Полужизни

— Могу лишь предположить, — сказала Йен. — Возможно, из-за страха перед неудачей, особенно коммерческой. Деньги ведь здорово влияют на репутацию художника! Если запретить продажу своих картин, никогда не узнаешь, есть ли на них спрос. Если не выставлять картины на суд зрителей, их не назовут бездарными. Мэри твердила, мол, у нее принципы: на произведении искусства не должно быть ценника, да только меня не проведешь! Она боялась провала, что вполне естественно. Мир искусства — тот же рынок, злой, безжалостный, людей с потрохами проглатывает!

— Мы ведь говорим о картинах, — невольно улыбнулась Чарли. — Об их коммерческом успехе или неуспехе, а не о конце света!

— Хотите — смейтесь, а мне известны совершенно жуткие истории. Однажды знаменитый коллекционер скупил все картины, которые молодой художник представил в качестве дипломного проекта. В таких случаях говорят: «Счастливчик, выигрышный билет вытащил!» — но тут получилось иначе. Поднялась целая волна протеста: беда, один коллекционер моду на искусство формирует. И коллекционера, и художника облили грязью и закидали камнями. А ведь тот парень был по-настоящему талантливым!

— Тогда почему на него ополчились?

— Просто не повезло. Есть такое понятие, как «эффект Саатчи», когда талантливый дебютант добивается шумного успеха, строит на нем карьеру и получает всемирную известность. Завистников, разумеется, хватает, и в том конкретном случае они решили: пусть из общей массы никто не выбивается.

Чарли допила чай и старательно изобразила сочувствие. Подкинь Чарльз Саатчи пару миллионов ей, она бы наплевала на всех сплетников. Заткнула бы уши бриллиантовыми наушниками и улеглась бы на карибском пляже, где не слышно завистливых голосов.

Когда Йен рассказывала следующую «жуткую» историю, ее глаза блестели от искреннего волнения.

— Много лет назад я работала с совершенно потрясающим художником, талантливым, амбициозным, обреченным на успех.

— Он был талантливее Мэри Трелиз? — не удержавшись, спросила Чарли.

Йен задумалась.

— Талантливее? Пожалуй, нет. Просто другой. Художников талантливее Мэри я еще не встречала. Она гениальна!

— А тот ваш художник не гениален?

— На мой вкус, гениален, только по-своему, он не такой яркий, как Мэри. Его первую выставку проводила я. Оглушительного успеха ни он, ни я не ждали. Успех если приходит, то постепенно. В общем, я постаралась разрекламировать выставку, но дебютантам в этом плане сложно. Закрытый показ вполне удался, хотя продали только три картины. В день открытия тоже ничего примечательного не случилось, но потом о моем дебютанте заговорили. Я вообще уверена: мастерство не спрячешь. Через три дня все выставленные картины раскупили, а люди с нетерпением ждали новых. — Йен залилась краской и прижала руки к шее. — Это был лучший момент моей карьеры, — объявила она. — Коллекционеров я чуть не палкой отгоняла, причем их было много, а не один пожелавший скупить все ради саморекламы. — Йен тяжело вздохнула: — Сейчас вспоминать об этом больно…

— Что стряслось?

— Я позвонила художнику и сказала: все картины проданы, восторженные клиенты требуют новых. Разумеется, он чуть не обезумел от счастья. Потом я ждала, ждала, ждала, а он не объявлялся и на звонки не отвечал. Что меня избегают, я поняла не сразу. Поддавшись паранойе, я даже думала, что на волне успеха мой протеже решил меня бросить. Зачем отстегивать проценты галерее, если он звезда? Только дело было совершенно в другом. Наконец разыскав художника, я выяснила, что он перестал писать.

— Почему? — Такой развязки Чарли не ожидала.

— Перестал, и все, — пожала плечами Йен. — Стоило взяться за кисть — он словно в ступор впадал. Я переубеждала и так, и эдак, но он не реагировал. Решение, мол, принято, живопись для него — пройденный этап.

— Идиот! — не сдержавшись, выпалила Чарли.

— У успеха есть обратная сторона — непомерные амбиции и стресс, — с грустью произнесла Йен. — Возможно, Мэри по-своему права, но, на мой взгляд, прятать чудесные работы от зрителей — преступление. Какие портреты она пишет! Волшебные… Вы их видели?

— Да, — кивнула Чарли, — несколько. Портреты ее соседей.

— Вряд ли это соседи! — усмехнулась Йен. — Успешные и благополучные Мэри не интересны. Однажды она сказала: «Пишу только тех, кто страдал по-настоящему». На ее портретах ущербные, неимущие жители какого-то района, не помню его название…

— Уинстэнли-Истейт?

— Да, именно.

— Это ее соседи, — уверенно повторила Чарли. — У Мэри не дом, а сущая развалюха. Стоит в конце улицы, по которой не то что ночью — днем одной идти страшно. Уинстэнли-Истейт — рай воров, наркоторговцев… — «И прочих отбросов общества», — хотела добавить Чарли, но осеклась, интуитивно догадавшись, что утонченная Йен смотрит на люмпенов сквозь розовые очки.

— Но ведь Мэри… — взволнованно начала Йен. — Она… Я всегда считала, она живет… Как выпускница Виллерса оказалась в неблагополучном районе?

— Виллерса? — Это название Чарли уже слышала.

— Это частная школа для девочек. Она в Суррее. Я знаю про нее только потому, что выросла в соседней деревне, — чуть виноватым голосом пояснила Йен. — Мэри училась вместе с наследницей алмазного магната и дочерью кинозвезды. Я серьезно!

— Мэри из богатой семьи? — изумленно спросила Чарли, вспомнив висящие лохмотьями обои и прогнившую ковровую дорожку.

— Наверняка, если училась в Виллерсе. По словам Мэри, в ее время один год учебы стоил около пятнадцати тысяч фунтов, и это было много лет назад. У кого-то из ее подруг даже титулы имелись — достопочтенная такая-то и такая-то. Мэри называла их пустышками, впрочем, за ум и сообразительность она вообще мало кого ценила.

— Вы видели только картины, которые Мэри приносила сюда, в «Тик-так», или другие тоже? У нее дома висят картины без рам — портреты членов семьи, которая прежде жила в ее доме.

— В период общения со мной картины без рам Мэри считала незавершенными. Дескать, нет рамы — нет картины. Как она меня торопила, как дергала, каждый раз требовала раму срочно, будто…

— Будто что?

— Даже не знаю. Будто рама гарантирует картине безопасность. Ну, или гениальность… Вы уверены, что картины без рам — работа Мэри?

— Целиком и полностью.

— Странно! Не стану утверждать, что вы ошиблись, ведь манеру письма Мэри ни с чьей не спутаешь, но я, честно говоря, в недоумении. Оставлять свои работы без рам — совсем не в духе Мэри. — Йен посмотрела на свою опустевшую кружку. — Еще чаю?

— Спасибо, нет, — покачала головой Чарли. — Мне уже пора. — Она не представляла, как завести разговор о выставке «Врата в искусство» и не обидеть Йен. Еще подумает, что ее в чем-то уличают! «Одна женщина считает, что вы намеренно солгали…» Нет, так нельзя! — Если я поняла правильно, вы с Мэри расстались, — наконец сказала она. — Что произошло?

— Два события подряд: Мэри написала картину, которую я всей душой возненавидела, и мне не удалось это скрыть. Разумеется, Мэри обиделась. Какое-то время я еще занималась ее картинами, но отношения испортились. Критики и неодобрения она от меня не ждала, я ведь прежде лишь в похвалах рассыпалась, но на сей раз все было иначе.

— Почему?

— Мэри написала потрет девушки, которая… трагически погибла, — виновато объяснила Йен. — Имя сейчас не вспомню, хотя в ту пору знала — Мэри назвала картину ее именем. Это была не соседка, а одноклассница Мэри, писательница. Девушка написала один роман, а потом повесилась. Молодая, красивая — в общем, настоящая трагедия!

— Вдруг Мэри была ее подругой? — предположила Чарли, вспомнив слова художницы: «В эмоциональном плане писать портреты знакомых чревато страшной нервотрепкой».

— Да, они были неразлучны, — кивнула Йен. — Мэри твердила, что та девушка была для нее всем, словно… словно любовь развязывала ей руки, и мне следовало помалкивать. Извините, тут нужно пояснить. Мэри изобразила девушку с петлей на шее. — Йен содрогнулась. — То есть воссоздала сцену самоубийства во всех мерзких, отвратительных подробностях. Получился жуткий гротеск… Вряд ли само тело произвело бы на меня такое впечатление! Бедная девушка… Как же ее звали? Имя на языке вертится! Ничего, вспомню! — зло пообещала Йен. — Да, она мертва и страдать не будет, а вот ее близкие… Даже если Мэри никому не показывала ее потрет, даже если на чердак снесла…