Страница 15 из 57
Батарея с хутора принялась садить осколочными.
Шел дождь с мокрым снегом то ли мокрый снег с мелким дождём; подметал мрачное поле сырой и промозглый ветер порывами, гнал по полю черный дым. v
Яма, облюбованная комбатом для НП, оказалась бывшим кагатом, как называют на Украине полевые бурты для хранения зимой картошки, а на Житомир–шине — и свеклы. Кто–то забрал из кагата свеклу, не дав долежать ей до половины зимы. Яма не глубокая; по колено воды с соломой и с поплавком из мокрого снега; отвал глины с соломой, мокрый снег, заменяющий бруствер. Не только Кожаный, недомерок, а и комбат — все: выше валенок и сапог в ледяной воде, как безногие–на мокром снегу. И все в грязи — прилеплять можно друг к другу. А ничего, какое–никакое, а все же укрытие от пуль и осколков. А если ещё и присесть — в воду с соломой и снегом, как сделал Мироненко, с новым индивидуальным пакетом опять взявшийся «соби» за свою ненаглядную рану… Не на голом и открытом месте все же, как автоматчики, спешно зарывающиеся в «землю».
Высовываясь из–за бруствера и вглядываясь то без бинокля, то в бинокль, комбат нащупывал одиночными выстрелами первого (основного) миномета немецких противотанкистов где–то на опушке Черного леса; то в бинокль, то без бинокля–до боли в глазах и висках мы, разведчики, продирались сквозь дневную мглу, стараясь каждый в своем секторе высмотреть на этой проклятой опушке что–то хотя бы похожее на противотанковую пушку или на танк.
Сидя на корточках возле своей командирской «тридцатьчетверки», комбриг покричал комбата; никого из артиллеристов, кроме нас. рядом не было. Загребая растопыренными пальцами и носками хромовых сапог грязь, комбат выскочил из ямы НП — побежал, проваливаясь в черноземе и выдёргивая из него ноги так, чтоб они не повыскакивали из сапог; с отяжелевших пол щегольской офицерской шинели сползал оладушками мокрый снег, струйками стекала вода. Комбат перелетел через большак, зачастил по мокрому дёрну…
Сразу и вернулся, комбат. Не добежав до НП, шмякнулся на колени, огляделся и сел на пятки — крикнул Автондилова:
— Миша!
Ему в боевой работе было плевать, у кого какое звание, у кого какая должность в батарее, — всех называл только по фамилиям. Или по именам. Некогда. Потом
можно разобраться, кому не додано по должности и по званию, кому передано лишнее. В бою перво–наперво дело. И обращение по делам. По имени он называл тех, кто заслужил его уважение; рядовой это, отделенный, взводный — без разницы. Имя из уст комбата, старички–батарейцы уже знали, награда комбата за дело.
А ему, между тем, можно демаскировать и НП, комбату. Только одному ему, из всех, если он посчитал, что так лучше для дела… Ладно.
Мишка Автондилов «сатаной», как любила говорить моя бабушка, когда я ей осточертею, вымахнул из ямы, по воздуху — не гляди на то, что в пудовых катанках и по грязи! — подлетел к комбату и тоже шмякнулся рядом с ним, на колени, ещё и вытянулся, козырнув как пофорсистее.
— Зарембу, две катушки связи, телефонный аппарат — туда! — Комбат вытянул руку в сторону Черного леса. Только ползком, не отрываясь подбородками от земли, и пока не увидишь немецкие пушки; там ПНП. — Передовой наблюдательный пункт.
— Есть!
— Мгновенно!..
— Есть!
— Кожаный!..
Гвардии лейтенант выгребся из ямы НП. как на соревнованиях — кто быстрее. — вытянулся перед комбатом во весь рост, как на соревнованиях — кто бедовее; полы шинельки коснулись земли, рук в отяжелевших рукавах и снизу не видно.
— Два взвода «тридцатьчетверок» пошли в обход левого фланга немцев. — Комбат показал рукой в сторону оставшегося у нас в тылу леса, из которого успели выйти танки и второй роты головного батальона.
«Тридцатьчетверки» второй роты как остановились колонной на открытом большаке, так все ещё и стояли, скрытые от немца нашей горушкой и двумя се соседками по краю Чертова поля. Так стали, будто на войне не бывает бомбёжек, — в воздухе с начала наступления ни одного самолета, ни нашего, ни немецкого; «рама» и та ни разу не появлялась, и не появится: небо, если залезть на дерево повыше, можно достать рукой.
Вдоль опушки нашего леса, в тылу, выползая из ле–су и отламываясь от дороги, уходили кильватерным строем «тридцатьчетверки». В неизвестность шли. Какая она для них?..
— Хутор, видишь? — Комбат вытянул руку ft сторону Чертова поля.
— Только что был виден, товарищ капитан.
Ни болванок, ни осколков, ни пуль для гвардии лейтенанта; нос кверху, подбородок вперёд—в последний и решительный бой с самим Гитлером! — Кожаный в полный рост, навытяжку перед комбатом: смотри, Горемыкин! Смотри, Мироненко! Смотри, Автондилов! — все смотрите…
— Откуда быот пушечная батарея и крупнокалиберные пулеметы, видишь?
— Никак нет!
— Где эти проклятые пушки и крупнокалиберные стоят?..
— Есть!
— Откуда их видно, там БНП. — Боковой наблюдательный пункт.
— Есть! Разрешите выполнять?
— Возьми с собой Корюшкнна, Горемыкина с РИД и Пятыха. Противотанковые гранаты не забудь. Все.
— Есть! — Рукав шинельки к солдатской шапке.
— Мгновенно!
— Есть!
Тут и началось.
и
Где бегом, где на четвереньках, а где и по–пластунски, чтоб не схлопотать пулю в лоб, — разложистыми лощинками и овражками, овражками — от большака по Чертову полю, к самапно–соломснному хутору, за провалившимся по пояс осинником. Куда–то, откуда видны немецкие противотанковые пушки и крупнокалиберные пулеметы, туда… где, может, немец сидит в засаде и нас ждёт. Исподнего белья не хватало, чтоб вобрать весь пот; он стекал от плеч — щекотал под мышками, в паху и в подколенках.
И господь бог… Совсем засопливился на старости лет; велел своим помощничкам отгрести от него отвалом на землю еше миллиончик центнеров мокрого снега; те рады стараться, только бы выслужиться, заодно
и свои сопли под шумок — на головы нам и под ноги.
Короткими молниями трасс — с хлещущим треском — стаей ворвались в тяжелый от влаги воздух длиннющие очереди сразу двух ручных пулеметов.
— Ложись!
Первая стая не успела промелькнуть трассирами над головой, в подпор ей возникли из мглы и пошли молнии поярче и подлиннее, — с грохочущим треском пошли вдогонку своего авангарда; басовито татакал крупнокалиберный пулемет, идиотским хохотом из–за стены мокрого снега с дождём предупреждая о недобром, что ждёт нас впереди.
Согнувшись и придерживая одним рукавом бинокль па груди, чтоб не болтался, другим размахивая и едва не касаясь земли, Кожаный бежал впереди и первый, захукавшись окончательно, шмякнулся — прилип животом к укосу холмика с жёлтой и седой травой, торчавшей кустиками из мокрого снега.
С телефонным аппаратом и катушкой на боку, с противотанковой гранатой на ремне, как велел Кожаный, Вася Корюшкин повалился в мокрый снег рядом с гвардии лейтенантом; катушка перестала раскручиваться, кабель, провисавший сзади Васи, когда он бежал, лег наземь тонкой жилкой… единственная ниточка, связывающая нас теперь с комбатом — со всей нашей бригадой.
Возникли из разных мест — раскололи небо и землю длинные молнии с громом; сразу с двух сторон по ушам — в голове звон, — молнии уже на большаке, за ними оглушающий залповый гром пушечных выстрелов, разрывы снарядов у большака…
Я рухнул рядом с Васей; бросил РПД на сошники, стянул с плеч брезентовую сумку. А сзади… С противотанковой гранатой на ремне, с одной уже пустой, а другой ещё полной катушкой через плечо, н с большой саперной лопатой в руке, чтоб было чем окопаться, — журавлиными ногами в мокрых валенках все еше шлепал по лужам, где поглубже, и по мокрому снегу, где понавалнстей, Иван Пятых. Зло шлепал. И ворчал, как всегда: зло. На издохе, а ворчал; матерился про себя, кляня всех и вся. Как же: радист — артиллерийская интеллигенция! — а его гоняют, используя под катушки линейной связи носильщиком, иногда разрешают поси–деть у телефонного аппарата, не больше. А он на «5-м Украинском фронте» — за Уральским хребтом! * тал о походах с рацией на спине в тыл врага хотел передавать на батарею, куда и как стрелять по врагу. Почему у него и шея от второго эшелона фронтовой обороны под Радомышлем до Киевско—Житомирского шоссе вытянулась вдвое против того, какой была, когда он только что появился в нашей батарейной хатке под Радомышлем; вся вылезла из воротника гимнастёрки, нагишом торчала на поле, здороваясь с каждой мокрой снежинкой, с каждой каплей дождя, и вся была мокрая, как и острый подбородок, острый нос, остр.,.^ брови пониже острых надбровий; глаз нс видно о