Страница 4 из 13
— Ну вот и молодец, — похвалил меня старичок, протирая душистой салфеткой руки в старческих коричневых пятнах. — Прочти «Отче наш», пожалуйста, а то нехорошо без молитвы за трапезу приниматься.
Ну, думаю, сейчас прочту «Отче наш» — молитву, дарованную самим Спасителем, и конец придет этому мороку. Прочел нараспев, как в церкви на литургии. Старичок вместо того, чтобы грохнуться в падучей с пеной у рта, сидел и блаженно улыбался. Да что же такое! Подумал, вот сейчас хлебну сталинского супчика и сам отойду к праотцам. Хлебнул, оценил вкус на «отлично», к праотцам не отошел. Старик ел аккуратно, с таким наслаждением, с таким невероятным спокойствием, что планы насчет летального исхода трапезы совсем отпали. Ну не может такой изумительный человек быть опасным, мне самому впору учиться у него несокрушимому покою. Кстати, он что-то сказал про «главненькое в жизни». Может и правда, что полезное скажет?..
— И скажу, — кивнул сотрапезник, — только поблагодарим, как положено у верных. — И затянул на этот раз сам: «Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…»
Ладно, подумал я, ладно!.. Успею еще устранить его, вот только послушаю «верного», может и верно, что в голове прояснится, а то ведь совсем запутал меня старичок. Заморочил.
— Итак, я весь внимание, — подстегнул я того, кто никуда никогда не торопился.
— Скажи, Коля, — начал он, промокнув губы салфеткой с лосьоном, — ты сейчас испытываешь страх?
— Нет, вроде.
— И я тоже. — Он поднял палец к потолку. — А почему?
— Не знаю. Пока не знаю.
— Потому, юноша, что мы сейчас оба в руках Божиих. А это всегда сообщает мир душе. По этой же причине ты не мог сходу выполнить приказ своего руководства.
— Ну, еще не вечер, как говорится, — хмыкнул я самонадеянно.
— Так ты ничего и не понял, — с сожалением вздохнул старик. — Если нет воли Божией на то, ничего — слышишь, парень, — ничего у тебя не получится. Эх, видно плохие у тебя наставники были.
— Вообще никаких не было. Пока.
— Ладно, коли так, давай чисто логически, — предложил он. — Господь не хочет смерти грешника. Слышал, поди, эту аксиому?
— А как же те, кто у вас в подвале?
— Ты на них не обижайся. Каждый в этой жизни играет свою роль. Если кто и наказан, то исключительно за очень серьезную вину! Нет, понимаешь, нет попросту невинно наказанных.
— А вы кто в этом раскладе?
— Я такой же заложник, как и те, кто были в подвале. А ты их выпустил. Семейная пара за мной ухаживала. Я, видишь ли, даже в туалет по своей немощи сходить не способен самостоятельно. Кстати, семья эта сюда вернется. Убедятся в том, что опасность мимо прошла, и вернутся. Ну ладно, давай теперь о тебе. Ты парень сильный — и в этом твоя слабость. Видишь ли, даже на самую сильную силу всегда найдется сила посильней. А Господь любит людей немощных. Именно таким Он и дает силу, превосходящую ту, которая им противостоит. Я достаточно ясно излагаю?
— Вроде да, — кивнул я задумчиво. Нечто вроде того я уже пытался выяснить раньше, только безуспешно. — Так что, мне теперь стоит переломать себе ноги-руки, чтобы врагов победить? — ляпнул я, не подумав.
— Можно, конечно, и так, — улыбнулся старик. — Только если совсем ума нет. Смирение! Вот что всегда противостоит гордыне, испокон веков. Помнишь из Писания: «возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» и еще из Апостола: «Бог противится и подвергает браням всех гордых, а смиренным даёт Благодать». Что не ясно? Учись смирению, и с Божией помощью поразишь всех врагов, своих персональных и врагов Отечества. — Старик вяло взмахнул рукой и устало произнес: — Ну всё, Коля, как говорится, задание ты выполнил, можешь быть свободным. Там, во дворе тебя свои ждут. Ступай с Богом.
Послушно вышел наружу, а там — битые эсэсовцами супруги, такие веселые, от брызг крови отмытые; мой непосредственный начальник, которого я и видел только раз, когда принимали на службу; и улыбающаяся Аллочка, не в фривольном платьице от Диора, а в строгом костюме от швейного цеха имени Советской Армии. Дальше всё произошло, как в сказке. Меня помыли-побрили, волосы из ушей и носа выстригли, одеколоном спрыснули и на сцене местного дворца культуры при пустом зале, но с начальством при параде, вручили Орден Мужества с крестом и красной фестивальной дорожкой по колодке. Я только спросил:
— А что со мной всё, секретку долой?
— И не надейся, дружок, — прошептала на ухо Алла, обдав меня протокольным ароматом «Красной Москвы». — Просто отныне ты сдал экзамен и вышел на новый уровень.
— Из мясника — в товароведы, значит. — Ухмыльнулся я. — Поня-а-а-атно.
Ладно, как говорится, они так решили, и я смирился.
Думал, посадят меня за парту в какой-нибудь закрытой академии спецслужб, ан нет — мои тренировки для выполнения задач нового уровня началось с обучения носить смокинг. Оказывается, это целая наука. Подбирать одежду, рубашки, носки, часы и даже парфюм. Водить элитные автомобили, целовать ручки дамам. Пить спиртные напитки, не пьянея, и не водяру с пивасиком, а выдержанные тридцать лет виски, джин, текилу, шампанское по тысяче долларов, золотые ликеры. Курить сигары, не кашляя. Красиво и небрежно орудовать столовыми приборами и японскими палочками. Этому учила меня Аллочка, превратившись из фривольной дамочки в строгого тренера.
Следующий этап курировал пожилой разведчик-нелегал. Он учил общаться с аристократами, добывать секретную информацию у иностранных шпионов и подвыпивших начальственных жен. Сначала меня, как водится, прокатили по ближнему кругу наших старших офицеров, депутатов, министров и криминальных авторитетов. Признаюсь, эти потенциальные предатели вызывали всё больше брезгливость. Их необоснованное высокомерие, хвастовство большими деньгами, ворованными у государства, а также страх потери всего и вся — делали их легкими целями, не смотря на охрану. Куратор не уставал напоминать о том, что всю настоящую аристократию вытравили еще в восемнадцатом, а нынешние всего лишь имитаторы и вычисляются на раз.
После отечественных нуворишей работать с иностранными «партнерами» представлялось мне более интересным опытом. Хотя… Те же высокомерие, апломб, врожденная тупость, да еще и мелочная жадность и все та же продажность. Просто эта гниль таилась поглубже в тех же пошлых душонках, под внешним лоском и вышколенными манерами.
Самым интересным типом вражеского рода-племени оказались те самые «старички из народа, которые в телевизор не лезут». Их я вычислял по особым приметам: уж столько из глаз сочилось ненависти, в словах — яда, в небрежных жестах — привычки повелевать. Нет, «на вынос» так сказать, для прессы и народа — они энергичные поборники правды, но куда девать фонтанирующее зло, которое они при всем желании и умении скрыть не способны. Иной раз, признаюсь, при общении с этими «партнерами» пробирал невольный страх, как рядом с бесноватым, одержимым или колдуном с ведьмой. Тогда только вовсю работала сосредоточенная Иисусова молитва, как в случае с Устиньей, неустанно призывавшей Имя Божие, что лишало мрачного визави Киприана способности делать привычное зло. Они чувствовали беспомощность и просто сбегали от меня подальше, озираясь при отступлении, сверкая злобными поросячьими глазками.
На этом этапе обучения появился в моей жизни подзабытый-было Батя, в миру — игумен Алексий.
Первое, к чему призвал меня духовник, приготовиться к генеральной исповеди. Оказывается, прежние хилые дежурные попытки покаяния были не больше, чем теплохладной имитацией. Три дня и три ночи потратил Батя на подготовку к «генеральной» — каким же тупым и мертвенным я оказался!