Страница 50 из 57
— На плечах.
— А–а–а…
— Значит, понял. Не приставай к нему, тебе лучше будет.
— К кому?
— К Кожаному.
— А–а–а…
Мне почему–то только тут захотелось спать. И то. Предзорье — морный час; сон всласть, с особинкой.
— Не спорь с ним.
— С кем?
— С Кожаным.
— А–а–а…
Мне только непонятно, какой спор может быть у меня с Кожаным. У ефрейтора с гвардии лейтенантом. Тем более сейчас: Гришка Шеин и Дыныс Мироненко видели —- Кожаный подобрал меня на большой дороге, без документов — поверил мне на слово. Мон командир взвода. Чем и как я с ним могу спорить? С ума сошел Мишка, не меньше.
— Ладно тебе придуриваться, будто я слепой и не вижу.
А это уже и вовсе не про меня. Тут Мишка про кого–то другого. А я, между прочим, никогда не считал его дураком, Мишку. Ума у него на двоих хватит. Сложись его военная судьба иначе, мог свободно стать офицером и не только командиром взвода.
— Г 2Л 0 ВУ тебе не подменили в госпитале на протез Стась? Все видишь — точно. Только ты все же не спорь
— С кем?
— С гвардии Кожаным.
— А–а–а… — Далось мне это «а», как пьяному столб на дороге: в какую сторону ни свернет — в него мордой.
— Он справедливый. Старшину нашего в конце Про–скуровской операции… От Городка до Гусятина форсированным маршем шли; тридцатого, тридцать первого марта… Знаешь, какая метель была и сколько снега? Как в полярную ночь, в штормовую пургу, а мы к Се–верному полюсу. Не на собаках, не на лыжах — пешком Вот, — кивнул Мишка на глухую стену землянки — «студебеккеры», «шевролет»: все оси ведущие, и де–вления. Уже по сути дела офицер.
Было, был, сеичас–то — не исполняющий обязанности?
— Как ты нс можешь понять, Стась? В общем, чтоб
нам, если повезет, в одной батарее повоевать. Подожди! — Мишка захлопнул мне рот ладонью. — Я и комбатом стану, никого на всем фронте — только тебя вытребую на взвод управления батареи. Понимаешь? Нн–ко–го. Дайте мне Станислава Горемыкина. Потому что во встречном бою я только тебе могу довериться с закрытыми глазами… даже всю батарею тебе могу доверить, Стась. Хочу, чтоб ты знал. Помнил.
«Каждое соединение, отдельная часть и подразделение на войне — временный и случайный конгломерат людей…» Нет, товарищ профессор, будущий академик: не целовал ты и сзади наступательных боез танковой бригады, минометной батареи в бригаде, потому что, — для тебя, на твоем фронте, может, и «конгломерат»…
— Спасибо, Миша… милый. — Я вспомнил слова Кожаного. — Я тебе этого никогда не забуду, Миша. Верь слову: Стась не обманывает друзей.
— Верю. Только… Подо мной во взводе и сейчас по сути дела и связисты, и радисты, а ты как начнешь… Не подрывай мой авторитет во взводе своими мнениями. Личный состав во взводе не тот, что был.
— Так мы ж уже договорились, Миша, в кустах. Не горюй…
— А ты же циркач, Стась. Ты умеешь и под собой рубить сук, на котором без штанов сидишь!
— Не ори, ребят разбудишь — услышат…
— А–а–а!.. — Мишка махнул рукой. — Перед «подъемом» наши пацаны спят — па «тридцатьчетверке» по крыше землянки катайся. С кем ты только что разговаривал, не горюн?
— ”у-
— С Кожаным, не горюй?
— Ну.
— А как ты с ним разговаривал, не горюй?
— Ну.
— Знаешь, с кем ты сейчас разговаривал, не горюй?
— С Кожаным.
— Видишь… Ты даже не знаешь, с кем взялся верёвку таскать: кто кого перетянет… не горюй. Не воспитал я тебя сразу, Стась, а теперь… носись с тобой, как ты носился с РПД.
— Миша, я спать хочу.
— Сейчас проснешься, не горюй. Дурак, набитый стреляными гильзами.
Мишка рассказал, чего не стал мне говорить вечером, в кустах, чтоб не расстраивать меня раньше времени. От Дыныса Мироненки, когда мы только что приехали в батарею, знал.
44
… сразУ зарулил в отделение тяги, на Тя…’буДСТ 0н Развозить по землянкам всех! 1а. м был Шрам; волновался, что машина где–то задео–жалась, а уже стемнело. Я ему тут же доложил: вернул-°СЛе полного излечення в нашу батарею для даль–иеншего прохождения службы. Шрам потом отвел Ко–жаного подальше в сторону. А Мироненко там; обожрал-
… — в кустах сидел «соби». Шрам спросил Кожаного:
С какого ляда ты подобрал его без документов^
— Э 1 ого я сразУ не могУ объяснить, — сказал Кожаный. — Я не мог не взять его.
былТ Человека пять месяцев в батарее не было. Где он
— В госпитале.
— В госпитале.
— Ив немецком?
— В нашем.
— А побывал и там?
— Он был в нашем госпитале. В двух госпиталях, иднн против девяносто девяти, но может быть^
— Он сказал бы.
— Тебе?
— Мне.
— Потому что ты Гвардии Кожаный?
I вардии лейтенант Кожаный, я тебя уже дважды съездил. еЖДаЛ Не хочешь … Для него, а не для меня, дурак.
— Прямо или косвенно, не имеет значения. Предупреждаю третий раз, последний. На счет дурака — тоже
— Я по–доброму «дурак».
А я со осей серьезностью, дурак.
— Ладно, а то поссоримся не'из-за чего, а ты с медалью вернулся. Завтра разберемся с ним, пошли.
И ушли.
Перед «отбоем» Мироненко, как старшина батареи провел вечернее построение батареи, скомандовал «от-’ оон. О!» — кивнул незаметно Мишке, чтоб он прошел в кусты. Подальше от землянок, чтоб никто не перехватил ному 3 ”ашептал Мишке прибавком к уже рассказан-В офицерской землянке, когда Шрам и Рокотянский стали обмывать медаль Кожаного, а Мироненко обслуживал их водкой и закусками, как по неписаному уставу и положено старшине батареи, Шрам подвыпил и ска–зал Кожаному, что он не имел права подбирать меня на оолыпой дороге, без документов, удостоверяющих личность, привозить в расположение батареи. Сам он, Кожаный, может рисковать своей честью, сколько ему захочется и как захочет. Командир батареи, хотя и временно исполняющий обязанности, в ответе не только за огневые взвода и отделение тяги, а и за взвод управления. Стало быть, рискуя своей честью, Кожаный тем самым ставит в положение риска и его честь, комбата. На что Шрам никаких полномочий Кожаному не давал. ?му, лейтенанту Шраму, ни к чему закладывать свою честь за какого–то рядового разведчика.
Ои не рядовой, а ефрейтор. — Кожаный стал загибать пальцы. — В батарее с первого дня её основания, два. Воевал в батарее до Днепра, на Днепре, Киевскую операцию, начало Житомирской, три. Воевал рядом с капитаном Щеголихиным, я не говорю о себе, и комбат Щеголихин называл его Стасем, а не «каким–то рядовым разведчиком», что это значит, тебе лучше знать, чем мне, лейтенант Шрам, четыре…
“ Не наДО припутывать сюда Щеголихнна. — Шрам отгородился от Кожаного ладонью. — Батарея сейчас вверена мне. Стало быть, завтра, после «подъема», Горемыкина я отправлю к смершу бригады: он разберется, что к чему, скоро. Все ладно у Горемыкина, его по команде — официально и законно передадут из бригады в минбаг… если в штабе бригады сочтут это целесообразным, из штаба батальона передадут мне, я отдам его тебе, если тебе не терпится поскорее увидеть его в своем
взводе–себе на голову. Так — и у меня ладно, и у тебя.
— Но так… Это же недоверие человеку, — взвился Кожаный. — Так… Старшина, прошу вас выйти из землянки.
— Война, Роберт. Фронтовая зона. Третья гвардейская танковая армия, которую немцы ищут. Тебе, кроме этих, нужны ещё какие–то объяснения?
— Нет.
Но и возле землянки было хорошо слышно, что в землянке.
— Что же ты тогда хочешь выспорить у меня?! — выкрикнул Шрам.
— Таким недоверием можно убить в человеке знаешь что?
— Он наверняка сам не хуже нас все понимает.
— Мой отец тоже… понимал, когда какой–то болван узнал, что он украл у командира кавполка дочь, а она сама к нему убежала, стала его женой, отец возил её в своем броневике в бой, за это болван отказал отцу в доверни — отца демобилизовали из армии, а он хотел служить в Красной Армии… так, до начала этой воины, и не смог понять: как можно за такое отказать в доверии человеку, который провоевал всю гражданскую в особом бронедивизионе! Не доверяешь ты мне, я отказываю в доверии тебе, лейтенант Шрам.