Страница 7 из 47
Тетушка Тина, предпочитавшая носить кофты и юбки, иногда просила мать сшить ей кофту с оборочками и давала на отделку ярд прекрасного белого миткаля. Однажды мать сказала, что она научит тетушку Тину делать оборочки на кофте. Она поставила на огромный стол дорогое стеклянное блюдо, натерла его поверхность свечой, расстелила на вощеное стекло кофту, взяла кусок миткаля и на глазах у тетушки Тины стала перебирать аккуратно пальцами ткань, делая ряд за рядом небольшие оборки, а заодно и пропитывая кофту воском, что придавало ей блеск.
Как ни старалась тетушка Тина, сначала у нее все плохо получалось, так как пальцы не отличались гибкостью. К концу дня она все-таки достигла успеха и попросила мать на следующий день еще немного поучить ее искусству делать складки: ведь ей так хотелось наконец самой сшить кофту с оборочками.
Однажды предметом жаркой дискуссии стало решение тетушки Тины шить подушечки на продажу на базаре. Полученные деньги она хотела употребить на благотворительные цели. У нее был план делать стеганые подушки из индийского шелка и ваты, но мать вместо шелка предложила взять вельвет и украсить изделия вышивкой шерстяными нитками. Кроме того, она выбрала и сюжет вышивки: как лягушка пожелала стать королевой. Мать объяснила, что лягушка, вышитая узелками рококо, будет красиво смотреться на черном вельветовом фоне. Камыш же, считала она, следует вышить гладью.
Мать не пожалела времени, хотя она его очень ценила, и целый день трудилась над подушечкой. Она осталась довольна результатом своей работы: первая подушечка из вельвета с рисунком, перенесенным нитками с папиросной бумаги на ткань, понравилась ей самой.
— Не забывай, — напутствовала мать тетушку Тину, когда мы садились в повозку, отправляясь в обратный путь, — делать стежок снизу вверх и при этом следить, чтобы нитка была справа от иглы. Чтобы вышивка получилась ровной, стежки должны быть свободными. Изменяй их длину, тогда получится эффект света и тени.
НАШИ РУЖЬЯ И СОБАКИ
Мой старший брат — заядлый спортсмен. Еще маленьким он проявлял большой интерес к охоте: сначала забавлялся бамбуковым духовым ружьем (правда, вскоре его забросил, ведь от него больше шума, чем дела), затем рогаткой, от которой в нашем саду погибло много птиц.
Когда брату исполнилось шестнадцать лет, отец подарил ему свое ружье — «мозель», которым пользовался раз в году в полночь, салютуя в честь Нового года. Оно заряжалось одним патроном, содержавшим порох, дробь и пыж. Пистон, от которого воспламенялся заряд, вставлялся с наружной части гильзы. Это по нему ударял боек при нажиме на спусковой крючок. Старый дробовик легко определить по выстрелу, глухому и раскатистому, из-за чего мы и называли его «пиф-паф». Несмотря на явную слабость заряда, обычно заяц, один-два голубя или бекаса становились добычей старшего брата (айи, как звал я его по-сингальски) в результате каждой экспедиции в близлежащие сады и огороды, а то и в джунгли.
Однажды прозвучал какой-то странный выстрел — грохочущие раскаты слились в единый гул, и через несколько минут, шатаясь, вернулся домой брат с остатками отцовского ружья в руке. Правая щека: у него была сильно обожжена. Раненный, но не упавший духом, он воспринял случившееся как своеобразный боевой подвиг, от которого на всю жизнь остался на его лице след в виде синеватого пятна возле глаза, и, как только оправился, купил себе более надежное ружье.
Кроме ружья были у нас еще и собаки, сопровождавшие нас с братом во время наших охотничьих вылазок.
Я не встречал ни у одной собаки таких умных глаз, как у нашего Бигла. Какая еще собака могла так выразительно, радостно и ликующе высунуть язык, как это делал Бигл, когда брал след и гнался за добычей. Но мои домочадцы все-таки больше любили Мики и Мелодию, которым слуги дали одно общее имя — Мэлоди. Брат пытался брать их с собой на охоту, натаскивать на дичь, но из этого ничего не получилось, уход же за ними практически целиком лег на мои плечи. Мне приходилось утеплять ложе щенят листьями арековой пальмы и прикармливать их. Если у Мики случались запоры, я делал собаке клизму, а Мелодию протирал кокосовым маслом, когда к ней присасывались клещи. Я был у собак самым любимым вожатым, ветеринаром и нянькой.
Хотя мы не учили собак плавать, они с удовольствием присоединялись к нам, когда мы отправлялись на реку. Обычно взрослые во время купания обливаются водой, поливая ее на голову, даже если находятся по пояс в воде. Мы, дети, больше плескались и вскоре научились плавать, постепенно заходя в реку все на большую глубину. Вероятно, вы знаете, что первый стиль, которым овладевает начинающий пловец, — это так называемый собачий. Лишь таким образом можно быстро научиться держаться на воде и победить страх утонуть. Плавание по-собачьи — это абсолютная имитация инстинктивных действий собачьих лап в воде. Если хотите убедиться в этом, подержите щенка на поверхности воды, и вы увидите, что он делает то же самое.
Когда я присоединялся к брату во время его охотничьих выходов, то оказывался всегда в роли носильщика, хотя, скажу по правде, нести ружье мне доверяли довольно редко. Мой брат был немного задирой и задавакой, но именно от него я научился ориентироваться в джунглях, незаметно подкрадываться к добыче и свистеть подобно дикому голубю — витютеню. Последнее просто необходимо, чтобы он подлетел на нужное расстояние. Брат научил меня не стрелять в бекаса до тех пор, пока тот не взлетит. Именно благодаря ему я освоил охотничью терминологию и овладел необходимыми навыками обращения с оружием: мог сам зарядить ружье, разобрать его и почистить ствол.
Вероятно, самое полезное, что я извлек из уроков, которые преподал мне старший брат, заключалось в том, что никогда нельзя направлять ружье на человека, даже в шутку. С тех пор прошло много лет, но заставить меня сделать это не может ничто и никто, даже если предложат огромное вознаграждение.
ЗАПОВЕДНЫЕ МЕСТА
Если старшему брату я обязан первыми уроками в охотничьем деле, то сестре — умением наблюдать за жизнью птиц. Хотя она была лишь ненамного старше меня, тем не менее я звал ее акка — «старшая сестра». С ней мы много играли вместе на улице. Это она, моя сестра, принесла продырявленный горшок для домашних воробьев: в противном случае они свили бы себе гнездо на карнизе дома и наверняка потеряли бы птенцов. Такая трогательная забота о птенцах научила меня доброму отношению к птицам. Я стал внимательно следить за их повадками. Делать это было нетрудно, ведь наш сад представлял собой удобный для наблюдения своеобразный птичий питомник.
В наших местах были и местные, и перелетные птицы. Они предпочитали держаться открытых мест в бескрайних просторах сельской местности. Довольно часто я любовался стайкой длиннохвостых попугаев. Неизвестно откуда тут появившись и устроившись на верхушках деревьев, они громко кричали. Затем попугаи также незаметно куда-то исчезали. Другие птицы были сезонными гостями, подобно пятнистой самочке индийской кукушки койл и ее менее красочному супругу, которого легко принять за ворону. В брачный период дуэт, исполняемый кукушками в лихорадочном темпе, отражающем волнение певуний, и во все возрастающей тональности, может продолжаться до бесконечности.
Нам больше всего нравились постоянные обитатели нашего сада: стайки шумливых, словно дети, иволог, бородатки, которые чудесно пели, хотя не имели красивого оперения, и соловьи, уверенно чувствовавшие себя в густых зарослях каприфоли и резвостью своей напоминавшие студентов-первокурсников.
Над этим птичьим царством в небе парили ястребы. Опасность для мелких птиц представляли также и вороны. Последние любили рыться в ящиках с мусором, стоявших на базарной площади, и не прочь были «прикрепиться» к нашим домам, которые манили их, обещая два удовольствия — возбуждение от погони за добычей и богатый гастрономический стол. Наши усилия спасти гнезда и птенцов от этих мародеров не всегда оказывались успешными. Мы очень за них опасались, ибо любили их и знали, что наши маленькие друзья даже после того, как, собравшись в перелетные стаи, покинут нас, все равно снова вернутся, чтобы устроиться в саду, как это было раньше, и пользоваться нашим гостеприимством.