Брекен и Ребекка

Но по прошествии некоторого времени случилось нечто странное: страстное желание Босвелла отыскать Седьмую Книгу начало ослабевать. Он словно понял, что нужно набраться терпения и ждать, пока все не сложится само собой. Босвелл стал склоняться к мысли, что Брекен по каким-то непостижимым причинам связан с Камнем куда более тесно, чем можно было предполагать, и исполнение воли Камня происходит при посредстве Брекена. Он очень радовался тому, что Брекен, несмотря на дурное расположение духа и раздиравшие его противоречия, ни разу не попытался прогнать его, и мысль о том, что в нужную минуту он сможет прийти на помощь другу, была ему приятна.

Поэтому первое важное свидетельство о существовании Седьмой Книги Босвелл обнаружил совершенно неожиданно для себя. Это случилось, когда он решил отправиться в Луговую систему к Ребекке и попробовать помирить их с Брекеном. Хотя, знай он тогда Ребекку получше, ему бы и в голову не пришло совершить подобную попытку.

С помощью Меккинса, проводившего его до самого входа в нору Ребекки, он благополучно добрался до места. Меккинс со свойственной ему проницательностью догадался о том, что задумал Босвелл, и, хотя житейская умудренность "заставляла его усомниться в успехе такого предприятия, он решил, что мешать странному кроту-летописцу не стоит.

Меккинс любил Ребекку и не хотел, чтобы их разрыв с Брекеном стал окончательным. Вдобавок он успел проникнуться уважением к Босвеллу, который обладал разнообразными глубокими познаниями, хоть и имел слабое представление об особенностях поведения самок, и уж тем более таких, как Ребекка.

Ребекка искренне обрадовалась, увидев Босвелла. Они ни разу не встречались за время, истекшее с Самой Короткой Ночи, но многие из обитателей обеих систем, захлебываясь от восхищения, рассказывали ей о необычном кроте из Аффингтона, «который задает странные вопросы, а иногда под настроение рассказывает поразительные истории».

При встрече с Ребеккой с Босвеллом произошло нечто совершенно для него неожиданное. Исполнившись благих намерений, он пришел к ней, чтобы ненавязчиво и спокойно поговорить о Брекене. Но стоило ему ее увидеть и ощутить проникновенное тепло ее улыбки, как все слова, которые он обдумал заранее, тут же вылетели у него из головы. Он застыл, с искренней радостью глядя на нее, а затем его ясный взгляд заскользил по сторонам, осматривая нору, в которой было так же много цветов и трав, как когда-то у Розы. Он ощутил, какое глубокое благоговение испытывает она перед жизнью, сохранению которой она решила себя посвятить, и ему открылось многое вопреки всем ожиданиям Меккинса. Он увидел перед собой отважную натуру, полную неподдельного тепла и любви, душу, в которой перенесенные потери оставили глубокий след, как и в душе Брекена. Но в отличие от него Ребекка не пыталась притвориться, делая вид, будто это не так.

Он сразу понял, насколько она ранима. Но кое-что ускользнуло от него, ведь при встрече с ним к Ребекке внезапно вернулось ощущение безграничной душевной свободы, которое она прежде воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Беззаботность, охватившая ее, как только он вошел в нору, с любопытством огляделся по сторонам, а затем посмотрел прямо ей в глаза, повергла ее в изумление, и от удовольствия ей захотелось громко рассмеяться. Более того, ей захотелось танцевать и петь! Но она лишь улыбнулась, впервые за долгое время почувствовав в себе склонность к блаженному легкомыслию.

— Что привело тебя в Данктонский Лес? — с живым интересом спросила она, не подозревая о том, что до нее еще никто не обращался к Босвеллу с этим вполне естественным вопросом, равно как и о том, что, услышав его, Босвелл подумал, что взялся не за свое дело, решив помирить Ребекку с Брекеном.

— Ну… — замялся он, не зная, с чего начать.

— Ты ведь не просто так сюда пришел, Босвелл! Вряд ли ты проделал столь дальний путь лишь затем, чтобы поздороваться и снова отправиться восвояси.

— Мне кажется, что Камень позвал меня к себе или толкнул пуститься в дорогу, — не пытаясь лукавить, ответил он, интуитивно чувствуя, что Ребекка правильно поймет его слова.

Он не ошибся. Ребекка кивнула и ответила:

— Да, конечно. Но почему?

— Это связано с тем, что аффингтонские летописцы называют Седьмой Книгой. Видишь ли, Ребекка, на свете есть Семь Священных Книг и…

Он принялся рассказывать ей обо всем, привел обнаруженные им когда-то таинственные строки, в которых говорилось об остальных шести Книгах, и довольно долго объяснял, почему так важно найти Седьмую Книгу.

— По-моему, Книга найдется, когда тому придет время, — сказала Ребекка, — и вполне может получиться так, что она сама тебя разыщет.

Босвелл понял, о чем она говорит, и признал ее правоту. Разве не твердил он сам себе, что порывистость и настойчивость в таких делах неуместна?

Слушая Босвелла, Ребекка почувствовала, как на душе у нее становится радостней. Она поняла, почему рядом с Босвеллом ей дышится так свободно. Другие кроты, с которыми ей доводилось встречаться, так или иначе обращались к ней за помощью, а Босвеллу, хоть он и был калекой, не требовалось лечение, которым она занималась. Он ничего не хотел от нее и поэтому смог со всей полнотой ощутить ее любовь к жизни, естественную, как свет солнца или дерево. Она блаженно вздохнула, прислушиваясь к его словам и упиваясь этой чудесной легкостью.

Но когда он стал рассказывать ей о Семи Заветных Камнях, каждый из которых был связан с определенной Книгой, и Ребекка поняла, что они не такие огромные, как Камень, возвышающийся на вершине Данктонского Холма, на смену блаженству пришло благоговейное ощущение того, что они с Босвеллом вот-вот соприкоснутся с чудом, перед которым отступает все на свете, Даже время.

Ее чувство передалось Босвеллу, он прервал свой рассказ и спросил:

— Ты можешь что-то рассказать мне об этом?

Впервые с тех пор, как он добрался до Данктонского Леса, ему показалось, что Камень готов ниспослать ему помощь.

И тогда Ребекка поведала ему обо всем, что им с Брекеном довелось увидеть и пережить в Самую Долгую Ночь. Она не воспринимала те события как нечто сверхъестественное, и рассказ об испытанных ими в ту ночь сомнениях, страхах и радостях прозвучал живо и ярко.

Босвелл выслушал ее, и в душе его возникло то же чувство благоговейного восторга, которое ощущала Ребекка. Когда она закончила свой рассказ, он сразу же спросил:

— Так, значит, Брекен прикоснулся к тому камню, который скорей всего и есть Заветный Камень, и его свет померк? Брекен притронулся к нему?

— А это имеет значение? — спросила она с некоторой тревогой, видя, как глубоко потрясен Босвелл.

— Не знаю, Ребекка. Может быть, и нет. Понятия не имею.

— Разве Брекен ничего тебе об этом не рассказывал? — спросила она.

Босвелл покачал головой.

— Ничего. Собственно, он вообще старается не упоминать о тебе. Я просил его показать мне Древнюю Систему, но он запретил ходить туда. Мне кажется… — Тут он осекся, подумав, что, пожалуй, не стоит говорить об этом Ребекке.

— Что? — спросила Ребекка.

Будучи целительницей, она привыкла к тому, что и роты часто замолкают, чего-то не договаривая. Как правило, оказывалось, что именно то, о чем они не решались рассказать сразу, и побудило их обратиться к ней за помощью. Возможно, Босвелл и являлся исключением, но привычки у него те же, что и у всех.

— Я хотел сказать, мне кажется, возникшая у него неприязнь к Древней Системе и даже к самому Камню связана с тем, что вы с ним… ну… — замялся Босвелл, пытаясь подобрать подходящие слова.

— Расстались? — подсказала Ребекка.

— Вот именно, — подтвердил Босвелл. — Да, именно так!

Ребекка тут же посерьезнела, и впервые с тех пор, как Босвелл появился у нее в норе, лицо ее омрачилось, и ощущение потери, которое уловил в ее душе Босвелл, вспыхнуло с новой силой.

Он еще раз убедился в том, насколько она ранима. И, как случалось с ним порой, с величайшей ясностью осознал все свое несовершенство, не позволявшее ему приободрить тех, кто так нуждался в утешении. Он всем сердцем жаждал развеять печаль Ребекки, но не знал, что ей сказать. Внезапно, сам того не ожидая, Босвелл выпалил: