Полужизни

— Моя картина… Я подарила Рут картину! — Мэри закусила губу. — Где сигареты? Мне нужны сигареты! — Пустые и словно выцветшие, ее глаза лихорадочно ощупывали комнату, перескакивая с одного предмета на другой. — Что натворил Эйден Сид? Объясните, я должна понять! Почему им интересуется полиция?

Не понимая, делает ли верный шаг или совершает непоправимую ошибку, Чарли сказала:

— По нашим данным, Эйден никому зла не причинил, однако он сам утверждает обратное. Он говорит, что причинил зло человеку, и этот человек — вы.

Мэри выпятила подбородок, и Чарли догадалась: минутная слабость прошла, художница больше ничего не скажет. Тогда придется снова применить шоковую терапию…

— Послушайте, Мэри, — шагнув к художнице, начала Чарли, — согласна, звучит странно, но Эйден Сид добровольно пришел в управление полиции и признался в тяжком преступлении. Он подробно описал вашу внешность, точно назвал адрес и род занятий…

Мэри крепко обхватила себя руками.

«Ну, будь что будет!» — решила Чарли.

— Эйден Сид твердо уверен, что убил вас, — объявила она.

— Нет, не меня. — Мэри запрокинула голову, потом впилась взглядом в Чарли. — Не меня.

5

3 марта 2008 года, понедельник

Я режу стекло, когда на дорожке раздаются шаги. Подняв голову, вижу в окне незнакомого мужчину. Эйден останавливает гильотину для резки багета. Он держит ногу на педали, но не нажимает. Перерыв Эйден делает лишь в случае крайней необходимости: если перед ним клиент и обделять его вниманием откровенно грубо. Многие наши клиенты его не любят, хотя к другому мастеру не уходят. «С клиентами можно дружить, но на это нужно время, а наша задача — защищать произведения искусства, которые они приносят, — заявил Эйден, когда я только появилась в мастерской. — Считай, что картина в опасности, пока не помещена в качественную раму. Суть нашей работы — именно защита, а не украшение».

Входная дверь распахивается, царапая по земле.

— Эй, привет! — зовет низкий мужской голос.

Я собираюсь ответить, но тут в окне мелькает другое лицо, и слова застывают в горле. Чарли Зэйлер! Что она здесь делает? Приехала вместе с этим мужчиной?

— Рут Басси? Я детектив Саймон Уотерхаус, управление уголовных расследований Калвер-Вэлли.

Детектив открывает бумажник и показывает удостоверение. Он плотный, крепко сбитый, с грубым лицом, крупными руками; брюки на нем чересчур короткие, даже до ботинок не достают.

Сержант Зэйлер улыбается. О куртке не говорит ни слова, и я не спрашиваю, тем более вижу, что с собой она ее не принесла. Она представляется Эйдену, и я мысленно прошу его не оборачиваться и не выдавать удивления.

— Ну что, поговорим? — предлагает она.

— Вообще-то меня ждет работа. — Голос Эйдена звучит не удивленно, а скорее сердито.

— Много времени мы у вас не отнимем.

— Я в субботу с ним разговаривал. — Эйден кивает на Уотерхауса. — Добавить нечего.

— Угадайте, куда я ездила сегодня утром? — мягко, чуть лукаво спрашивает Шарлотта Зэйлер.

— Лучше не стану.

— На Мегсон-Кресент! В дом номер пятнадцать заглянула.

Воцаряется тишина. Мы с детективом Уотерхаусом смотрим друг на друга, гадая, кому лучше ее прервать. По крайне мере, так кажется мне.

— В доме номер пятнадцать по Мегсон-Кресент живет Мэри Трелиз. С ней я и провела сегодняшнее утро.

Эйден пронзает Шарлотту Зэйлер неприязненным взглядом.

— С каких пор у мертвых есть адреса? Я убил эту женщину.

— Да. Саймон, так зовут детектива Уотерхауса, говорил, что вы в этом уверены. А я теперь уверена, что вы ошибаетесь, потому что собственными глазами видела Мэри Трелиз в полном здравии и даже разговаривала с ней.

Эйден пододвигает сшиватель, берет два разрезанных багета и вставляет в станок. За работу!

— По-вашему, я лгу? — спрашивает Шарлотта Зэйлер.

Напряжение становится невыносимым.

— Эйден, ответь ей! — кричу я.

— Хотите, отвезу вас на Мегсон-Кресент? Тогда вы сами увидите, что она в порядке.

— Нет.

— Как вы познакомились с Мэри? — В голосе сержанта Зэйлер появляется настойчивость. — Вы ведь не все рассказали Саймону? Со мной не поделитесь?

— Нет.

— Мэри клянется, что знать вас не знает. Получается, если она говорит правду, вы с ней никогда не встречались.

Эйден поднимает голову, сам не свой от злости, что его отрывают от работы.

— Если я ее убил, значит, мы встречались. По законам логики, иначе быть не может.

Почему он злится? Какой реакции он ждал от полицейских?

— Хорошо, — терпеливо кивает сержант Зэйлер, — расскажите, как вы познакомились с Мэри.

Тишина. Я сверлю Эйдена взглядом, беззвучно упрашиваю ответить, но понимаю, что отвечать он не станет. Я бессильна. Раз Эйден отказывается разговаривать даже с полицией, нам не поможет никто.

— Эйден, сколько раз вы встречались с Мэри до того, как совершили убийство?

— Он никого не убивал! — вскрикиваю я.

Сержант Зэйлер поворачивается ко мне:

— Эйден рассказывал, что задушил Мэри голой? А что бросил ее бездыханное тело посреди кровати в той…

— Замолчите! — кричит Эйден.

Перед глазами темнеет, я жадно ловлю воздух ртом. Задушил… Голой…

— По-моему, ей он об этом не говорил, — вмешивается Уотерхаус. — Простите, но я не понимаю. Рут вы сказали, что убили Мэри Трелиз много лет назад, а мне — что в спальне дома номер пятнадцать по Мегсон-Кресент лежит тело. Вы правда считаете, что тело так долго может оставаться необнаруженным?

Эйден отмеряет нейлоновую веревку, словно не слыша вопрос. Он не просто игнорирует Уотерхауса, а внушает себе, что в мастерской никого нет, что мы не существуем.

— Эйден, скажи что-нибудь! — срываюсь я.

— Раз он молчит, может, вы пример покажете? — переключается на меня Чарли Зэйлер. — Вы мне солгали. Сказали, что не знакомы с Мэри Трелиз, а она утверждает обратное. Мол, из-за нее вы потеряли работу, и она, чувствуя себя виноватой, подарила вам картину. Так все было?

Я киваю, заставляя себя не смотреть на Эйдена.

— Когда вы познакомились с Мэри Трелиз?

— В июне прошлого года.

— В июне. В убийстве Эйден признался вам в декабре, хотя за полгода до того вы видели Трелиз в полном здравии. Вы наверняка сказали Эйдену, что этого не может быть. Рут, вы так ему сказали?

— Я…

— Да, она сказала! — бросается на помощь Эйден. — А я заявил, что она ошибается.

— Мэри Трелиз — художница, — меняет тему Уотерхаус, и я вздыхаю с облегчением. Он не интересуется Галереей Спиллинга и моей стычкой с Мэри. Рассказывать об этом меня никто не заставит! — По долгу службы вам наверняка приходится общаться с художниками. Что вы о них думаете?

— Некоторые очень даже ничего.

— А другие, что с ними не так?

— Они относятся ко мне, как к прислуге! — вздыхает Эйден. — Считают физический труд чем-то постыдным. По их мнению, если в процессе руки становятся грязными, значит, ты сам грязь. Встречаешь их в ресторане, они сперва не узнают, а когда вспоминают, лица вытягиваются от ужаса: как чернорабочий попал в дорогой ресторан?! Еще есть те, кто без конца мусолит один и тот же сюжет и верит, что обладает неповторимым стилем, и те, кто пишет лишь любимыми цветами, — в таком случае одежда и ковры покупаются в той же гамме.

— Чувствую, художников вы не любите, — заключает сержант Зэйлер.

— Оговорюсь сразу: Мэри Трелиз я убил не из-за профессиональной непригодности. Я даже не знал, что она художница, пока Рут не сказала.

— Где картина, которую она вам подарила? — обращается ко мне Уотерхаус. — Можно на нее взглянуть?

Руки предательски дрожат.

— У меня… У меня ее больше нет.

— Неужели? Как же так вышло?

— Дело в том… — Я смотрю на Эйдена, но он демонстративно отворачивается, чтобы приладить к профилю еще два бруска. Не стану я его защищать, не зная от чего! — Я подарила ее Эйдену и с тех пор больше не видела.