Встречный бой

А перед этими ворами и убийцами за сорок семь де«-

сятнн (почему у них до сих пор десятины, а не гектары для нас? и почему именно сорок семь, а не сорок пять то ли пятьдесят?) чужого пашенного чернозема с чужими рабочими руками на нем — «Гот мит у нс!» — поближе к уличной крутинке, чтоб его хорошо видно было с чердака, из окон и из–за бронсщита, — в такой же каске, таких же сапогах, только что воротник шинели бесстрашно отвернут, коротконогий и с длинной талией, вёрткий — то ли офицер, не разглядеть, то ли унтер–офицер. Главный в этом осином гнезде — «Гот мит унс!» — бандит. Через точно отмеренные промежутки времени — вскинет голову, подбросит левую руку к самому носу и уставится на ручные часы. Потом выбросит вверх правую руку, командно крутнется, командно окинет глазами своих подчиненных бандитов: лупятся ли на него пулеметчики, подлец из–за бронещнта? — и рукой — как саблей по чертополоху! — уже бежит к стене предпоследней хатки, чтоб не перехватить свои же снаряд то ли пулю…

Длиннющая очередь с крыши, в подпор ей огненные струн из окон, вдогонку за ними — громовая молния из пушки: огненный вихрь через Чертово поле — уже где–то на горушке, у большака. И тут же вихрь с левого огневого гнёзда.

Вихри через короткие промежутки времени.

Для ямы нашего НП, для комбрига, для наших автоматчиков: три–четыре таких вихря и уже условный рефлекс — через три–четыре минуты после каждого жди очередного. Человек против волн в напряжении — ждёт. Очередь из ручного пулемета — прижался к земле; не до того, чтоб выслеживать, откуда он садит, — дай бог, чтоб по башке не задело. Очереди из крупнокалиберных — и руки на голову. Пушка бьёт, уже как с того света; не было бы и снеговала — дьявол се знает, где она. А вихрь из левого огневого гнёзда, так и вообще: то ли с неба свалился, то ли из земли появился?.. Только когда последний снаряд разорвется, просвистят осколки, голову, если уцелела, можно поднять, оглядеться… а поезд прошел. Пн крупнокалиберных, ни пушек. Где они?..

Огневая тактика с психологией. Грамотный в своем ремесле, бандит — «Гот мит унс!»

Так было.

Пулеметчики, выжидая команду, высовывались из

своих черных нор, как нм хотелось. Артиллеристы вертелись в полный рост возле пушки, выверяя установки после каждого выстрела, заряжая пушку очередным снарядом, ходили в полный рост, подтаскивая снаряды откуда–то из–за последней хатки. Возвращался на свое командное место, приплясывая от командного удовольствия, командно вертелся и махал рукой — «Гог мит унс!» — коротконогий главарь.

Две мины комбата — из черных пулеметных нор лишь головы; артиллеристы возле пушки, как складные перочинные ножи, пополам, по двору — лишь перебежками. Только коротконогий: кинжальная стопка — ни шагу в сторону, вперёд или назад со своего командного места; взмах руки — лишь после этого к саманной стене украинской хатки — «Гот мит унс!» — в прикрытие.

Наши с Кожаным две мины рванули… Уже не тс, «случайно» залетевшие на хутор — «слепые» мины. После наших с Кожаным у артиллеристов и ноги подломились в коленках, по двору пулями; морды пулеметчиков из черных нор — не больше как до подбородков. Коротконогий… Гляди ты! — мужчина какой: деревья умирают стоя! Минуты вышли — уже на своем командном месте; одна рука под носом, другая над головой, — во всей позе, от каблуков до кончиков пальцев в перчатке, козырь бесстрашия.

— А-ахтунг! — завертелся опять…

Третья наша с Кожаным мина легла, перелетев сухостой с гнездом аиста. Коротконогий шлепнулся наземь, где стоял. Ручной пулемет зацепился лапками за край дыры в соломенной крыше — осиротело уставился раструбленным срезом ствола в низкое небо. Стволы крупнокалиберных осиротело и бездумно смотрели на Чертово поле. Из–за бронещита выскокнул в полный рост и без каски наводчик то ли командир пушечного расчета, что–то нежно прижимая к груди, побежал, прихрамывая, скрылся в дверном проеме крайней хатки, закрыв дверь за собой.

А коротконогий — гляди ты! — уже опять на ногах:

— А–а–ахту-у-унг!..

Все это перед глазами и в голове мельхом, почти не задевая сознания. Главнос–то в огневом бою не то как убийцы меняются, когда смерть приближается к ним. Только потом почему–то все это всплывает в памяти пер–вым. И, как писк гнуса под ухом, заслоняет и главное. И невозможно понять: почему так?..

Четвертая наша с Кожаным мина легла между пушкой и хаткой; дверь сорвалась с петель и улетела в сени, из–за бронещнта вывалился со снарядом в руках немец — выпустил из рук снаряд и сам, догоняя его, рухнул.

Средняя траектория третьего и четвертого наших разрывов:

— Перелет! — Мой доклад Кожаному.

— Вижу! — Его ответ.

— Дальность надо уменьшить метров на десять! — заорал я.

— Разумно! Теперь вижу!

Мокрые одежки и обувки на мне, если условно, уже кипели: Кожаный принимал мои советы, как равный у равного.

— Батареей, веер сосредоточенный, шесть мин, беглый. огонь!

Между тем. Это самая главная и счастливая у минометчиков, как и у пушкарей, команда, для какой и существуют огневые взвода, взвод управления, да и сам комбат. Тут — мы с Кожаным. За мгновение до этой команды — «Огонь!» — за час или за день до нес — «Батареей, шесть мин, беглый, огонь!» — гибнут на войне многие десятки тысяч минометчиков, пушкарей. Ради одного только — главного слова в артиллерийских командах: «Огонь!» Гибнут по большей части, ни разу за всю свою войну не стрельнув из пистолета, автомата или карабина в живого противника.

— Выстрел! — доложил Золотой человек.

«Живой противник» — потому что против меня? Тогда и я ему противник? — потому что протиз него. А я не противник. Мы на своей земле — дома. Мы не против чужой родины, мы за свою!..

Огневые взблески взрывов, дым — комья земли, бревна от стропил, снопы соломы целиком и расподающнс–ся в воздухе, щепа и саманная труха, пыль от стен, — пляшущее облако горой над яростными, с огнем, взрывами. С упором на одно колесо переворачивающаяся через спину пушка, другое колесо з воздухе и крутится, непривычно задравшийся лафет пытается через броне–щиг дотянуться лапой сошника до пламегасителя в кон–це ствола. Мгновения, застывающие в памяти навечно.

Дрожала земля, гром шел по земле.

При стрельбе на 885 метров наша мина летит двадцать секунд. Шесть мин беглым огнем минометный расчет выпускает за тридцать секунд. На заминки подносчиков мни, на неловкий поворот заряжающего — ещё 10 секунд. Всего одна минута.

Через минуту после первого выстрела на наших огневых в правом гнезде немцев на хуторе не осталось и одного, на всех, живого глаза. «Гот мит унс!» — за сорок семь десятин русской пашня с русскими рабами на них. «Гот мит уис!» — время на земле притирает заподлицо с землей и вороики. «Гот мит унс!»

А от пролома в уличной огороже расстояние до левого огневого гнёзда такое же, как и до правого. И очередная команда для наших огневиков готова давно, — в уме — сама по себе сделалась:

— Левее один двадцать, товарищ гвардии лейтенант! — заорал я: команда стреляющего офицера.

19

— Батареей!

— …Да!

— Одна мина!

— …Да!

— Интервал — пять секунд!.. Огонь!

И тут правильно. Молодец, Кожаный. И я сделал бы так: контрольный удар сразу всей батареей, чтоб сразу все разрывы легли на ладонь общей картиной, н чтоб не терять секунд, вместе с ними внезапность.

— Выстрел!..

Я нс заметил, как заполз за гребень на скосе холма — подальше от того как лежал, чтоб и мне было лучше видно левое огневое гнездо из правого–то… мертвые" глаза не увидят меня и в полный рост стану!..

— Выстрел!

Пулеметчики запаниковавшими сусликами выглядывали из своих нор; у артиллеристов воротники выше ушей, за бронещитамн, а не знают, куда себя деть; к пушкам и от пушек летают, как кузнечики. У офицеров, сбившихся в кучу за углом предпоследней хатки, галдёж и взмахи руками во все стороны Чертова поля…