Страница 3 из 57
Я продолжал стоять по стойке «смирно» и после того, как Кожаный, козырнув рукавом шинельки, повернулся ко мне спиной, шагнул широким, в два раза шире, чем положено на его рост, шагом — перешагнул порог горницы. А только что пискнули петли в дверях, я опустил взгляд на штатное расписание: такая химическая клякса с подкляксииками, что придется переписывать весь средний лист! — у меня невольно вырвалось с досадой и от души:
— Впрямь зануда! Тоже мне… гвардии Кожаный!
И все сразу, что досаждало, вылетело с этими словами. «Гвардии Кожаный». Ещё и «зануда». Сделалось весело даже. Я засмеялся. Нервный, конечно, смех, как после испуга. Веселился, как дурак, встретившийся с таким же, как сам, и обрадовавшийся, что не один такой на белом свете.
Петли пискнули — распахнулась дверь; через порог переступил и вернулся к столу Кожаный; взгляд без натуги со взыском. Меня струной вытянуло и затылок обожгло; вся, должно быть, кровь поднялась выше шеи.
— Повторите, что вы сказали… ефрейтор Горемы–кин. — Фамилию мою на этот раз назвал без «Станислава».
А что я сказал… тем не менее. Ему я не говорил… ничего… такого. Кому–нибудь в батарее что сказал? Никого рядом. И со двора ни одна живая душа слова не расслышала. Сам себе… если что и сказал. Не имею права поговорить сам с собой?.. Кому какое дело, про что и как я сам с собой разговариваю. Главное — что и как я делаю. А то ведь, может дойти, так в армии и думать не разрешается?
— Повторите, что вы сказали мне в спину, я требую.
Было похоже, Кожаный не отступит от своего. Только как можно сказать… гвардии лейтенанту, своему командиру взвода… такое… так вот — прямо в глаза.
— Ну… это же с досады так, товарищ гвардии лейтенант. Самому себе так…
— Я жду, ефрейтор.
Голос повысил бы, что ли, чтоб задело, после чего и соврать не грех… что придет в голову, — так и того пег.
— Я жду.
— Ну… гвардии Кожаный. Ну… зануда. Ну… чго тут такого, как вы понять не можете?
— Тогда так, ефрейтор. — Из длинного рукава шинельки Кожаный ткнул пальчиком в мою сторону. — За то, что вы в глаза, честно повторили сказанное мне в спину, спасибо. За откровение… — Он опустил руку, и все его пальцы пропали в рукаве; нос кверху, подбородок вперёд и взгляд из–под соединившихся бровей — как если бы Кожаный пошел в последний и решительный бон с самим Гитлером; — А за неуважение к гвардии и чести офицера, но учитывая, что это наше первое знакомство, наряд вне очереди.
Я онемел. За всю свою службу в армии, ни у одного, какие у меня были, командира я не получал нарядов вне очереди. Я старался служить как положено. В армию шел не за нарядами вне очереди. Война! А лейтенант Смолин… и сам комбат…
— Повторите, что я сказал.
— Есть, наряд вне очереди.
Лейтенант Смолин и сам комбат… А этот голоборо–дый недомерок (если нельзя думать вслух) ещё не узнал меня, как положено, и сразу.. Я сказал Кожаному свою обиду на то, что он сделал… а воевать вместе…
— Следовательно, вы ничего не поняли, ефрейтор? — Ни одной изменившейся нотки в голосе. — Тогда так. И за то, что вы откровенно выложили передо мной свою обиду на меня, спасибо. А за то, что позволяете себе придуриваться перед своим командиром… — Нос кверху, подбородок вперёд: — Два наряда вне очереди, ефрейтор.
Еше и «ефрейтор, ефрейтор», — майор нашелся. Будто он по представлению лейтенанта Смолина и самого комбата присвоил мне звание ефрейтора, а я теперь по гроб с крышкой должник его…
— Повторите…
— Есть, два наряда вне очереди.
Шутки с писарем, решающим фронтовые судьбы «живой силы», давно кончились, — я обозлился… и потерял контроль над собой.
— Вы с какого года рождения, товарищ гвардии лейтенант?
— Какое это имеет отношение?.. — Взгляд тем не менее тут же закаменел. — Это имеет отношение к нарядам вне очереди?
— Ну.
— Без «ну», ефрейтор, мы в армии.
— Так точно! — Ладно. Только пускай попробует он теперь выкрутиться, если сам — «спасибо… за откровение». — С какого вы года?..
— Ну–у–у… с двадцать пятого. — И «ну» не заметил, своего! — Ваше любопытство удовлетворено, ефрейтор?
Дался ему этот «ефрейтор».
— Сколько классов вы успели окончить, товарищ гвардии лейтенант?
— Ну–у–у… два курса автодорожного техникума. — И «ефрейтор» выскочил в конце концов из головы.
— Два курса техникума, это все равно что девять классов средней школы, так?
— Так точно. — Девчоночьи щеки из розовых сделались красными, пушок на них словно бы поседел.
И видно было: с досады на себя готов зареветь за это «так точно».
— А я в средней школе не доучился один год до аттестата зрелости. Те же девять классов, товарищ гвардии лейтенант.
— Я, между прочим, пошел в армию добровольно.
«Спасибо» и за это «откровение».
— Я тоже доброволец, товарищ гвардии лейтенант. Хотя и не между прочим. — Весь сделался красным, зануда такая. — Вас после второго курса техникума сразу в офицерское училище…
— В артиллерийское училище меня направил военкомат, а нс тетушка — генеральша генштаба…
— А меня после девятого класса тот же военкомат—в запасной полк; разнарядки не было в училище. Вас по железной дороге повезли на фронт лейтенантом и в пассажирском вагоне, а меня по той же железной дороге — солдатом, в теплушке… без тепла и подушки. Вы на фронте попали сразу в гвардейскую часть, а я в часть, которая ещё не успела стать гвардейской…
— Я прибыл сюда сейчас из госпиталя.
__ А я сюда… — Я потыкал пальцем в переписанное
набело штатное расписание батареи, с кляксой и под–кляксннками на среднем листе. — В эту хату я пришел хотя и не из госпиталя… От станции Ворожба до Днепра с боями шел. Через Днепр на оставшемся от паромчика брёвнышке перешел. Букринский и Лютежскии плацдармы прошел, если вы знаете, что это такое. В ооход Киева, а потом два раза через Фастов и через Брусилов
ШС‘!Г Что вы хотите этим сказать, ефрейтор? — опомнился Кожаный. ____
— Так Советский Союз же! Неужто вам не понято? Мой родитель анжерский шахтер, ваш… надо думать, тоже: нс брат дядюшкиной тетушки, генеральши генштаба, не князь и не граф. У нас свободно могло быть наоборот: меня военкомат направил в офицерское училище, а вас — в запасной полк. Война!.. За что же вы так… только потому, что вы лейтенант…
— Гвардии лейтенант.
____ Извините… потому только, что вы гвардии лейтенант, а я просто ефрейтор?
— Я отменяю два наряда вне очереди, — ровным голосом, но твердо.
— Есть! — я вытянулся поровнее струны.
Нос кверху, подбородок вперёд, без натуги взыскивающий взгляд из–под сдвинутых туго бровей:
— За неуважение к гвардии и чести офицера, за вы–сокомерие перед своим командиром три наряда вне очереди.
Это уж и вовсе… слишком… даже для понимания. Ведь гвардии лейтенанта Кожаного по сути дела нет ещё в батарее…
— Повторите.
— Есть, три наряда вне очереди.
Кожаный козырнул рукавом и ушел. Шаги в три раза больше, против положенных самим господом богом на его рост.
Додумался ещё до чего–то, уже за порогом, опять вернулся; трясущимися губами выложил. Сказал, что судя по всему я распустился, периодически выпадая из–под команды своего командира отделения, командира взвода — пребывая под крылышком батарейного старшины; у меня уже очевидны в характере черты психологии ординарца, в худшем смысле этого слова, и ему, гвардии лейтенанту, придется обратить на меня внимание: могу ли я быть разведчиком вперяемого ему взвода управления батареи 120-миллиметровых полковых минометов в танковой армии? В 3-й гвардейской танковой армии! Его не смущает, что я успел повоевать, стал ефрейтором, награжден медалью «За отвагу». Потому что неуважение разведчика батареи к командиру взвода управления батареи рано или поздно, а оборачивается тем, что в ответственный момент боя разведчик может подвести своего командира взвода, а вместе с ним и всю батарею. Всю бригаду. Армию. Гвардейскую! Такому разведчику нельзя доверять именно тогда, когда необходима уверенность в нем — в товарище по воине. Как же он, гвардии, лейтенант Кожаный, командир взвода управления нашей батареи, сможет воевать с таким разведчиком, как я? Если я такая… такой…