Страница 38 из 40
Пиковая Дама бросила свой янтарный амулет – и теперь исчезла и стена: серебристая лунная дорожка, словно ковер, протянулась до самых ворот Скорбищенского монастыря.
– Ступай к своим – если они конечно тебе «свои». Вон из моих чертогов наслаждений!
Леля едва не побежала по дорожке – прочь из этого ада. Но когда она достигла стены, до ее уха донеслось.
– Только вот зачем ты тогда сюда так настойчиво ломилась? Чтобы вырвать с корнем Цветок Зла, говорили мне, и спасти, таскать, други своя, иба, как там у вас, кто за други своя...
Лелю прошиб холодный пот, она в ужасе обернулась, и увидела издевательскую змеиную усмешку на пухлых кроваво-красных губах и мертвенный неморгающий паучий взгляд – и поняла: никуда она отсюда не уйдет, никогда.
Она каждой клеточкой своего существа ощутила, как ее руки и ноги запутались в липкой паучьей сети, и теперь довольная, злорадно ухмыляющаяся тварь не торопясь, потащит ее к себе, чтобы затянув в темное логово и отравив темным ядом греха, тихо пожрать, а после обглодать все ее косточки.
– ...Впрочем, кому это я говорю? – пожала плечиками Графиня. – У них же любовь – это просто красивые слова. Пропадайте все пропадом в аду, человеки, а мы будем нежиться на солнышке, на небесах, в своих чистеньких уютненьких храмиках и друг другу вещать, какие мы все святые. Люди есть люди: что с них взять?
Графиня сощурила глазки и пристально посмотрела на Лелю.
И Леля не отвела взгляда.
– Покажи мне Цветок Зла! Я иду к нему!
6.
Дамы спустились еще ниже: тут уж приходилось спускаться на своих двоих, протискиваясь в узких тоннелях. Пиковая Дама отпирала невесть откуда взявшимися у нее серебряными ключами все новые и новые потайные двери.
Наконец они оказались в просторной, освещенной комнате, в которой не было ничего, кроме воронки в центре, откуда исходил призрачно розовый свет. Леля подошла к краю ее и взглянула: воронка была наполнена густой, шевелящейся, словно живая, тьмой, из самого лона которой поднимался тот самый свет.
Lux ex tenebrae – с благоговением прошептала Пиковая Дама. – Тайна сия велика есть.
Леля испуганно посмотрела на дьяволицу, но лицо той уже не выражало ни кровожадности, ни злобы. Оно приняло отсутствующее выражение, словно все мысли и чувства ее были проглочены бездонной глоткой воронки.
– Остался лишь шаг, остался лишь шаг! – шептала в трансе она. А затем, словно пьяная, медленно подойдя к обрыву, она молча рухнула вниз, в самую бездну. И исчезла.
Леля закричала от ужаса и отшатнулась.
Подземелье сотрясли удары грома, словно где-то в преисподней произошло землетрясение. Леля почувствовала, что по узкому темному проходу словно ползет какой-то червь – исполинский, сильный, длинный, – и алчущий.
Вот уже показался толстый мясистый черный стебель, вот от него пошли длинные исполинские мясистые листья, на конце появилась завязь, которая, ритмично набухая, словно живот беременной, с криком боли и наслаждения раскрылась в цветок.
Боже, что это был за дьявольский цветок!
Бархатные черные мягкие лепестки его раскрылись, обнажив нежное розовое нутро.
Цветок напоминал чем-то женский половой орган: розовый, мясистый, он был покрыт чем-то склизким и влажным. Пестик и тычинки пульсировали и набухали, в них приливали все новые потоки свежей крови, и призывно покачивались. Розовая мякоть, такая аппетитная, нежная, мягкая, так и звали возлечь и насладиться здесь неизведанными для смертных наслаждениями. Но хуже всего был запах: источая все ароматы всех цветов мира и других, несущих миров, он опьянял, лишая рассудка.
Рассудок Лели помутился. Омраченные розовой дымкой очи ее видели не Цветок, выросшей из самого пупа преисподней, а Голгофу и Крест на ней. Крест взывал к ней: кто не несет креста своего – тот не достоин Меня; Кто душу свою сбережет – тот погубит ее, а кто погубит – тот сбережет ее.
Леле представилось, что вот то, ради чего она проделала такой долгий путь: взойти на Крест, сораспясться Спасителю и – спасти несчастные души, заключенные в преисподнюю.
«Ведь на то я и пришла сюда. Они просили, умоляли помянуть их – и я исполню свой долг до конца!»
Леля сделала решительный шаг вперед, и Крест, словно старый друг, заключил ее в свои нежные объятия...
Но вместо боли от гвоздей, разрывающей руки, вместо ударов в сердце и игл тернового венца она ощутила острый приступ наслаждения.
Еще не до конца понимая, что происходит, она открыла глаза и в ужасе закричала.
Словно глупая муха, купившаяся на освежающее благоухание такой притягательной влаги хищницы-росянки, она оказалась намертво приклееной склизкой жидкостью к пестику бутона. Тычинки, окружив ее, словно хоровод дев у священного древа, связали ее по рукам и ногам, а огромные мягкие толстые лепестки исполинской Венериной мухоловки стали постепенно, медленно, но верно, закрываться, захлопывая ловушку.
«Я счастлива, моя дорогая сестра, что ты приняла верное решение, – прозвучал в ее голове знакомый низкий грудной голос. – Как бы я мечтала быть на твоем месте, и вкусить от запретных даже для меня наслаждений. Но я всего лишь хранительница их: плодотворящая же утроба – это ты. Леля – богиня весны и плодородия, должна зачать от Пана. И плод твой будет велик и силен в мире сем, и потрясет престолы поднебесные».
– Что... это значит! – истошно закричала Леля.
– Ты мечтала во всем походить на матерь вашего Бога, но не знала, глупая, что тебе уготована куда более великая роль стать матерью бога нашего. Вы называете его Антихристом, мы зовем его Чернобогом. Они тебя назовут Вавилонской блудницей, мы тебя возвеличим как Лелю – богиню весны нового мира!
Пока в отравленной ядом голове Лели трещал болтливый цветок, она не заметила, как из мягкой сердцевины проклятого запретного плода, словно червь, выполз длинный черный склизкий змей. Как он скользнул по ногам Лели, наполняя каждую клеточку ее тела сладостной истомой, и пройдя между ног, с силой ударил твердой, но пористой, словно резина, головкой вниз живота.
Леля собрала все свои силы и как можно сильнее сжала ноги, но проклятая тварь настойчиво штурмовала закрытые врата ее лона: и чем больше закрывались лепестки дьявольского цветка, тем сильнее и настойчивее становились движения.
– Не противься неизбежному, дай оплодотворить себя, стань матерью новой жизни, нового бога! – шептал цветок.
И Леля, чувствуя, как пьянящий пламень страсти охватил все ее тело, словно ведьму, стоящую посреди пылающего костра, как сгорел от страсти ее разум, ее глаза, ее уши, ее пересохшее горло и язык, чувствуя, как змей входит в ее чрево и пульсирующими, настойчивыми и ритмичными движениями творит тайну беззакония, чувствуя, как последние искорки света гаснут в ее умирающем сердце, истошно закричала:
– Матерь Божья, почто оставила меня?!
Искра погасла, лепестки сомкнулись, цветок утробно чавкнул и подземелье покрыли первозданные мрак и тишина.
ИНТЕРЛЮДИЯ. ДАМА ЧЕРВЕЙ
1.
У самого фонтана с чистой как слеза хрустальной водой сидел на скамье Человек. Закутанный в тканый из одного куска темно-синей материи хитон, он задумчиво писал что-то концом посоха на розовом песке. Рядом с ним сидел старец с длинной, седой как лунь, бородой и огненными, горящими словно пара солнц, глазами. Он неподвижно смотрел на причудливую игру капель.
Фонтан располагался прямо посреди чудного града: прозрачные дома, словно сделанные из чистого стекла, широкие проспекты с мостовыми – также из прозрачного стекла, и свет – свет, исходящий отовсюду – из-под ног, из-за стен, сверху, снизу – всюду один свет – без конца и без начала. Люди в том граде ходили не только по земле, но и по воде и под водой, по воздуху и даже летали, стоило лишь им оттолкнуться от поверхности и взмахнуть руками как птицы. Дивное пение раздавалось отовсюду, воздух благоухал, наполняя души и сердца желание петь, желанием жить, желанием любить и творить. Город был наполнен покоем, тихой радостью и блаженством.