Страница 6 из 47
Правда, если хорошенько подумать, то плоды нашего сада вроде бы ничего из себя не представляли — вода да мякоть. Тем не менее мы выросли на этом, и, понятно, нашим родителям не надо было ломать голову над тем, где достать для нас витамины, кальций или йод, которые нынешние родители с таким трудом добывают для своих ребятишек. Не страшна анемия тем, кто живет дарами природы!
В ГОСТЯХ
Визит в дом Синератне и его жены тетушки Тины — всегда памятное событие. В отличие от людей своего круга мудальяр Синератне — человек небогатый, живущий в уединении. Он был безупречно честным в выполнении своих официальных обязанностей и в отношениях с людьми. Даже сомнений не возникало, чтобы он мог брать взятки при назначении младших сельских чиновников. Не пытался Спнератне и поживиться за счет земли крестьян. Не было у него также страсти к почестям, не выходил он за рамки чисто служебного долга, когда кто-то из вышестоящего начальства периодически наносил визит в его район.
Все, что он допускал по отношению к себе, — и то по настоянию жены — это традиционная дань уважения к нему как представителю окружной администрации, выражавшаяся в пачке бетеля[14], связке бананов, горшочке с простоквашей или патокой и в являющейся знамением прогресса коробке сигар, которым он отдавал предпочтение перед сигаретами.
Строго говоря, Синератне к коренным жителям Синадхаи не принадлежал, да и служил в другой части округа. Тот участок земли, на котором в то время жила его семья, — приданое тетушки Тины. После того как он ушел на пенсию, они поселились здесь и занимались землей с большой любовью и прилежанием. У них был единственный сын, адвокат, который практиковал в Амбаватхе. Мудальяр израсходовал почти все свои сбережения на то, чтобы сын получил образование в Англии. Ходили слухи, что жена нотариуса — общественная деятельница (нам она совсем не нравилась) — просто мечтает заполучить сына мудальяра Эрика в зятья.
Хотя наш дом был просторным, а сад по деревенским масштабам значительных размеров, дом мудальяра со всеми прилегающими пристройками и участком земли нам казался целым поместьем.
Как только наша скромная коляска подкатила к этому помпезному зданию за высокой белокаменной стеной, а затем въехала в импозантные металлические ворота, наш бык остановился на посыпанной гравием дорожке у широкого подъезда. Навстречу вышла улыбающаяся большегрудая тетушка Тина. Возле дома на расстоянии двух-трех шагов друг от друга стояли горшки с антуриумом, бегонией и нежным папоротником — предмет особой гордости тетушки Тины.
Она нам очень обрадовалась. Расцеловав мать в обе щеки, она тепло и нежно обняла меня. Теперь я свободен: хочу — побегу в сад, а нет, так останусь с женщинами и буду слушать их болтовню. Конечно, в саду мне разрешали есть любые плоды, которые приглянутся.
За садом мудальяра заботливо ухаживали в течение не одного поколения. От проезжей дороги его отделяла живая изгородь. Вдоль веранды к искусным посадкам канн и бархатцев тянулись ряды каладиума, окаймленные бордюром из раковин. Между жасмином и каприфолью — многоцветье тропической флоры. Ярким пламенем горят цветы бугенвиллей и храмового дерева. В саду кроме кокосовых палым, росли лимонные деревья, а также папайя, бананы, манго и хлебное дерево. В глубине, скрываясь от опустошительных набегов школьников, стояли грейпфруты и мангостаны, отданные на съедение белкам и птицам. На специальных опорах висели тыквенные плети, а между курятником и другими хозяйственными постройками раскинулись смешанные посадки ананаса и гигантской королевской кокосовой пальмы, листья которой словно мечи торчали в разные стороны.
Поданные к столу плоды из сада мудальяра представляли собой красочный натюрморт. Однако особый восторг вызывала роща, в которую незаметно переходил сад. Там деревья росли сами по себе — хозяйкой была природа. В роще можно увидеть и гуаву[15], тамаринд[16], и разные дикие плодовые деревья — и все это в изобилии. Кусты гуавы плодоносят с такой щедростью, что даже все насекомые мира не в состоянии уничтожить урожай. В то же время плодов у тамаринда, несмотря на колоссальные размеры этого дерева и его обильную листву, не так много, и к тому же они крошечные. Нужно обладать большой ловкостью, чтобы сбить палкой эти похожие на стручки плоды. Но не всякий плод можно есть, если он не созрел, то во рту останется оскомина.
В Синадхае фруктовых садов нет. На своих участках мы вперемежку возделывали огородные и садовые культуры. На ухоженных с любовью клочках земли нами выращивались самые различные плоды и овощи, ради которых мы ревностно уничтожали всякую дикорастущую поросль.
Но наши участки не шли ни в какое сравнение с усадьбой Синератне. И каждый раз, возвращаясь от них, мы испытывали глубокую благодарность мудальяру и его жене за их радушие и гостеприимство.
РУКОДЕЛЬНИЦЫ
Я оставался желанным гостем в доме мудальяра и после его кончины. Никто не возражал, когда я свободно разгуливал по веранде и гостиной и заходил в кабинет мудальяра, который поддерживался в том же состоянии, как и при жизни хозяина. Большой, покрытый сукном письменный стол стоял посреди комнаты, а на нем — ручка с чернилами, сургуч, скрепки и другие канцелярские принадлежности. На стене кабинета висели в отделанных бисером рамках фотографии, уже чуть-чуть подпорченные временем и с замысловатыми подписями. Все это создавало необходимый антураж.
В гостиной стояла мебель из черного дерева, на стене висели два украшенных слоновьих бивня, безделушки из бронзы — все в отличном состоянии.
Иногда мне хотелось побыть здесь подольше и понаблюдать за тем, как девушка-служанка коркой лимона до блеска начищала бронзовые предметы или зубной щеткой методично драила резьбу на спинке дивана и на чайном столике.
Даже на кухне я был желанным гостем, «маленьким хозяином». Там меня встречали восторженными возгласами и предлагали полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Слуги в доме были старые, они хорошо еще помнили времена, когда «их малышка Эрик» тоже был в таком же привилегированном положении.
В ненастные дни мне запрещали гулять в саду и отправляли в комнату тетушки Тины. Там, устроившись на полу, я лакомился фруктами или любовался картинками в журналах. Тем временем обе женщины — моя мать и тетушка Тина — занимались рукоделием и о чем-то оживленно беседовали. Будучи отдаленными родственниками (мать, младшая из них, звала тетушку Тину акка — «старшая сестра»), они имели много общих друзей, и при встрече им всегда было о чем поговорить.
Я, молчаливый слушатель их интимного разговора, вскоре узнавал обо всех несчастьях наших престарелых родственников, о том, что родились новые родственники. Женщины сокрушались о рушившихся надеждах молодости и, конечно, составляли гороскопы всем молодым парам, готовящимся к вступлению в брак.
Другой интимный кружок — иного порядка — собирался вокруг портного. Он тоже будил мое воображение, и в беседах, которые велись там, отражалась, как мне тогда казалось, вся человеческая жизнь.
Итак, с каждым новым визитом я все более вникал в дела этой семьи, переживая вместе с мамой и тетушкой Тиной превратности судьбы, разделяя их радости и счастливые моменты, если судьба дарила таковые.
Что ни говори, доверительные новости для двух подружек являлись лишь предметом бесед, а настоящим делом было рукоделие. Когда мать отправлялась в гости к тетушке Тине, она всегда брала с собой хлопчатобумажные и шерстяные нитки и кипу журналов «Уэлдон» — основу для их бесконечных разговоров. Они вели беседы о том, как подобрать цвета, переводить рисунки, окаймлять края изделия, о формах рукавов или о вязании крючком. И если я знаю о качестве гипюра или кружев, о способах вышивания и об аппликации больше, чем другие мужчины, то этим я обязан моим дорогим женщинам.
Мать всегда была в курсе всех новинок, касавшихся вышивки и вязания.