Страница 34 из 49
Начавшаяся эмиграция аристократов привела к сокращению производства предметов роскоши, дорогих туалетов, париков. Рабочие ранее процветавших отраслей стали страдать от недостатка заказов и безработицы. 18 августа на Елисейских полях собрались подмастерья тупейных мастеров (так в XVIII в. называли ремесленников, изготавливавших парики). Они требовали, чтобы должностные лица цеха прекратили обременять их различными поборами.
Подоспевший отряд Национальной гвардии после небольшой стычки разогнал толпу возмущенных подмастерьев, но их делегация все же прорвалась в ратушу. Вскоре затем состоялось совместное собрание мастеров и подмастерьев, и между ними было достигнуто соглашение о прекращении незаконных и чрезмерных платежей. Конфликт в цехе изготовителей париков был улажен, но воспоминание о потасовке с национальными гвардейцами вряд ли быстро изгладилось из памяти работников.
Помимо безработных и тупейных подмастерьев, в августе волновались парижские портные, башмачники, слуги. Они требовали повышения заработной платы, улучшения снабжения столицы хлебом. Хотя цена на хлеб несколько понизилась, у булочных по-прежнему стояли огромные очереди.
2 августа разъяренной толпой был убит помощник мэра маленького городка Сен-Дени близ Парижа. Он имел неосторожность сказать при людях: «Этим канальям не следовало бы продавать хлеб по два соля за ливр». Его загнали на колокольню приходской церкви, там закололи и у мертвого отрубили голову. В парижских очередях стали поругивать новые городские власти, иногда доставалось и «герою двух полушарий» маркизу Лафайету. На улице Ферронри арестовали кровельщика, который громогласно обвинял его в подготовке заговора с целью повышения цен на хлеб: «Это предатель, он готовит себе виселицу, и он ее получит»{158}. Стояние в очередях выводило людей из себя. И все же в ту пору гнев рабочих, розничных торговцев, ремесленников, мелких служащих был в большей степени обращен не против новых властей, а против дворянства, духовенства, придворной партии. Характерную в этом отношении петицию направили Учредительному собранию (которое они по старинке называли Генеральными штатами) рыночные торговки Парижа. Под их диктовку писарь Жосс писал: «Книготорговцы Пале-Руаяля и прочие люди, торгующие мыслями, что поставляют нам бумагу для упаковки масла, прислали нам… телегу книг, писаных по белому или вроде того… Везде говорится о Генеральных штатах и всяких других подобных же штуках. Нам хотелось было разобраться во всем, что поют эти тарабарские писания, и тем самым быть в курсе сноса. Но у нас пет времени, чтобы копаться во всех этих бумаженциях… и мы послали за г-ном Жоссом… Это умный парень: читает, как букварь, а счета наши ведет — сам король лучше бы не смог… В общем этот достойный человек, разобравшись во всем бумажном муравейнике, нам объяснил, что судейские крючкотворы, финансисты, попы и краспопятые аристократы упорно хотят вывести из себя бедняков, которых они в насмешку зовут третьим сословием, и поставить их, как бывало, пинком под зад на место, они хотят обойти и обмануть тех, кто их кормит и одевает с головы до ног. Мы узнали также, что они дошли до того, что тысячами дьявольских уловок принудили короля сделать ложный шаг, и в том черном деле были поддержаны придворной блудницей, бонной детей королевы… Кто эта львица растрат, худшая во всем королевстве? Конечно же, мадам Полиньяк…»{159}
Чтобы спасти короля от зловредного влияния «австрийской партии» и всей придворной клики и одновременно заявить протест против хронической нехватки хлеба, 5 октября колонны парижан отправились в Версаль.
Измученные голодом, трудом, нищенским бытом, страхом перед местью аристократов в случае их победы, рабочие, ремесленники, мелкие торговцы и, пожалуй, в еще большей степени их жены не могли больше терпеть. Восстание 14 июля в их повседневной жизни ничего не переменило.
Изменение политической ситуации не повлияло и не могло повлиять в столь короткий срок на экономическую жизнь страны. Но были заложены важные предпосылки для продолжения борьбы, отстаивания экономических интересов в рамках нового буржуазного порядка, для которого свободное противоборство различных экономических и политических сил является одним из основополагающих принципов. К дальнейшей борьбе звали и новые вожди из патриотов. Марат, Демулен, Дантон, редактор популярной газеты «Парижские революции» Лустало пропагандировали идею похода на Версаль. Король должен быть в Париже — на разные лады повторяла демократическая пресса в начале осени 1789 г.
Последний сигнал к выступлению дала сама контрреволюция. 1 и 3 октября в Версале были устроены празднества в честь роялистски настроенных офицеров Фландрского полка. Во время банкета в порыве верноподданнических чувств офицеры срывали трехцветные национальные кокарды и прикрепляли белые королевские. Особую враждебность к революции продемонстрировал отряд королевских телохранителей. Слухи о банкете взбудоражили парижский люд.
Ранним утром 5 октября неизвестные лица ударили в набат{160}. Приблизительно в то же время на одном из парижских рынков собралась большая толпа женщин вокруг маленькой девочки, которая громко стучала в барабан, висевший у нее на шее, и пронзительным детским голосом жаловалась на нехватку хлеба. Скопление народа и особенно женщин наблюдалось и в Сент-Антуанском предместье. Эти толпы объединились и двинулись к ратуше. Чины городской администрации оказались захваченными врасплох. Женщины с парижских рынков и из предместий ворвались в ратушу. Они требовали оружия и боеприпасов. Не получив желаемого, они отправились на Гревскуто площадь. Там к ним присоединился Ст. Майар, один из героев штурма Бастилии, с отрядом «волонтеров Бастилии». И уже в этом составе пестрая колонна — рыночные торговки, жены работников и даже «женщины из общества» — двинулась в Версаль.
К вечеру, запыленные и усталые, они добрались до Версаля. Изумленным депутатам Национального собрания пришлось выслушать резкую петицию, зачитанную Майаром. Смысл ее сводился к двум требованиям: обеспечить снабжение столицы хлебом и наказать королевских телохранителей за оскорбление национальной кокарды. Депутаты один за другим уверяли проникших в зал бунтовщиков в том, что их требования будут выполнены.
Тем временем в Париже, на Гревской площади, собрались отряды Нациопальпой гвардии. Лафайет, выгадывая время, произносил длинные речи; в конце концов под давлением собственных подчиненных он отдал приказ отправляться в Версаль.
Прибыв на место, национальные гвардейцы прекратили столкновения между дворцовой охраной и парижским людом. Но ситуация оставалась взрывоопасной. Национальные гвардейцы, хотя и стремились избежать кровопролития, были настроены решительно: потеряв целый день, они не хотели возвращаться в Париж без короля. Работники же откровенно заявляли, что если король не поедет в Париж, а все его телохранители не будут перебиты, то голову Лафайета придется вздернуть на пику.
Чтобы утихомирить страсти, король и королева в сопровождении Лафайета вышли на дворцовый балкон. Толпа восторженно приветствовала монарха, и в то же время из тысячи глоток единым дыханием вырвался крик: «В Париж!»
Спустя некоторое время по дороге из Версаля в Париж двигались королевские экипажи с эскортом из Национальной гвардии и торжествующих успех парижанок.
* * *
Революция шла полным ходом. Структуры государства и гражданского общества стремительно обретали буржуазный характер. Классовость законодательной деятельности Национального собрания была совершенно однозначной. Контраст с двойственной, постоянно колеблющейся политикой абсолютной монархии получался разительный. В ходе революционных преобразований радикальнейшим образом решался конфликт между государственной властью и гражданским обществом: механизм противоборства заменялся механизмом четкого взаимодействия, а в структурном плане — органического взаимопроникновения.