Гросспираты

Вот сам он вовсе не собирается отрицать, что у него сложились хорошие отношения с Гитлером. И эти отношения не ухудшались от того, что гросс-адмирал часто не со­глашался с фюрером.

В Нюрнберге были оглашены многие документы, свидетельствовавшие о том, как высоко Дениц ценил фюрера.

«Германские мужчины и женщины, солдаты германских вооруженных сил! Наш фюрер, Адольф Гитлер, мертв. Германский народ склоняется в глубочайшей печали и уважении. Он рано осознал ужасающую опасность большевизма и посвятил свою жизнь борьбе против него. Его борьба закончена. Он умер смертью героя в столице Германской империи после того, как провел безошибочно прямую и непоколебимую жизнь».

Дениц не отрицает, что он так говорил в своем выступлении в связи со смертью Гитлера и закончил словами: «Сошел со сцены самый великий герой немецкой ис­тории».

Может быть, Кальтенбруннер стал бы изворачиваться, ссылаться на то, что его речь исказили. Деницу это не пристало. Даже оказавшись на скамье подсудимых, он не в претензии к фюреру. Гросс-адмирал пытается объяснить, почему в этом отношении его положение отличается, скажем, от положения Кейтеля. Фельдмаршала Кейтеля можно понять, когда тот все валит на Гитлера — ведь самые преступные приказы имели под собой подписи и Гитлера и Кейтеля. Совсем иное дело у Деница! Он заявляет гор­до и торжественно:

— Я и со мной весь военно-морской флот ничего не знали об уничтожении безоруж­ных людей...

Обвинитель, однако, оглашает еще один любопытный документ. Как к нему отне­сется Дениц?

«Люди военно-морского флота! Священная ярость и беспредельный гнев напол­няют наши сердца в связи с преступными попытками, которые могли бы стоить жиз­ни нашему любимому фюреру. Провидение хотело обратного, провидение охраняло и защитило нашего фюрера и не оставило наше отечество в его роковой борьбе».

Нетрудно догадаться: это отрывок из речи Деница в связи с покушением на Гитлера 20 июля 1944 года. На процессе автор не рискнул пространно комментировать ее. Лишь через много лет, находясь уже на свободе, он вернется к ней в своих мемуарах.

Мобилизовав все свои способности софиста и оппортуниста, Дениц проводит здесь, как ему кажется, тонкую линию. Он, видите ли, осуждал покушение на Гитлера потому, что был уверен: если бы оно оказалось успешным, дело закончилось бы гражданской войной. Ведь «большинство германского народа продолжало поддерживать Гитлера. Массы не догадывались о фактах, которые были известны участникам движения Сопро­тивления и которые побудили их действовать».

А как Дениц смотрел на покушение уже после войны? Здесь гросс-адмирал прово­дит разграничительную линию, по одну сторону которой находился он лично и его репутация, а по другую — участники заговора. Дениц пишет, что флот (и, конечно, его ко­мандующий) не ведал о преступной деятельности Гиммлера «или о каких—либо безобра­зиях многих генералов и старших офицеров восточного фронта». В то же время в Гер­мании нашлись люди, хорошо информированные о чудовищных преступлениях нацист­ского режима. Это — участники движения Сопротивления, участники заговора против Гитлера. И Карл Дениц с фальшивым пафосом заявляет теперь о них:

«Если немецкие мужчины и женщины по велению совести и с верой в то, что они смогут этим спасти свой народ от гибели, вступили на путь сопротивления и шли этим путем вплоть до государственной измены, я не могу отказать им в моральном оправ­дании...»

Ныне он понимает и признает моральные мотивы покушавшихся. «Особенно в свя­зи с тем, что им (покушавшимся. — А. П.) были известны масштабы истребления людей гитлеровским правительством». Отталкиваясь от этого признания, гросс-адмирал ставит риторический вопрос, полный такого лицемерия, которое заставило бы покрас­неть самого Иуду:

— Как бы я действовал сам, если бы знал об этих преступлениях? И отвечает без колебаний:

— Я уверен, что ни в коем случае не примирился бы с ними и сам восстал против них.

Опять лжет господин гросс—адмирал. Ведь когда Дениц стал преемником Гитлера и перед ним возникла задача сформировать новое правительство Германии, первое, что он сделал, — это избавился от Гиммлера, решительно отказался воспользоваться его услугами. Для него было ясно, что кровавый палач не придаст респектабельности его кабинету министров. Читатель помнит признание Деница в том, что перед встречей с Гиммлером он мобилизовал всю свою охрану и на всякий случай «положил браунинг на письменный стол, с тем чтобы в любой момент им воспользоваться». Гросс-адмирал хорошо знал, какое это чудовище. Знал, но многие годы сотрудничал с Гиммлером.

И вообще, нелепо пытаться убедить кого—то в том, что участники движения Сопро­тивления — люди, в значительной мере находившиеся за пределами власти, подчас не имевшие никакого отношения к государственному аппарату, — знали о масштабах «ист­ребления людей нацистским правительством», а он, Карл Дениц, не обладал такой ин­формацией. Смешно выглядят потуги господина гросс—адмирала представить себя человеком, даже не догадывавшимся о преступлениях нацистского режима. Он сам был активным организатором и соучастником этих преступлений.

В Нюрнберге Карл Дениц не решился признать свои нацистские политические убеж­дения. Тогда ему уже не помогли бы никакие ссылки на неосведомленность в злодея­ниях. Ведь большая часть самых страшных злодеяний нацистского режима вытекала именно из идеологических установок нацизма, широко разрекламированных в книге Гитлера «Майн кампф» и в программе НСДАП.

Дениц уверял суд, что, как человек военный, он и не хотел разбираться в политиче­ских доктринах. В Гитлере он видел не лидера партии, а главу государства, верховного главнокомандующего. Правительство и политические партии, стоящие у власти, прихо­дят и уходят, а профессиональные военные руководители, которым народ доверяет оборону страны, остаются и обходятся без того, чтобы в каждом случае определять свое отношение к тем или иным политическим взглядам. Если уж с ним желают говорить начистоту, то ему, Карлу Деницу, просто претили многие нацистские догмы, как и многие руководители нацистского режима. В беседах с Джильбертом и Келли он резко нападает на этих «незадачливых руководителей» О Фрике, например, говорит так:

— Это старейший нацист. Это он помог партии прийти к власти. Мы, военные, ничего не делали, кроме того, что обязаны были делать по отношению к главе государства. А теперь этот Фрик выглядит как крыса... пресмыкается... не имеет мужества поднять­ся, чтобы защитить себя и взять свою долю ответственности. Даже пытается представить себя антифашистом при помощи показаний Гизевиуса.

И затем, распалившись, вчерашний гросс-адмирал нападает уже на «всех полити­канов».

— Именно они, эти политиканы, начали войну. Они и есть те единственные люди, которые сделали возможным страшные преступления. А теперь мы вынуждены сидеть здесь, на скамье подсудимых, вместе с ними и делить позор.

Дениц вспоминает о своих сыновьях, и его «сводит с ума» сама мысль, что оба они состояли в этой «антихристианской организации «Гитлерюгенд».

Мне довелось слышать об этих беседах с Деницем еще в Нюрнберге. Потом я читал о них в книгах его тогдашних собеседников. И меня, конечно, не могла не удивлять поразительная наивность такой линии защиты, даже если она носила характер кулуар­ных разговоров.

Не диво, когда подсудимый категорически отрицает тот или иной факт обвине­ния, в глубине души надеясь только на то, что не осталось документальных доказа­тельств или они не найдены. Но здесь ведь надеяться было не на что. В любой библиоте­ке имелись газетные подшивки. С избытком хватало магнитофонных лент и стенографи­ческих записей выступлений Деница.

Обвинители, конечно, широко воспользовались всем этим. Для начала предъявля­ется запись речи Деница на совещании командующих флотами в Веймаре 17 декабря 1943 года. Прежде чем начать цитировать ее, Деницу напомнили его предписание рас­пространить эту речь среди старшего офицерского состава германского флота. Види­мо, гросс-адмирал придавал ей особое значение. И не мудрено: уже с первых слов он раскрывает там свое кредо.