Страница 25 из 40
Это было женское лицо, у которого, как у театральной маски, не было глаз: вместо них через пустые глазницы хищно смотрела кромешная тьма. Из головы женщины росли длинные тонкие острые, сходящиеся во внутрь, как на короне графини, рога, но там, где у нее была карта, у зазеркальной женщины сиял серебряный лик луны. На покрытом смертельно бледной кожей лбу тонкими нитями – трещинами был вытатуирован отвратительный паук. Вместо волос у нее были живые змеи. Женщина кровожадно улыбнулась, и Лаишевский увидел длинные, ядовитые змеиные зубы и змеиный язык.
«Иди ко мне любимый, твой час пробил!» – раздался в голове Лаишевского повелительный шепот графини.
Лаишевский напряг все свои силы, чтобы повернуться и убежать из этого проклятого капища, но не мог. Словно кукла – марионетка, ручки и ножки которой подчиняются воле кукловода, он вместо этого послушно подошел к столу, где была разложена колода карт и, не долго думая, выбрал короля червей.
«Превосходный выбор, любимый! Твоему чистому, любящему сердцу подходит именно эта масть. Это нам и нужно от тебя!»
Держа карту в левой руке, он машинально выхватил из ножен гусарскую саблю, взяв ее «на караул», как карточный король, и взошел на игральный стол, к своей Даме.
Молниеносный удар кинжала в сердце – и поток горячей крови, окропив обнаженное тело Пиковой Дамы, устремился в черный провал зеркала, прямо в отверстую пасть чудовищной богини.
Ноги Лаишевского задрожали, силы оставили его, и он упал, но – странное дело! – никак при этом не мог достичь поверхности карточного стола! Потолок с головокружительной скоростью поехал куда-то вверх, стены – словно мехи исполинской гармоники – разъезжались в стороны, пол полетел вниз. Когда наконец Лаишевский достиг точки падения, он обнаружил, что лежит на бескрайнем, куда ни посмотри, зеленом поле. Он попытался встать, но не смог. Внезапно какая-то чудовищная сила подняла его от земли – и он увидел огромное, размером с небо лицо своей графини.
«Я благодарна тебе за ту жертву любви, что ты принес. Любимый не должен расставаться с любимой, не правда ли? И я оставлю тебя в моей колоде. Навсегда».
Тут она поднесла ее к своему колдовскому зеркалу, и Лаишевский увидел себя: короля червей.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ПУТЬ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ. ХОД ДАМОЙ ЧЕРВЕЙ
1.
Под мерный стук колес и шум ливня за окнами немногочисленные в будний день пассажиры скоростного поезда до Тулы тихо дремали на мягких сиденьях. Лишь на самом дальнем из них, в уголке, одинокая худенькая женская фигурка склонилась над книгой. Одними губами она бормотала скороговорку молитв, сложив руки на груди. Хотя книга была открыта, женщина не смотрела в нее, глаза ее были закрыты: все молитвы она итак знала наизусть. Так Леля готовилась к предстоявшей ей смертельно опасной миссии – походу в логово Пиковой Дамы.
Никакие уговоры и отговоры Бессоновых и Терентьева не помогли. Не умевшую отказать ни в чем хрупкую и кроткую Лелю словно подменили: она стала твердой, как алмаз, непоколебимой, как скала, глаза ее, бесцветные и обычно невзрачные, теперь пылали каким-то незримым, но в то же время каким-то осязаемым светом: ее взгляд не могла теперь выдержать даже обычно непреклонная Марина. «Я должна быть там», – вот и все, чего смогли добиться от нее друзья.
На общем совете, в беседке соснового бора клиники, где лежал Терентьев, было решено, что Бессоновы свяжутся со всеми, кто был в ту самую ночь у них в гостях, и предупредят о происшедшем. Нужно уничтожить все игральные карты в доме и снять все зеркала.
– Это, конечно, не главное, – поморщился Терентьев. – Без веры это все равно не поможет, но надо попытаться. И если можно, лучше уехать отсюда подальше. Ей потребуется время, чтобы выследить всех вас. Так что предупредите всех, и сами немедленно уезжайте, – Терентьев пронзительно посмотрел на Бессоновых.
– Да, уезжайте, – эхом повторила Леля, о чем-то задумавшись. – Это даст нам время, чтобы найти способ остановить зло.
Терентьев посмотрел на Лелю, и в глазах его застыли слезы.
– Есть только один способ сделать это: разбить Истинное Зеркало и затереть проклятую фреску, тогда это чудовище будет заперто в своем зазеркалье навсегда. Но как сделать это, если и зеркало, и фреска пропали?
– Если я хоть что-то понимаю во всем этом, – проговорила Марина, – то я кажется знаю, как их найти. Вы же отправились второй раз в усадьбу при свете дня, а ритуал проводили в полночь и к тому же в полнолуние. Возможно, зеркало и картина появляются только в это время.
– Может быть и так, – задумчиво произнес Терентьев. – Тогда я поеду туда и завершу начатое.
– Нет, поеду я, – еле слышно, но твердо проговорила Леля, и взгляды всех присутствующих устремились на нее. Все наперебой принялись ее отговаривать.
И тогда взгляд Лели и стал таким: взгляд глаз-лучей пронзил поочередно каждого и надолго задержался на Терентьеве. Он словно какой-то незримой, но вполне себе ощутимой силой запирал уста отговаривающих, их слова натыкались на какую-то незримую и – непреодолимую стену, и очень скоро они оставили бесплодные попытки.
– Но почему? – только и смог произнести Терентьев.
– Просто потому что должна, – непреклонно ответила Леля.
Терентьев обмяк, затих, помрачнел. Взгляд Лели смягчился, она взяла его холодные ладони в свои мягкие теплые руки и ласково пожала их.
– Ты очень уязвим, Володя. И вы все – тоже, – она поочередно посмотрела на каждого. – У меня больше шансов одолеть зло. Так будет лучше для всех.
Больше возражений не было. Терентьев объяснил, как добраться до усадьбы. Бессонов довез Лелю до станции и посадил в поезд.
– Позаботься о Марине, – тихо проговорила на прощание Леля. – Она очень одинока, и очень нуждается в тебе, твоей любви и внимании. Одиночество делает ее уязвимой, ты это понимаешь?
Бессонов молча кивнул и поторопился покинуть перрон: в носу предательски засвербило, глаза наполнились слезами.
А Леля, приметив самое укромное местечко в вагоне, упорхнула туда, словно птичка, достала из сумки пухлый потрепанный томик в кожаной обложке с вытисненным на ней греческим крестом, и погрузилась в такой сладостный, теплый и родной для нее мир – незримого, молитвенного приобщению к Свету.
2.
На тульском вокзале Леля пересела в маршрутку, но не успела она открыть книгу, как к ней подсели.
– Не помешаю, дочка?
Пожилая женщина в красном шелковом платке и небесно-голубого цвета платье до пят, едва ли не половину лица которой закрывали большие черные «черепашьи» очки с толстыми линзами, смотрела прямо на нее.
– Конечно, конечно, матушка, присаживайтесь, у меня свободно, – проговорила Леля, и только теперь обратила внимание, что вся маршрутка была заполнена такого рода пассажирами: пожилые женщины в платках, молодые женщины в длинных юбках или длиннополых платьях с маленькими детьми в охапку и обнимку, и лишь несколько мужчин, сильно зрелого возраста, почти все с бородами.
– Мы все из одной группы, – поймав недоуменный взгляд своей новой знакомой, улыбнулась женщина в очках. – Паломническая поездка в монастырь Скорбящей Божьей Матери, тут недалеко, у Козловки. Ты тоже туда?
Лицо Лели просияло: впервые за долгое время она ощутила себя на своем месте, словно путник, который после многодневного странствования по пустыне, вдруг увидел оазис, или моряк – долгожданную землю. Честно говоря, до сих пор она и не думала о том, где будет останавливаться, Терентьев же о монастыре не упоминал. Теперь же эта часть ее пути обрела определенность. Но главное не в этом – Леля, как и всегда и во всем, увидела в этом знак свыше.
– Да, матушка...