Страница 5 из 40
Все повернулись в сторону Грачева. У него действительно была отличная память.
Почему-то новость об этом еще больше развеселила всех остальных и все с большим удовольствием выпили за то, чтобы ему было не так жарко в аду, куда он без сомнения попал прямо с игрального стола.
– Ну что ж, – наконец выговорил Терентьев. – Я рад, что мой рассказ позабавил всех вас, но мне пора идти. До скорого всем.
Никто его не останавливал. Терентьев также тихо исчез, как и появился. Как ночной фантом, как призрак, который появляется из ниоткуда и с рассветом уходит в никуда.
Однако веселость гостей с его уходом никуда не исчезла. Все наперебой стали приставать к Автономову, чтобы тот разъяснил, в чем дело.
– Спать пора уже, товарищи-господа, – деланно лениво зевнул Автономов.
– Михалыч, не будь занудой! Давай, выкладывай, а то этот чудак и в самом деле заставит меня поверить, что пиковые дамы да лешие существует! – настоял Бессонов.
– Ну, если вы так настаиваете, то в целом Вовка прав – если говорить о цепи событий, но, увы, после нашего совместного похода в то поместье, он рехнулся всерьез и надолго. Начнем с того, что всю эту потеху с криками и орами придумал я, и подговорил Петьку Николаенко. Когда он бухнулся в обморок, вот мы посмеялись тогда!
– А зеркало, которое отражало портрет и все прочее? – спросил Зорин.
– Зеркало там действительно было, закопченная фреска тоже, но никакого зловещего портрета в зеркале не отражалось. Я, по крайней мере, ничего не видел. Синяки – так мы ж там лазили по щебням да завалам – с этим все ясно. Ну а то, что Петька с Вовкой не нашли комнату, думаю, они не сильно-то и искали. Вовка был насмерть перепуган, а Петька ему подыграл. Вообще вся эта затея была исключительно для смеха. Вовка доверчив как ребенок – вот мы его и провели. Правда, тут уж, други, не до смеха – если б я знал, что это так повредит его психику, я бы не стал всего этого затевать. Поэтому я и не хотел, чтобы он рассказывал все это – у него может начаться очередное обострение – вот и смеялся во всю глотку. Может, если он увидит, что мы над этой историей смеемся, ему станет легче? – Автономов вдруг помрачнел, залпом выпил целый стакан и закурил.
Выдержали паузу ради приличия. Впрочем, больше никто не смеялся.
– А что же до Николаенко?
– Николаенко? Петька действительно был парень хоть куда, да пошел не по той дороге. Умный, предприимчивый, суть дела схватывает на лету, заговорит кого угодно, балагур, бабник, картежник… Было у него много связей с блатными, бизнес его, сами понимаете, какой был. Сначала он работал крупье в казино, потом дошел до управляющего. Потом стал свои казино открывать. Но после известного закона все позакрывали, и Петька ушел, как он сам мне говорил, «в глубокое подполье». Я его предупреждал, а он мне: «Бизнес как игра. Чем больше ставишь, тем больше выигрываешь». Я ему: «А если проиграешь?» «Кто не играет, тот уже проиграл». В этом был весь Петька. А потом… Кончилось тем, что его бизнес кто-то сдал, а может – он кому-то мало заплатил из тех, кто его «крышевал». В общем, кончилось так, как кончилось. У него не было иного выхода, как уйти. После такой роскошной жизни мотать срок на зоне он не желал – сам мне говорил.
– Подожди, ну а что насчет последнего разговора с Терентьевым?
– Меня при нем не было. Я, если честно, даже не уверен, что такой разговор имел место быть. Больное воображение Володи вполне могло его «придумать». Я лично виделся с Петькой за полгода до смерти и тогда я еще ничего не знал о кризисе в бизнесе. Но может встреча эта и была, черт его знает. Но я уверен, что он всей этой чепухи про кровавых джокеров и пиковых дам, пьющих в аду кровь, не рассказывал. Денег он мог дать, ему всегда было жаль Вовку. Он чувствовал, как и я, вину перед ним – за его сумасшествие. Может, его извинение в таком духе Вовка и понял так, как рассказал.
Автономов взглянул на часы – пять утра.
– Ну, ладно, мне, пожалуй, пора. До встречи, друзья, и пусть никакая пиковая дама вам не приснится!
Он встал из-за стола, бросил взгляд на место, где сидел Терентьев, и заметил лежащую на стуле карту. Лицо его исказила мимолетная гримаса, он молча одел шляпу, плащ и покинул комнату.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ. ДЖОКЕР
1.
Возвращаясь на такси от Бессоновых, Зорин чувствовал себя как никогда на подъеме. И дело, конечно, не в количестве выпитого и не в том, что он провел вечер в компании замечательных собеседников. Пятничные вечера он регулярно проводил у Бессоновых, регулярно выпивал, но ни порции общения, ни горячительных напитков не могли никогда полностью залить ту пустоту в душе, которая мучила его, сколько он себя помнил.
Пустота эта была так многолика и многогранна, что он и сам не мог до конца понять, чего же она, эта бесцветная субстанция, собственно хочет. Ясно было одно – что бы ни появилось у Зорина в руках, в кошельке, в доме, он через непродолжительное время внезапно осознавал, что ему этого совсем не нужно.
Сын обеспеченных родителей, он с детства не знал ни в чем отказа. Увидев в классе у товарища какую-нибудь вещь – игрушечную машину, попугая на поводке или новую коллекцию оловянных солдатиков – он тут же загорался желанием получить то же самое. Однако когда не чаявшие в нем души родители дарили ему это – через пару дней интерес к желаемому неизменно остывал. Уже тогда Зорин понимал причину такой перемены настроения: пустота в душе с удовольствием поглощала подаренное или приобретенное без остатка.
Со временем место «моделек», игрушечных пистолетов и солдатиков стали занимать магнитофоны, автомобили и, наконец, девушки. Потом – деньги, настоящие машины, а также нематериальные ценности – знания, почет, уважение, авторитет. Но что бы он не приобретал, проклятая пустота поглощала все, не оставляя ничего взамен.
Конечно, была в этом и положительная сторона – Зорин легко расставался с подчас большим трудом приобретенными вещами – и не только с вещами. Разбил машину – не больно-то и надо! Бросила жена – ну и черт с нею! Проиграл деньги – да ладно, с кем не бывает – еще заработаю!
Кстати, последнее повторялось довольно часто, и если бы не пресловутая «пустота» – пора бы уж и пулю в лоб пустить!
К картишкам Зорин пристрастился еще в школе и с тех пор эта любовь его не покидала: «дурака» сменил преферанс, затем перешел на покер. Карты – единственное, что позволяло хоть на время спастись от вечно сосущей душу пустоты.
Постепенно хобби стало чем-то большим, перешло в зависимость, а потом – и в своеобразный способ восприятия действительности. Например, встречаясь по работе с каким-нибудь зазнавшимся, «пальцы веером» богачом, он автоматически его прозывал «тузом»; приятели для него были «валетами», подчиненные – «шестерками», красавица – «червовая дама», ну а стерва, конечно же, «пиковая дама». Так, например, посещение Бессоновых в пятницу вечером он про себя называл так: сегодня будет собрание у туза, где шестерки будут опять изображать из себя валетов, а дамы будут, жаль, не козырные… Впрочем, итак сойдет!
Самого же себя в этой внутренней классификации он втайне именовал не иначе как «Джокер». Причем прозвище, данное им самому себе, по какому-то закону подлости обернулось против своего создателя: подобно тому как джокер по желанию становится картой любого достоинства и масти, так и по жизни Зорин то превращался в «туза», то опускался до «валета» или даже до «шестерки», а иногда приходилось становиться и «дамой». При этом в отличие от карточных, эти превращения происходили вне зависимости от его воли, а исключительно по стечению обстоятельств. Например, если день был удачен, Зорин говорил себе, «валет я козырный», когда удавалось сорвать солидный куш – он сразу же именовал себя «тузом», при неудаче же обзывал себя «шестеркой». Но если он попадал в дураки и с ним разыграли какую-то унизительную штуку, он без стеснения называл себя «бубновой дамой».