Встречный бой

Когда паренек с шеей Ивана припер РПД и брезентовую сумку с запасными дисками. Кожаный взял их и велел пареньку стать в строй. Потом скомандовал:

«Смирио!» — ив тишине строя, зеленого леса и раннего солнечного неба шагнул ко мне. р

… где только и с кем она так затаскалась за эти месяны пои–льнула к другому бедру, как любимаязнаете> товарищ гвардии лейте-Самомусебс показать большую дорогу от лес–рощи с нашеи батареей к фронтовому госпиталю с будущим академиком и последующей эвакуацией в кн-'в-ск„Я госпиталь? Нет, понято/ Не затем я сюда бежал К тому же ефрейтор–старший солдат: пример в боевой и политической подготовке» в воинской дисциплине, само собой, — передовая статья из «Боевого листка»

Представлен' Медаль «За отвагу». Орден красной звезды.. Ответить взглядом? Глазами — мгновением<-

Нельзя потому что? человек без никаких прав и в ругозой зависимости… Как же можно так припирать человека! Безответно. Даже без права на взгляд со своим мнением. Выбрать такую минуту, а? Как шестидюй. мовым гвоздём бабочку к стенке!' шестидюймовой…

47

…артподготовкой летчикам дают схему артил–лерийско–мииометного огня: в таких районах на нашей стороне от нейтральной зоны, в каких на немецкой

подумать. Сложись военная судьба посчастливее, Золотой человек мог бы лететь с ними. в этом 1 ближнем к нашему НП, как почему–то я выбрал щтуо–мовике; я'помахал бы Васе. он. в отзег. сдел^л бьГтп–ку шляпу приподнял — то ли покачал бы крыльями: нижу, мол, ни пуха ни пера и тебе. Стась С памятной — неистребимой Васиной завистью к … особенно истребителям, я мысленно помахал пилоту И Стрелку–радисту облюбованного или ни пуха ни пера вам, голубые соколы, глядите только, не напори

низко летаете снаряд нлн Нашу … — потому — оГк иулУспел подумать И помахать. Штурмовик полых-Ни одного немецкого самолета в небе; наши истреби–тели загнали их на их сторону и не давали им оттуда вы–из белых одного выстРела с немецкой стороны; там.

из ослых и красных вспышек, из мазутного дыма лосю

… И 3 ГЛЫб Земли пыли стояла сгена закрывающая горизонт и всю нижнюю часть неба, — действующим вулкан заодно с девятибалльным землетрясением если условно, все ещё жили там; оглушающнйГодупя–ющни рев канонады. Стало быть, наша мина на взч^те

…а ещё и свои бомбы, полный боегюмплект снаоя–дов для автоматических пушек, патроны дГ крупнокалиберных пулеметов, под крыльями эрэсовскнс уставов–ки, плюсом ко всему — почти что полная заправка бензина для двигателя.

На нашу мину или на наш снаряд налетел ИЛ — взорвался и сам. Тот, какому я мысленно помахал. Взрыв такой, что соседние с ним самолеты отбросило в сторону; как не поперестукались между собой. Облако из огня и дыма. Не так уж и близко от нашего НП, не так и низко по–нашему, по–земному, — звуковая волна взрыва тем не менее на мгновение, а расколола оглушительный рев канонады, воздушная волна долетела до НП — не успевшие осыпаться от сотрясений, с бруствера окопа покатились комочки сухой глины, потекли, дымясь, ручейки пыли. Огонь в небе вспыхнул, погас — лишь облако позади улетающих ИЛов, падающие на землю куски от мотора, крыльев, фюзеляжа…

Первый раз я видел такое. Загаданный для Васи самолет.

— Твою мать, а?! — запёкшимся в сердце комочком крови — в крик ругнулся Кожаный.

Первый раз я услышал, чтоб он выругнулся матерно. Расслышал лишь потому, чго стоял в теснине окопа возле него едва ли не вплоть к нему, сзади, а он, по всему, не видел меня н сам не знал, что сказал — не оглянулся, как делают подобные ему люди, сказав в сердцах по–ихнему лишнее. Ладно.

Что–то черное мелькнуло в воздухе, ударилось в бруствер хода сообщения — жёлтый клуб пыли! — покатилось что–то, переворачиваясь… Я провалился на дно окопа — снаряд! — сжался, чутьем угадывая, как он падает в ход сообщения, мгновение и взорвётся. Взрыва нет. Шрам в ячейке со стереотрубой — калачиком на дне, плечом к стене, спиной к ходу сообщения, — оцепенев, ждёт. Из левой ячейки — лишь задница, туго обтянутая новенькими ХБ, цвета хаки штанами, и лишь стершиеся наискосок каблуки кирзачей, — Мишка на дне ячейки калачиком, на боку. Взрыва нет. Кожаный, как был, в рост, грудью н животом зачем–то развернулся к ходу сообщения, — оду бел — ждёт. Снаряд замедленного действия! Я схватил Кожаного за низ гимнастёрки, чтоб рвануть его как подальше — за угол от взрыва, — он словно виском следил за мной: кулаком из двух рук ударил меня но руке, отцепился; не посмотрел в мою сторону. Нет взрыва. Как во сне поворачивался Шрам; под–нимался, упираясь носками и коленями в землю, Мишка. У Кожаного глаза, будто кто заколдовал его жуть», так он смотрел в ход сообщения. Я встал, через его плечо осторожно заглянул в ход…

На глиняном дне, за два дня утрамбованном каблуками и подметками сапог, присыпанном за минуты артподготовки комьями и комочками глины, пылыо с бруствера, лежала опаленная и черная, со скрюченными пальцами, широкой ладонью вниз, оторванная почти иго у локтя рука, из–под копоти голубая и неумелая наколка «Витя»; на широком запястье лишь манжет с пуговицами от офицерской гимнастёрки н кировские часы с никелированным браслетом. Стекло на часах целое. Из плексигласа. Судя по тому, что оно толще обычного. Потому и не разбилось. Стрелки видны. Секундная, спотыкаясь и вздрагивая, бежала от деления к делению своего маленького, круглого циферблата. Не ревела бы ут–робно артподготовка, на пашенном, забурьяннвшемся холмике у вишнёвого садка с покрасневшими вишнями на деревьях, тут, в окопе НП, было бы тихо, наверняка можно было бы расслышать, как кировские часы тикают…

Ревела канонада. Первая эскадрилья ИЛов, не поднявшись повыше, уходила, ушла за стену из белого и красного огня взрывов, смолистого дыма и бурой земли с пылью до самого неба. Из–за высоких холмов, лесных рощ вылетали на бреющем и с остервенением летели следом за первой эскадрильей–уходили все новые и новые эскадрильи пахать невидимые нам с земли огневые рубежи на той стороне, чтоб расчистить путь нашей пехоте на всю глубину обороны противника.

Пока гремели все пушки, гаубицы и минометы, Кожаный не сказал слова. Помимо тех, какие ему положено говорить по работе. Смотрел в стереотрубу. Л когда огонь по переднему краю кончился, потому что наша пехота, одолев плоскую низину в нейтральной зоне, п° одному и попарно, россыпыо, уже поднялась на угорье, перечеркнутое линиями траншей, влезла в разрушенные артогнём первые траншеи немецкой оборони, н теперь продолжала громыхать лишь тяжелая, дальнобойная артиллерия — на нашей стороне стало потише, можно

было свободно расслышать друг друга в окопе, — Кожаный вдруг взялся рассказывать Шраму.

В Калужской области, на реке Угре, в сорок первом. Немцы вошли в деревню. Трое солдат выгнали из избы хозяев, наловили кур, ощипали, выпотрошили, поразру–бнли штыками–кинжалами на куски и распихали по котелкам. Сбросили с печи подушки, одеяла, поставили туда котелки, растопили печь. Весь плетень сожгли в печи, вода в котелках лишь потеплела, не кипит. Развалили ригу и её в печь, брёвнами. Огонь из трубы залом, изба накалилась — вот–вот схватятся огнем стены и крыша, — никак не могут сварить себе курятину. Разыскали хозяев, велели хозяйке варить. Она повыбрасывала из печи полыхающие бревна, сняла с печи котелки с курами, поставила их в печь, на жар; немцы не отходили от нее, переглядывались и удивлялись. Куры тут же сварились. Немцы были поражены, как все просто.

Шрам смотрел на Кожаного, подпирая плечом стену окопа, а Кожаный провожал глазами пролетавшие на бреющем и с остервенелой стремительностью тяжело гружённые ИЛы; они проносились над полем боя, а так, будто и дальнобойная артиллерия уже перестала громыхать.