Встречный бой

Вася Корюшкин, Петя Заремба — командиры отделении, сержанты, — оба — носы в стороны от меня и кто о чем. Ладно.

Мишка Лвтондилов — первый и непосредственный мой командир во всей Красной Армии. Спиной ко мне вообще, головой в боковую амбразуру… только плечи вздрагивают. Ладно.

Гвардии лейтенант, главное: командир взвода самый первый мой офицер. Обязан не только командовать своими подчиненными… наказывать… если что не так, обязан н защитить своего подчиненного… если что… о него лишь шея с двумя жилками напружинилась, глаза в нижнем углу блиндажа.

Хотя бы кто–нибудь, хотя бы какое–нибудь крохотное слово подсказал для начала — помог мне. Хотя бы в оправдание, что ли?

— В каком году я родился, Горемыкин. — спросил комбат, вздохнув, как от горя, не посмотрев на меня.

— В одна тысяча девятьсот двадцать третьем, товарищ капитан. — Хоть наводящий, а вопрос; ладонью, украдкой я смахнул холодный пот со лба; хотелось, чтоб было украдкой… хотя бы от Мироненки.

— Какое у меня образование, Горемыкин? — Комбат, сгорбившись, смотрел в амбразуру — в сторону утонувшего вместе с церковью за белыми от снега холмами Радом ышля.

— Семь классов средней школы, товарищ капитан. Два года горпромуча… и один год в забоях каменноугольной шахты. Шестимесячное военно–минометное училище.

— Ас какого года был лейтенант Смолин и сколько он классов окончил, не помнишь?

— Двадцать четвертого года рождения; окончил десятилетку, шестимесячное артиллерийское училище…

— Гвардии лейтенант Кожаный, знаешь?..

— Двадцать пятого, окончил два кур^а Московского автодорожного техникума…

— Автондилов?.. _

— Двадцать пятого, товарищ капитан. Окончил семь

классов, фэзэу…

— Ты, кажется, тоже двадцать пятого?

— Ну. .

— Года не доучился до аттестата зрелости?

___ Ну.

— Так какого же ты… твою мать, нукаешь? — Комбат ударил голым кулаком по нижнему срезу амбразуры —

мерзлая земля обвалилась н комьями посыпалась ему на хромовые сапоги. — Восемнадцать лет от роду — все двадцать шесть лет Советской власти предавать?. — Опять замахнулся и хлестко, однако и как кувалдой, ударил… — Без году аттестат зрелости за пазухой — за спинами товарнщей–одноклассников отсиживаться?. — Третий раз ударил, посыпалась мерзлая земля. Он оттолкнул от себя обвалившийся низ амбразуры, развернулся — пола шинели отлетела, шлепнула по мерзлой стене блиндажа, сунул мне в руки «Книжку командира»: — Стреляй всей батареей или я тебя… Де–зер–ти-ы-ыр!.. — заорал так, что, наверно, на огневых было слышно.

Серые, с голубинкой, глаза прищурены, взгляд из–под темных и четких бровей вразлёт — прожигающий, с насмешкой; ноздри раздулись и белые, губы сжаты жёстко. В глазах влажный блеск. Истребляющий взгляд…

Наш комбат, капитан. Смолин был лейтенантом, как Шрам и Рокотянский. Никогда в нашей батарее такого не было, чтоб Рокотянский или Шрам, Смолин или сам комбат нажал кому–то из нас, старичков–огневиков–управленцев, коленкой на горло: я офицер, ты солдат го ли сержант, знай рядом со мной свое место, — ни разу, с тех нор как мы выгрузились из железнодорожного эшелона в Ворожбе, пошли «Вперёд, на запад!» с боями. Мы без нажимов коленками на сознание всегда и во всем помнили, кто по званию и по должности в нашей батарее старше, кто младше, кто за что огвечает друг перед другом и перед командованием в бою — перед Советской властью. Офицерам нашей батареи не надо было защищаться, защищать друг друга ог кого–либо из нас, — мы сами '.’Правлялись с теми, у кого хотя бы в зародыше появлялась дурь поставить себя против кого–либо из них. Офицеры нашей батареи всегда были для нас нашими офицерами — нашими именами: «взвод Роко* тянского». «взвод Шрама», «взвод Смолина» — «Батарея капитана Щеголихина». Наши офицеры всегда были нашей фронтовой судьбой: они целы и мы живы. Мы берегли их; не навязываясь нм и не выставляясь друг перед другом, обихаживали их; защищали их — надо было, так и врукопашную, — наших офицеров. А тут… Слепому от рождения нельзя было не заметить, хотя бы он ещё

то манером повыспросил у Кг»лбат наш.

«шщндента» — до последнего мое ™ слона. Коибат наш.

Караулил потом подходящим случай* V ® * Самый что

:Ь^5 гЬ

°Заслонить еГй

КтьГ“в. ТГС—?Ида°же Мишкой Авто,, “V& кого?1 «Дезертир». Не слишком ли для ефрейтора? — только за то, что Кожаный из–за какого то неполадка в своем характере сам полез ко мнев душу. как я разговариваю сам с собой, наедине с собой «Де–зертир». Или я нс знаю, что я в Красной Армии ряд

Si 'р^Г как =т ГЗГ^

'^“^рые^гли^а^ голубинкой прищурены Насмешливый и истребляющий взгляд с влажным блеском…

Никто на белом свете не знал, что в ту ночь я плакал. Вышет из нашей управленческой землянки, по нужд будто ушел в лес подальше–зарылся мордой в снег

и' заплакал. Совал двумя руками в рот, в ноздри снег и ревел чтоб никто не услышал. —

Комбат–то потом в промерзшем до инея ^иидаже НП до позднего вечера сидел со мной — объяснял мне…

веселился: ^ Стась я у России один Стась

Нас у России двое, Стась. Россия у нас одна, Стась. ^а

Россию надо воевать без резервов для себя, Стась. За Россию Советскую!..

Показывал на местности, рисовал на бумаге и объяснял: как по буссоли или по компасу создать тригонометрический треугольник: огневые — НП — цель. Как опре–лслить направление стрельбы батареи с закрытых огневых позиций: огневые — цель; расстояние от огневых до цели, потом по таблице стрельбы выбрать дополнительный заряд для мины, прицел для миномета на выбранном заряде. С помощью каких формул и как высчитывать поправку на смешение, коэффициент удаления и in.1 г угломера, чтоб провести ударную пристрелку по цели, потом перейти на поражение. Учил меня стрелять одним, основным минометом, переходить на поражение цели всей батареей.

Семь классов средней школы, горпромуч шахтер, футболист. Шестимесячное военно–минометное училище–офицер. Щеголнхин. От характера какого–то предка кличка такая пошла, а потом кличка стала фамилией, определяющей характер мужчин всего рода? То ли задним числом он теперь сам старался подвести свой характер к соответствию с фамилией?..

Да только… откуда у него такое?

Я даже не догадывался раньше, что комбат так просто, толково может с одного захода объяснить по сути основу артиллерийско–минометного дела: подготовку данных для стрельбы, ударную пристрелку стрельбу батареей на поражение.' Наш анжерский учитель по стереометрии, а потом и тригонометрии умел самому последнему тупице растолковать, как просто решать труднейшую задачу. Гак у нашего того математика был физико–математический факультет Московского университета за плечами; двадцать пять лет педагогического стажа! Комбату двадцать лет от роду.

В дезертиры при Кожаном. В дезертиры перед Советской властью! — при Автондилове, Корюшкине, За–рембе и Мироненке. Он меня прикрывал собой! — капитан Щеголихи», комбат. Памятью лейтенанта Смолина прикрывал! Офицерским авторитетом самого Кожаного… И даже Мишкой Автондиловым прикрыл… Только бы оставит!, меня в разведчиках, ничем не ущемить и командирского авторитета гвардии лейтенанта.

7

Кожаным всегда сам приносил РПД ,!а взводно–индивидуальные обучения, после учений уносил с собой; потому что никто нс хотел таскаться с ним и отвечать за него. Выходило: гвардии лейтенант сам чистил пулемет после нас, смазывал?..

Как–то в обеденный час я увидел Кожаного. L котелком в руке, окутанным вафельным полотенцем, чтоб картошка со свиной тушенкой нс успела остыть, он шел по глубокой в снегу тропе сосновым лесом с редкими кустами багульника на подине, темно–зеленой и густой кровлей далеко вверху. Сюда объездом, чтоб не демаскировать для немецких самолетов–разведчиков ни огневые, ни НП, приезжала батальонная кухня. Останавливалась как раз на середине между огневыми и НП. Гак что не обидно было ни огневикам, ни управленцам — кому дальше бежать на пронзительный, взахлёст, свист старшины, таким манером призывавшего каждый раз батарею к большому котлу на колесах с неугасимым огоньком в топке.