Брекен и Ребекка

— Он любит тебя.

Возможно, он и пришел к Ребекке, чтобы сказать ей именно это.

— А он знает об этом? — спросила Ребекка.

Босвелл растерянно покачал головой: он не мог ответить на этот вопрос. Он даже не мог понять, знает ли Ребекка о своей любви к Брекену. А впрочем, что могут значить любые слова, если в них нет связи с Камнем, в глубинах которого они зарождаются?

— Стоит мне подумать о нем или услышать его имя, как я тут же вспоминаю о Мандрейке, — спокойно проговорила Ребекка. — Я вспоминаю о том, как он пытался пробиться ко мне тогда, возле Камня, а Брекен удержал меня силой и не пустил к нему.

— Но ведь его убил Стоункроп, — сказал Босвелл.

— Дело не в этом, — прошептала Ребекка, в чьей памяти явственно всплыли события той ночи. — Пожалуй, лучше погибнуть в бою, чем стать добычей сов или жертвой болезни, особенно для Мандрейка. Возможно, так оно и лучше. Но, видишь ли, Брекен слышал крики Мандрейка. Он слышал, как Мандрейк звал меня, но испугался и не пустил меня к нему, и поэтому Мандрейк остался… там…

Голос Ребекки прервался. Она расплакалась, нимало не стесняясь Босвелла, рядом с которым ей дышалось так легко и свободно.

Но Брекен и Ребекка все же встретились. Однажды пути их случайно пересеклись в Болотном Крае, куда Брекен с Босвеллом отправились, чтобы поговорить с Меккинсом об обрушившейся на них в то лето засухе, причинявшей с каждым днем все больше и больше неприятностей.

Брекен с Босвеллом шли по туннелю. Где-то впереди послышался смех, голоса двух кротих, переговаривавшихся друг с другом, и вдруг перед ними появился не кто иной, как Ребекка. Брекен весь сжался, насупился и, казалось, даже рассердился. Ребекка улыбнулась. «Пожалуй, чересчур спокойно», — подумал Босвелл и отошел в сторону, чтобы оставить их наедине друг с другом.

— Ребекка! — с напускной бодростью воскликнул Брекен, слегка придя в себя. — Мне говорили о тебе много хорошего не только данктонцы, но и луговые кроты.

— Здравствуй, Брекен, — негромко проговорила Ребекка.

— Знаешь, мне очень часто приходится слышать от самых разных кротов…

И Брекен принялся болтать на разные темы, скрывая лишь то, что лежало у него на сердце, ту радость и растерянность, которые он испытал, вновь увидевшись с Ребеккой.

Ребекка слушала его не прерывая и лишь изредка говорила «да», или «ммм», или «неужели?» и всякий раз подавала эти короткие реплики все неохотней и становилась все грустней. Но наступил момент, когда на недолгое время вновь забрезжил свет. Брекен завел речь о засухе, а Ребекка вдруг насмешливым тоном сказала:

— Ты должен положить ей конец, Брекен, ведь ты правишь Данктоном.

Смех Брекена прозвучал, пожалуй, излишне громко, и он ответил:

— Я ведь не всесилен в отличие от Камня, Ребекка.

Затем Босвелл услышал, как она мягко сказала:

— Конечно, дорогой мой, конечно.

Брекен умолк, он не хуже Босвелла понял, что ее упрек продиктован любовью, и не сумел скрыть своей печали. Он отбросил всякое притворство и посмотрел прямо в глаза Ребекке, и она не отвела взгляда. Они на мгновение застыли. Ребекке запомнился этот его взгляд с того самого сентябрьского дня, когда они повстречались во время ливня и Брекен впервые назвал ей свое имя. Тогда он поспешил сбежать и теперь проделал то же самое, торопливо пробормотав пару слов на прощание. Ребекка продолжала стоять на месте, и лишь ласковое прикосновение Босвелла к ее плечу немного смягчило для нее горечь потери. Ребекка подумала, что так или иначе виной всему она сама, ведь, вероятно, она сделала не все, что было в ее силах. Подобное ощущение, от которого сжималось сердце, возникало у нее всякий раз, когда она вспоминала о Мандрейке. И тут на нее вновь нахлынули мысли об отце, которого она так сильно любила, и она опять принялась гадать, почему Брекен не услышал его криков.

Глава девятая

Наступила третья неделя августа, Стоункроп пришел из Луговой системы к. Брекену. Разговор между ними состоялся в норах старейшин в присутствии Босвелла и нескольких кротов из Данктона.

— Наша жизнь крайне осложнилась из-за засухи, Брекен, — сказал Стоункроп. — Видимо, в лесу положение лучше, и вы не заметили, что мы в лугах на грани гибели. Трава засохла и пожелтела, почва потрескалась и стала такой твердой, что кротыши, покинувшие материнские норы, не могут выкопать свои собственные, им приходится жить на поверхности земли в тех немногих местах, где еще осталась высокая трава. Многие стали добычей сов и пустельг. Те, что посильней, ведут борьбу за территории, принадлежащие взрослым кротам, в системе постоянно возникают драки, а дерутся теперь насмерть. Пищи стало мало, и кроты, обнаружившие место, где водятся черви, держат это в секрете от других и убивают тех, кому удается проникнуть в их тайну. Обитатели системы стали относиться друг к другу подозрительно и с недоверием.

— А что мы можем поделать? — холодно спросил Брекен. — У нас тоже плохо с едой, и, насколько мне известно, положение становится все хуже.

Он посмотрел на данктонцев, ожидая, что те подтвердит его слова. Они закивали, а Босвелл подумал про себя: недостаток пищи всегда служит причиной раздоров между соседствующими системами и внутри каждой из них. Ему доводилось слышать об этом, но он впервые столкнулся с этим вплотную.

Брекен бросил на Стоункропа взгляд, в котором не было и тени сочувствия. В его обязанности входит забота о жителях родной системы, и, если Стоункроп рассчитывает на то, что луговые кроты смогут перебраться в Данктон, где легче обеспечить себе пропитание — а судя по всему, он именно к этому и клонит, — придется ему воспрепятствовать и в случае необходимости применить силу.

— Мой предшественник Броум, который помог обитателям вашей системы избавиться от Руна — не говоря уже о Мандрейке, — полагал, что луговым кротам должен быть открыт свободный доступ к Камню, — сказал Стоункроп.

— Так он и открыт, — раздраженно бросил Брекен. Он не любил, когда ему напоминали о Броуме, Руне и Мандрейке, а слышать о них от Стоункропа было и вовсе неприятно. Все это, как и многое другое, миновало и навсегда осталось в прошлом.

— Кто-нибудь из кротов живет сейчас в Древней Системе? — неожиданно спросил Стоункроп.

Услышав этот вопрос, Брекен, сохраняя бесстрастное выражение, принялся раздумывать над тем, как бы получше ответить, отлично понимая, с какой целью он задан. Он не хотел, чтобы луговые кроты поселились в Древней Системе, подобная мысль показалась ему святотатством. Святотатство? Брекен подумал про себя, что это неожиданное для его лексикона слово. Да ладно, чего там, он просто не хочет, чтобы кто-либо из кротов жил в Древней Системе.

— Если ты полагаешь, что луговые кроты могли бы перебраться в Древнюю Систему, раз никто из данктонцев сейчас в ней не живет… — Он едва было не сказал, что Стоункропу лучше раз и навсегда забыть об этой мысли, но решил, что делать этого не стоит.

За время, которое он провел, управляя Данктоном, Брекен успел заметить, что порой куда удобнее дать уклончивый ответ, нежели прямой и решительный. Поэтому он слегка замялся, а затем неубедительно пробормотал:

— Тогда… тогда нам с данктонцами надо будет хорошенько обсудить этот вопрос. Уверяю тебя, Стоункроп, мы постараемся все уладить самым наилучшим образом.

Но Стоункропу показалась неприятной увертливость, появившаяся в манере Брекена, и он не поверил его словам. Странно, ведь раньше разговаривать с Брекеном было так легко. А сейчас он даже ни разу не улыбнулся. И куда подевалась его живость?

Они обменялись еще несколькими ничего не значащими словами, и Стоункроп ушел, не добившись от Брекена ничего, кроме обещания дать ответ в ближайшие дни или в крайнем случае через неделю. Но Стоункроп предупредил его, что вряд ли сможет в течение долгого времени удерживать луговых кротов от бунта, если ситуация коренным образом не изменится. А если этого не случится и Брекен откажется пойти им навстречу, ему придется решать, не дает ли луговым кротам права захватить Древнюю Систему силой тот факт, что в свое время они оказали Брекену значительную помощь…