Встречный бой

Кожаный хотел было вскочить: это еше что за поучения старшему по званию и по должности, но на половине движения спохватился и теперь сам сел, лишь выглядывая из–за холмика. Подбородок, однако, вперёд _ о чем–то задумался; никак, по всему видно было, не мог найти нужного ему решения.

Т я к-то

Звонкий хлопок выстрела нашего основного миномета–на обратном скате горушки, за большаком, в разложнетом овражке, позади густых зарослей тер-Быстро сказка говорится, да не скоро дело делается. На войне все шиворот–навыворот. Vn.tf4uiJ.

Я ждал. И зачем–то подумал. Гвардии Кожаный. Да ведь он там, на НП, когда вылез из ямы на отвал, заменявший бруствер: возле НП, когда стоял перед комбатом по стойке «смирно»; тут — трижды по пояс из–за братской могилы, — он ведь ни там, ни тут не придуривался, выставляясь: гляди на меня, какой я бедовый! Как и там, под Радомышлсм, в пролеске, где стояло

отделение тяги нашей батареи, когда он, представившись комбату, взял и почти что при всех старичках батареи доложил ему про «инцидент» с ефрейтором Горемыкиным в батарейной хатке… как и в батарейной хат–кв* он же — «Спасибо. За откровение». Он вообще такой: нос кверху, подбородок вперёд, взгляд из–под сдвинутых бровей — и ничего другого для него вокруг, — в последний бой с самим Гитлером! — во всем.

Оставь свою рогатину здесь, Стась; без нее легче–вдруг драпать придется… немца руками нащупаешь, — посоветовал Вася, Золотой человек, продувая телефонную трубку, спрятанную под себя, чтоб не мокла, ещё и полон расстегнутого полушубка прикрыл.

— Ефрейтор Горемыкин, а не Стась, повторяю пятый раз вам с начала прорыва обороны, — поправил его Кожаный; никак не мог на что–то решиться… то ли вспомнить что–то.

— Ефрейтор Горемыкин, — повторил Вася, зевнув, как со сна.

Разрыв мины. Нашей. Где–то на опушке Черного леса… Я ждал.

— Оставь пулемет: я тебя прикрою из него — не дай бог, немцы там, — почти что шепотом, чтоб его не услышали там, за братской могилой, почти что потребовал Иван; подсаживая голову повыше, чтоб видеть, полез на братскую могилу, потянул за собой саперную лопату зачем–то. (

Прикрываясь поднятым мокрым воротником и одной полой перекособоченного мокрого полушубка от мокрого снега, Вася прислушивался к чему–то в телефонной сухой трубке, выжидая. Комбат, наверно, какую–то команду передавал. А может, Мишка Автондилов?.. Кожаный не мог разрешиться… Я ждал. Me его разрешения. понятно.

Короткие молнии трассиров, молнии подлиннее, три длинные молнии громовым дуплетом — из мглы, ’ над головой; тугие завихрения ветерка…

— Оставь свою рогатину, ефрейтор Горемыкин! — закричал Вася из–под мокрого воротника полушубка.

Смерч появился, прошел — уже на большаке…

— Таскать на закорках козла по грязи — Стась*! Воевать с пулеметом — «оставь, ефрейтор Горемы–кин?!» — заорал я зачем–то и на кого–то с обидой; рва-

IIVтся через братскую могилу и, шлепнувшись на землю, напитавшуюся студеной влагой «по дальше нскуд» прикрытую ровной пачкой мокрого снега, пошел по–пластунски… как торпедный катер в. ооал

— Брось рогатину, идиот, она тебя утопит! орал

а не идиот, сколько раз говорит^? — заорал Кожаный на Васю; впервые я услы–шал какой Y него голос, когда он кричит–не может сдержаться — Оставьте пулемет, ефрейтор, не будьте идиотом — он прав! орал Кожаный подоажая ко„ба-TV — перевооружаясь в конце концов с вг–миллиметро вых батальонных минометов на 120-миллиметровые

ПОТаВтолько, как он там, за могильным холмиком. это себе представлял? — «оставьте». Я должен встать, разжечь костерок, снять мокрые белье и портянки обсушиться, — и все это на ровном и открытом месте, где на мокрый снег садятся компаниями и в одиночку осы… подождать его–схлопотать себе одуванчик на голову?

С горючей обидой подумал так. Картином, а не сл 0 ®^“-Мельком С тех пор, как я в его индивидуальном склепе под 1 Е^адом Ь 1 шлем взял у него РПД, он но нашол друго–го места, другой минуты сказать слово по совести.

Как на очищенной от посвистов и храпов радиоволн, в трескотне и громыханиях перестрелки «У^ал частые и звонкие хлопки наших минометов: беглым огнем батареи комбат то ли Мишка Автондилов — кто–то из них перешел на поражение какой–то цели.

Наша батарея работала.

12

Мрачное е космами небо загрузилось слякотью, осело критически, слякотный груз с неба валом за шиворот. на брови, с бровей па ресницы тольк° успевай

паза протирать, успевай отплевываться. От напитав шегося влагой редкотравного дёрна и вязкого снега на нем стынь просачивается сквозь полушубок, и без того мокрый лезет и сквозь обмундировку в пах, впн ваетсГв живот–кишки закручиваются в узлы, ищут, не отогреться. Прохладненько. Не вздремнуть. И обессилевшими порывами мерзкий, с брызгами, ветер.

Чихают простудой где–то там, в райских верхах. На кого?!

А ничего. С одноэтажного пупка на нижнем краю Чертова поля, против саманно–соломенного хутора, видимость в конце концов что. надо. Тут, стало быть, и БНП.

От крыла Черного леса до хутора, а потом по–вдоль хутора и дальше к нам в тыл — ложе речонки. Узкое. Заросло осинником, а понизу осинника, с этого пупка хорошо видно, — сплошной чертолом из упавших и вершинами нагнувшихся до земли, длинных, тонких деревьев.

Сразу за осинником — узкая полоса вскопанных по–задзорков, до половины залитых водой. За лозадворка–ми — земляной вал, похожий на азиатский дувал, а скорее — дамба, отгораживающая огороды и сады на усадьбах нижнего порядка хутора от паводковых раз–боев речонки.

Хутор в одну широкую, террасой, улицу с двумя порядками хат вытянулся вдоль ложа речонки. С присеста «прыгает в ширину боком», как любила говорить моя бабушка, — взлетает на косогор; уже за садами и огородами верхнего порядка угорье — теряется во мгле мокрого снегопада; где–то за стеной мглы горизонт.

Правое огневое гнездо немцев — последний двор в верхнем порядке; дерево во дворе, а не столб, старое, сухое и без коры. На высоте печной трубы, как только ствол дерева пошел в разветвление, там его когда–то и зачем–то спилили — стало, как рука из земли, кверху лапой. Па лапе гнездо аиста… а не какая–то там шапка. Перед деревом пушка; одна — на открытой огневой позиции не видно ни одного окопчика и для укрытия солдат–пушкарей.

Бронещит интересный у немецкой противотанковой пушки. Сверху он срезан почти что до самого ствола И ствол. На дульном срезе — набалдашник. Пламегаситель. Сразу и как дополнительное амортизирующее устройство. г *3

75-миллиметровая пушка. Справа от нее, из окна последней хатки, выбитого вместе с рамой, — крупнокалиберный пулемет. Слева от пушки — второй крупнокалиберным; из такого же окна такой же хатки. Л ручной пулемет на крутом скосе соломенной крыши, посе–девшей от мокрого снега: жёлтое пятно с черной дырой в середине крыши. В дыре то и дело быстро мерцающим огонек; от него пунктирные трасскры длиннющих очередей. Пулеметчику на соломенном чердаке не жарко, не марко и за воротник не капает. Нельзя демаскироваться. жаль, а то б я ему врезал из РПД — и на сухом чердаке показалось бы как в проруби.

Пулеметы и пушка то и дело выпускают огненные вихри в сторону большака — трассы проходят свободно поверх соломенных крыш нижнего порядка хат.

Левое огневое гнездо — тоже в последних дворах того же верхнего порядка хуторской улицы. Из окна самой крайней хатки крупнокалиберный пулемет, с чердака этой же хатки — ручной; во дворе две 75-миллиметровые пушки. Из окна предпоследней хатки один ручной пулемет; во дворе одна пушка. И тоже: дождавшись своей очереди, после залпа правого огневого гнёзда, выпускают огневые вихри в сторону большака на горушке, не жалеючи патронов, снарядов. А пониже этого, левого огневого гнёзда…