Страница 17 из 40
Но в этот раз в штанах он брелоков не обнаружил!
Холодная змея пробежала по хребту Грачева, ладони стали склизкими от пота, горло забил противный ком.
«Как, черт возьми?! Куда они подевались?!» – ноги его задрожали, и он бессильно рухнул на диван. Грачев понимал, что без своих амулетов он ни за что не сможет заставить себя выйти на «дело».
И тут взгляд его упал на разбитый телефон, под ним что-то было. Механически подняв его, он увидел карту: пиковую даму.
«Черт, а эта-то тут зачем? – подумал он. – Неужели у Бессонова упер? Блин, никогда вроде клептоманией не страдал».
Но идти на «дело» надо, дело, оно, как известно, само не сделается. Механически сунув карту в карман «счастливых» штанов, он сделал решительный шаг вперед. И – неожиданно для самого себя – ощутил такой прилив сил, какого не чувствовал никогда. Словно порыв сильного ветра, наполнив паруса яхты, стремительно толкает судно в открытый океан, так и он ощутил сильный толчок невидимой рукой между лопаток, и чуть ли не выбежал на лестничную площадку. Однако не забыв при этом завернуть к мусоропроводу и спустить в его вечно голодное смрадное чрево разбитый телефон.
3.
Никогда еще Грачеву не везло так в его деле. Все многочисленные карманы его куртки опустели – и снова наполнились, теперь уже пухлыми пачками зеленых купюр. От такого богатого улова он мог забыть о работе до следующей недели, опустившись на самое дно приятного темного омута, в котором обитали такие дорогие его телу золотые рыбки.
Грачев, насвистывая веселую мелодию, снял «счастливые» штаны, чтобы одеть уже «веселые», как вдруг из кармана первых что-то выпало. Он посмотрел: пиковая дама.
«А, счастливая ты моя!» – его рот растянулся в довольной улыбке. Он аккуратно поднял карту и нежно погладил ее.
Гладя карту, он, закрыв глаза, как всегда делал в детстве, когда загадывал желания, мечтал о том, как закажет для нее дорогой футляр, и за толстую серебряную цепочку повесит себе на шею.
«Теперь ты будешь моим талисманом, моим амулетом, счастливая ты моя!»
И – о, чудо! – карта вдруг ответила на ласку, сладострастно изогнулась в его руках, словно податливое женское тело. Грачев готов был поклясться, что ощутил от карты тепло, а на ощупь она стала – словно нежная, мягкая девичья кожа. Он открыл глаза – и оторопел: рисунок карты изменился, и вместо обычной дамы на ней проступил другой образ.
Черноокая, с ярко красными полными губами красавица в старинном белом парике и совершенно прозрачном, черном, словно вуаль, платье, не скрывавшем от Грачева ни одной соблазнительной линии ее прекрасного тела. Девушка держала в руках кроваво красную розу и игриво улыбалась.
Сердце Грачева затрепетало, рот наполнился вязкой слюной, руки и ноги затряслись. У него вмиг пропало желание ехать туда, куда собирался, он уже не мог оторвать плененного страстью взгляда от изображения, которое, между тем, совершенно неожиданно ожило. Девушка лукаво подмигнула ему, послала воздушный поцелуй и махнула ручкой: «мол, иди сюда, ко мне»!
Грачев был совсем, совсем не против! Но как?
Тут его взгляд упал на зеркало – и он вспомнил: вспомнил все! Рассказ того сумасшедшего, у Бессоновых, воспроизвелся в его голове полностью, дословно, до запятой. Не теряя больше ни минуты, он торопливо вытащил из ящика своего письменного стола красный маркер, взял карту в левую руку, а правой нарисовал дверь и лестницу. После чего, без колебаний, открыл дверь и, крепко зажмурив глаза, сделал шаг в черную бездну.
4.
Первое, что ощутил Грачев, это море ароматов, словно он нырнул прямо в водопад из цветов. Он едва не задохнулся от удушливого влажного терпкого запаха женских духов. Такое впечатление, что в этом запахе слились ароматы всех цветов мира. От них голова наполнилась розовым туманом, перед глазами поплыла розовая дымка, на душе стало удивительно легко, захотелось смеяться и творить глупости.
Когда он открыл глаза, то увидел, что стоит в роскошно обставленной старинной мебелью спальне. Розовые портьеры плотно закрывали окна. Стены были богато украшены картинами с обнаженными и полуобнаженными девушками, похожими на тех, что он когда-то видел в Эрмитаже. Высокий, как в старинном соборе, потолок – весь расписан фигурками обнаженных фей с крылышками, круживших вокруг прекрасной нагой Афродиты, только что сделавшей шаг из раскрытой перламутровой раковины.
Письменный стол красного дерева с золотой чернильницей и гусиным пером, драгоценные шкафы, золотые подсвечники со свечами и конечно Она: размером едва ли не в пол совсем не маленькой залы роскошная кровать, закрытая розовым балдахином из тончайшего шелка.
– Рада, что ты откликнулся на мой зов, сударь, – из складок балдахина донесся до Грачева еле слышный сладострастный шепот, и только сейчас он рассмотрел сквозь полупрозрачную ткань силуэт обнаженной женщины. – Ты явился как никогда вовремя: прошлый валет моей масти подло дезертировал из моей колоды, и я – заскучала, – шепот сменился таким же еле слышным смешком – так наверное смеются тени – но теперь в нем отчетливо прозвучали угрожающие нотки.
Грачев не мог вымолвить ни слова: роскошная обстановка спальной залы подавляла его, а удушливые цветочные запахи так помутили рассудок, что мысли, не успевая родиться в его голове, заживо тонули в этой розовой трясине.
– Иди же ко мне, мой герой, мой рыцарь, мой спаситель, иди к своей даме, и ты не пожалеешь ни о чем, – настойчиво произнес шепот, и ноги Грачева против его воли зашагали к постели.
«Эх, жаль, что я все-таки проспал тот проклятый звонок! – неожиданно подумал он, неумолимо приближаясь к балдахину. – Ведь все могло бы сложиться иначе».
Но это была последняя мысль, которую смог породить отравленный страстью мозг. Он раздвинул завесу из мягкой ткани и увидел ЕЕ.
Словно паучиха, почуявшая колебание сигнальной нити своей паутины, из самой глубины розового алькова на него устремилась Она. Ее тонкие, но нечеловечески сильные руки во мгновение ока оплели шею Грачева, а длинные ногти сжали горло. Изящное, атлетически сложенное тело Афродиты оседлало его, словно оса-наездник – гусеницу, и тут же задвигалось в ритмичном танце порочной любви.
Что это была за любовь?!
Вместо соединения двух в одну плоть, ее белое, как мрамор, тело, казалось, полностью лишенное крови, словно огромный нанос, с каждым ритмичным движением высасывало из своей жертвы все новые порции жизни. Безвольно распластав руки на кровати, Грачев не мог пошевелиться, парализованный розовым ядом, отравившем каждую клетку его тела. Широко раскрытые глаза с расширенными до радужки зрачками, словно кукольные стекляшки, не моргая, смотрели на черные как ночь по-змеиному гипнотические очи госпожи.
А между тем бледные губы Графини – ибо это была Она – с каждым движением становились чуть пухлее и розовее, впалые бледные щеки – наливались словно яблочки, в мертвенно черных стеклянных глазах заиграли искорки жизни и страсти, а груди округлялись и наливались соками, как спеющий виноград.
И вот уже бестия в парике смеется во весь голос: нет больше еле слышного шепота, а движения становятся все быстрее и быстрее. Все быстрее и быстрее работает насос, с хлюпаньем поглощая так давно желанную пищу. Острые ногти прокололи кожу на шее Грачева, и на розовое шелковое белье полились струйки крови, которые впрочем тут же впитывались, словно вода в жаждущую влаги сухую землю.
– Ну, как, мой валет, хорошо ли тебе со мной, доволен ли ты? – торжествующе закричала во весь голос Графиня, перекрывая неистовый скрежет кровати.
– Я... Я... Не...
– Что-то я тебя плохо слышу, мой герой, что-то плохо слышу, а-ха-ха-ха! – и комнату огласил безумный хохот дьяволицы – такой силы, что под потолком закачались хрустальные люстры.