Страница 19 из 40
– Нет, ты останешься здесь. Здесь безопасно, здесь нет зеркал, здесь Божья Матерь, а ты – некрещенный. Да и не выпустит тебя Михаил Иванович, ты же знаешь. Запомни: ты оказался здесь не случайно. Такой промысел о тебе: Божья Матерь укрыла тебя в Своей обители. Разве ты этого не понимаешь? А мне... Мне не страшно. Я не боюсь ее.
Наверное, это была одна из самых длинных речей, которую произнесла Леля за эту неделю, но произнесла она ее таким тоном, который не подразумевал возражений. И Терентьев сдался. Лекарства брали свое, мозг уныло засыпал, окутанный со всех сторон непроницаемым покрывалом свинцового тумана.
– Об одном молю тебя, Леля. Не смотри, не смотри в эти проклятые зеркала! И разбей свое, если имеешь. В зеркалах, в отражениях ее сила!
На этом силы оставили его, и он затих.
3.
Через полчаса Леля уже была у Бессоновых. Огромный роскошный дом встретил ее замогильной тишиной и больше напоминал не храм земного благополучия, а кладбищенский склеп. Словно тень отца Гамлета, Бессонов знаком велел ей следовать за собой. Поднявшись на второй этаж, они вошли в спальню.
Леля ахнула от удивления: Марина, в ночной сорочке, со спутанными волосами, не накрашенным лицом, сидела возле своего любимого трюмо и что-то внимательно разглядывала в зеркале. Она тихо смеялась, что-то пела себе под нос, шептала. Иногда брала красную помаду и рисовала на его поверхности какие-то безумные узоры.
– Мариночка, зайчик, смотри кто к тебе пришел, – жалобным, дребезжащим голосом просюсюкал Бессонов. – Лелечка твоя любимая пришла! Подружка твоя любимая.
При слове «Лелечка» Марина резко повернулась в сторону вошедших, и во взгляде ее блеснула безумная злоба. Ее прекрасные зеленые, глубокие как морская лагуна, глаза вдруг почернели как ночное небо, а из горла донесся то ли рык, то ли хрип. Голос был грубым, совсем не женским и даже – не человеческим.
– Какая такая «подружка»! Кого ты опять привел в наш дом, Пухляш! Да ты посмотри на эту бледную мышь, какая она мне подруга! Играет в Сонечку Мармеладову, как в театре! Да только игра – плохая, фальшивая! Думала мужа у меня отбить, разбогатеть, сидеть тут дворянкой столбовою, да не больно-то у тебя это удалось, крысинда! Да! Не удалось! Теперь к этому психу побежала. Замуж успеть хочешь выскочить, пока пенсия не пристукнула. Ну, выходи, выходи, крыса белая, тебе только за такого и надо: два сапога пара – псих-неудачник и блаженная дура, а-ха-ха!
Из горла Марины вырвался омерзительный каркающий смех, а лицо ее исказила отвратительная гримаса, отчего ее прекрасное лицо вмиг превратилось в харю злобной старой ведьмы.
Бессонов выразительно посмотрел на Лелю и беспомощно развел руками: «Вот, мол, что у нас тут творится». А Леля, сначала смертельно побелевшая, наконец взяла себя в руки, ласково улыбнулась и решительно направилась к Марине. Она села рядом с подругой и обняла ее, поцеловала, стала нежно поглаживать по голове, как совсем недавно Терентьева.
Сначала Марина пыталась вырваться, но Леля – откуда только силы взялись в этой маленькой, худенькой как девочка, женщине! – не выпускала ее из своих нежных объятий, и только ласково шептала ей на ушко: «Тише, тише, котеночек мой, тише, тише!»
Леля убаюкивала Марину, как малое дитя, целовала и обнимала. А потом трижды перекрестила ей лоб и, прошептав короткую молитву, дунула ей на глаза. И судороги тут же прекратились. Что-то недовольно пробурчав, Марина зевнула во весь рот – и тут же уснула.
Бессонов подбежал к Леле и, взяв жену на руки, уложил в кровать, заботливо, как любимую дочь, укутав одеялом.
– Леля, у меня просто нет слов! Ты просто волшебница! Я...
– Подождите, Андрей Ильич, – неожиданно перебила его Леля. – Одну минуточку!
Леля быстро достала из сумочки цепочку с крестиком и одела на шею спящей, а потом, вынув оттуда же маленькую бутылочку с водой, брызнула на трюмо и перекрестила трижды, прошептав еле слышно какую-то молитву.
В этот же миг Марина громко вскрикнула во сне и затихла, а на отражающей поверхности зеркала зазмеились отвратительные паутины трещин.
Леля молча указала пальчиком на трюмо, Бессонов кивнул и тут же вынес проклятую вещь из дома.
Взгляд Лели упал на настенный календарь: красный квадратик застыл на отметке: пятница, 12 июля 2024 года.
– Сегодня у нас будет тяжелая ночь. Она придет снова. И мы должны быть готовы.
Бессонов помрачнел и молча кивнул. Он готов был на все.
4.
Когда водитель привез Лелю из дому, куда она ездила за нужными ей вещами, уже смеркалось. Марина так и не пришла в сознание. Бессонов со своими людьми под бдительным руководством Лели провел все необходимые перестановки в комнате. Кровать с Мариной поместили в самый центр комнаты, окна закрыли железными решетками, во входную дверь врезали замок и укрепили изнутри железной решеткой.
Вокруг кровати Марины Леля мелом прочертила круг, по краям которого поставила освещенные в церкви свечи. Рядом с кроватью она поставила аналой со сборником канонов и акафистов. На грудь спящей она положила маленькую иконку Божьей Матери «Умягчение злых сердец». Напротив аналоя, в углу у стены по ее просьбе прибили полочку с иконами, куда она попросила поставить большую икону «Покров Божьей Матери».
Когда наконец все приготовления были завершены, оставалось всего миут пятнадцать до полуночи.
– Ты думаешь, поможет? – голос Бессонова предательски дрогнул, а в глазах промелькнула тень отчаяния. Он едва сдерживался весь день, чтобы не завыть с тоски – видеть в таком положении свою любимую жену было непереносимо.
– Просто поверь, – забыв про обычное «вы», прошептала Леля и ободряюще сжала своими ладонями дрожащую руку Бессонова. И чтобы отвлечь его от дурных мыслей, тихо спросила:
– Расскажи, что стряслось, как это произошло.
– А что тут рассказывать? Проснулся я в ту ночь, как ты уехала, от жуткого воя и стука. Вскакиваю с постели, а Мариночка лежит на спине посреди комнаты и дико воет, смеется. Всю ночь бесновалась так. Только утром уснула.
– Почему ты не позвонил мне?
Бессонов поморщился и махнул рукой.
– Ты ведь знаешь ее, гордая она очень, как королева у меня все это время жила. Ей бы не понравилось, что ты ее видела в таком состоянии, не говоря уже о психиатрах. Думал, отойдет.
– Отошла?
– На утро вроде да. Уснула даже. Только вот проснулась вся вялая, квелая, в таком жутком депрессняке, что... – Бессонов опять махнул рукой. – В общем, не умывалась, почти не ела ничего, не одевалась, а как прилипла к этому зеркалу, так и сидела. Правда, не бесилась больше, только когда я пытался ее от этого зеркала оттащить. А так – тихо и спокойно что-то там высматривала, шептала, напевала – ну, сама видела. Если бы не это, то можно подумать, что телевизор смотрит или в интернете залипает: смотрит, и вроде что-то видит там, по ту, значит, сторону....
Бессонов, несмотря на теплую летнюю ночь, зябко поежился. Из-за туч выползла полная луна, озарив своим мертвенно белесым светом комнату, где-то вдали мерзко закаркала ворона, завыли, залаяли собаки.
– Жаль, что Терентьева нет сейчас, Володька-то точно растолковал бы, что за хрень с ней произошла!
– А что тут понимать? – отозвалась, словно из-за какого-то забытья, тихим и каким-то потусторонним голоском Леля. – Нечистая сила приворожила ее, и не дает ей оторваться от бесовского зазеркалья. Это как если рыбак забросит удочку в озеро, а на его крючок с наживкой клюнет рыбка, и он ее и тянет к себе, по ту сторону водного мира. Понимаешь?
– Кажется, понимаю... – почему-то шепотом ответил Бессонов. – Но почему она не вытянула ее, Мариночку-то мою?