Встречный бой

фашист? Что ему надо от нас? — садит и садит из пушек и пулеметов, как сбесился, — у него отбирают что–то… его — кровное?.. Люди. Подлецы! — а нс люди. Лезут в чужой огород, их выдворяют, а они сше и убивают… так. Воры и убийцы! — нс только подлецы. Немецко–фашистские оккупанты. На русской земле. В России. Фашист, не фашист — из Германии пришел, сам, никто не звал его — вторгся с оружием. Немец–оккупант. Знает, что подлец–вор и убийца! — потому и «Гот мит унс» па латунной пряжке ремня… как очки с темными стеклами на глазах… чтоб глаз не было видно.

И этот… всевышний и всевидящий с божественной высоты, в собственной слякоти погряз так «Гот мит унс!» — нс видит, что воры и убийцы вытворяют, прикрываясь его именем. Есть он после этого там, на небе, если такое творится под ним — на земле? Отчего же он тогда не стал между первым несчастьем Пети Зарембы и вторым… после какого уже ничего не бывает? И комбат, после этого — заставил Мишку и Васю тащить обратно в Радомышль поповские тряпки, хотя радомышлевский поп и наш поп, нс немецкий. Чтоб радомышлевскому попу было в чем выйти к верующим? В кого верующих? В занятого лишь собой, не желающего видеть, что на земле? В эту старую гриппозную икону — «Гот мит унс!» — созданную подлецами, чтоб было чем прикрывать воровство и убийства?!»

Просто, пришла оттепель: на Житомирщину навалились беспросветные и бесконечные облака, тяжело гружённые мокрым снегом, стало слякотно, стыло, — идет встречный бой, война. Немец не хочет уходить с нашей земли, огрызается — грызёт холодную землю, теплые кости людей. Кости чужого народа. Нс щадя в этой грызне и своей жизни. С чего так? Просто, как на политзанятиях. За сорок семь десятин 1 — чужой земли с чужими рабочими руками на ней — рабами, — хоть и умереть, но только бы нс работать. Л если посчастливится победить… Чтоб жить за счет чужой земли, чужого народа, только бы самому не работать. В том его и весь «Гот мит унс!» на латунной пряжке ремня, какую он нес впереди себя, какой прикрывается теперь, пятясь в свою Германию,

1 Гитлер обешзл солдатам по 17 десятин пашенной земли после победы над Россией.

с упора в эту пряжку стрелял и стреляет. Огрызается, пришел час. Отбирают у него, разбоем взятые нм, русские десятины. Не хотят русские руки быть для него рабами. Оттого он и бесится. Сбесился. Огрызается, как вор и убийца. Знает, что будет. Терять ему больше нечего. И от совести не осталось, что можно ещё потерять. Потому может и дважды убить человека на его же родной земле.

Мишка рассказал. По телефону, понятно.

Снаряд разорвался позади ПИП — оборвалась связь с НП и огневыми. Петя полез по линии. Лвс пули. Из одной пулеметной очереди, что ли? Одна пробила ногу пониже полушубка и, верно, пересекла какое–то сухожилие; другая угодила в низ валенка — раздробила щиколотку. Петя связал провод и вернулся к Мишке — к телефонному аппарату; полз едва–едва, загребая локтями, ноги наизволок, а в глазах туман — так много крови успел потерять. Мишка перевязал его. Наша^ батарея только что отстрелялась по немецкой пушечной батарее на опушке Черного леса, у большака, Мишка доложил комбату по телефону, что с Петей. Комбат велел тащить Петю к яме НП; навстречу им послал Юрку Перелюбо–ва, с огневых вызвал саннструктора Гогу Дудучаву.

Со своим автоматом в одной руке, с Петиным в дрУ* гой, Мишка полз в тыл, тащил на себе Петю; Петя стонал. Неподалеку оттого места, где Петя связал разорванный провод, разорвался снаряд. Танковый выстрел. Мишка прополз маленько, замер: Петя нс стонал, и тяжелый стал, как кто–то сел на него. Мишка свалил его на бок, а он перевернулся на спину; одна рука подломилась так, что человеку должно быть больно, а Петя молчит, ДрУ" гая откинулась в сторону… глаза остановились и стекленеют…

Осколок, величиной вполпальца, угодил Пете под лопатку и вошёл в грудь безвылазно.

Юрка Перелюбов полз нм навстречу, чтоб пом

очь Мишке дотащить раненого Истю до ямы НП… дотащили уже мертвого. Юрка и Гога положили Петю неподалеку от НП.

Паренек среднего роста, средней упитанности и средней жадности; молодые усики па короткой губе черными шнурочками. Нет Пети Зарембы. Какой маковой маковкой теперь казалась та его средняя жадность! Был и нет.

Л у кого се нет, средней жадности? Петя был из Прооку–рова. Со всего мира я собрал бы ту среднюю жадность, отдал бы ему одному, и с самой большой на земле жадностью он остался бы для меня, до моей смерти, моим самым бескорыстным товарищем по нашей с ним войне. Не донёс своей средней жадности Петя Заремба до могил своих деда н прадеда в Проскуровс — немец нс дал. Да н в чем была его жадность, Петина? Не курил свою пайку махорки на сахар менял у курильщиков. 11е немецкую, нашу — наркомовскую. Нет Пети. И больше не будет. Если когда–нибудь н будет, другой будет Петя Заремба. Такого не будет.

16

Непонятно подействовала смерть Пети на Пятых.

Только что очередные трассиры с треском, грохотом и спаренным громом — огненными вихрями прошли слева и справа от БНП, эхом разрывов раскатились где–то на горушке, у большака, — Кожаного позвал к телефону комбат.

Все минометы батареи развернуты фронтом в сторону хутора. Мы будем стрелять четырьмя минометами. Только кодовое название огневых позиций батареи теперь для нас не «Навальщик», как было, а «Забой», чтоб не путаться. Все другие названия те же: НП — «Проходчик»; ПНП — «Взрывник»; БНП — «Офсайд».

Придурь такая была у комбата. Кодовые — условные названия огневых, НП, ПНП, БНП он давал каждый раз сам и менял сам, никому не доверяя этого делать. Сам: «Крепильщик», «Лесогон», «Стволовой» — все шахтерские профессии, вплоть до «Пожарника»; «Добычной», «ОКР», «ВШТ» — все участки и отделы, какие только бывают на угольной шахте, вплоть до «Бухгалтерии»; «Лава», «Штрек», «Бремсберг» — рабочие места шахтеров, вплоть до «Террикона»; «Врубовка», «Транспортер», «Электровоз»… Или такие, когда комбата заведёт на его вторую любовь, по совместительству: «Вратарь», «Хавбек», «Инсайд»; «Бутсы», «Щитки», «Наколенник»; «Аут», «Корнер», «Пенальти» — все специальные названия и слова, какие только встречаются в футболе и в языке футболистов, вплоть до «Судьи». Если бы какому–нибудь немиу–разведчнку, сдуру, удалось посидеть

на нашей линии, подслушивая наши телефонные разговоры, он через неделю стал бы шахтером–уголыциком то ли футболистом или сошел бы с ума. Мы терпели всю эту… комбатовскую… с первого дня формирования пашен батареи. Из старичков и пополнения батареи уже давно и по полному штатному расписанию можно было укомплектовать действующую угольную шахту кадрами, без отрыва от производства — футбольной командой «Стахановец».

Комбат велел сделать так. Сейчас по нашей телефонной линии пойдут танки. Их надо встретить там, откуда ещё не видно хутора, а стало быть, и немец не сможет увидеть их. На первой машине у танкистов будет свой телефонный аппарат. Кто–то из нас, ноги в руки и «побежит» по–пластунски встречать их, возьмёт у них аппарат и подключится к нашей телефонной липни; поползет, показывая дорогу, с командиром танкистов в направлении моста через речонку, до того места, с какого хорошо видно левое огневое гнездо противника на хуторе, оттуда покажет танкисту направление на мост, вернётся к телефонному аппарату и доложит Кожаному о готовности танкистов к атаке, — лишь после этого вернётся на БНП — домой, ползком, чтоб нс демаскировать наш «Офсайд».

Танкисты пойдут к мосту, как только батарея уничтожит правое огневое гнездо противника на хуторе и перейдет на поражение левого огневого гнёзда, — попробуют перепрыгнуть речонку и ворваться на хутор.

Для нас все. Помимо того, что необходимо нашу огневую работу проделать так четко и споро, чтоб противник на хуторе не успел опомниться и понять, что к чему; все время надо внимательно следить за подходами к хутору со стороны села.