Брекен и Ребекка

Затем он повернулся и устремил взгляд к Камню, возле которого стояли Брекен и Меккинс, удерживая Ребекку, и все они увидели, как исказилось от ужаса его лицо, ужаса перед тем, что внезапно открылось его глазам и пронизало его насквозь. Словно пытаясь оправдаться, он проговорил неестественно ровным тоном:

— Он убил Кеана. Он убил твоих кротышей. Он…

— Он любил меня, — вскричала Ребекка. — Он звал меня. А я не смогла… вы меня не пустили… не дали мне…

И тут она разразилась страшными, дикими рыданиями, оплакивая то, чего уже никакими силами не вернуть назад, а Брекену показалось, что она оплакивает не только Мандрейка, но и всех, кто погиб или лежал, умирая, на прогалине вокруг Камня, что Ребекка плачет по Броуму и Маллиону, по Окслип, и Буррхеду, по луговым кротам и по данктонским, по самцам и самкам — по всем до единого. И, что показалось ему страшней всего, она оплакивает и его самого.

Брекен потянулся к ней в стремлении утешить ее, но Ребекка отстранилась, и взгляд, который она бросила на него, словно исходил из далеких, пронизанных холодом глубин. Его лапа соскользнула с ее плеча, а она подошла к лежавшему на земле Мандрейку, на мгновенье замерла, затем склонилась, ласково погладила его по голове, а потом оглянулась, посмотрела на Брекена и Стоункропа с суровой жалостью и, пройдя по прогалине, скрылась в темноте.

Даже если бы в сердце Брекену вонзился острый коготь, он не причинил бы ему такой невыносимой боли, как взгляд, который бросила на него Ребекка, прежде чем повернуться и уйти. Брекену почудилось, будто каменная стена преградила ему доступ к самой жизни. Он подбежал к краю прогалины, зовя ее: «Ребекка! Ребекка!», но крик его прозвучал глухо, а заливавший опушку свет померк, и луна скрылась за верхушками деревьев.

И тут до него донесся мягкий голос стоявшего возле Камня Босвелла:

— Произнеси слова молитвы, Брекен. Пусть Камень дарует в Самую Короткую Ночь благословение кротышам.

Обернувшись, Брекен посмотрел на Камень, который словно стал темней. В угасающем свете тела погибших кротов, лежавшие вокруг него, казались лишь округлыми тенями. Он увидел начавших потихоньку приходить в себя кротят, которых им удалось спасти, и рядом с ними их матерей. Казалось, на Босвелла, стоявшего сбоку от Камня, с сочувствием глядя на Брекена, откуда-то льется более яркий свет, и Брекену почудилось, будто Босвелл является частью Камня, наполненной биением жизни.

Брекену хотелось плакать. Он потерял свою Ребекку. Он сознавал это с такой же непреложностью, как то, что вокруг него сгустилась ночь.

— Произнеси слова молитвы, Брекен, — прошептал, а может, прокричал Босвелл. — Рун бежал, Камень даровал спасение всем нам.

«Камень даровал спасение всем, кроме меня, — с горечью подумал Брекен. — И кроме Ребекки».

Он двинулся вперед и остановился к западу от Камня, с той стороны, в которую он был наклонен. Устремив взгляд к вершине, единственной его части, по-прежнему залитой ясным светом луны, он принялся произносить слова, которые выучил так давно. Вначале прозвучали первые из строк — а ведь он думал, что они не сохранились у него в памяти, — а затем, наконец, завершающая часть молитвы:

Росами омоем лапы их,

Ветрами западными шкуры вычистим,

Отборною… одарим… землею,

Солнечным светом… пожалуем…

В горле у него застрял комок, и голос его прервался, но тут зазвучал голос Босвелла, чьи силы передались и Брекену, чья вера породила в его душе слабый проблеск надежды. В нем слышались отзвуки древнейшего прошлого, времен, когда окружавшие их сейчас туннели еще не были прорыты, он звенел, стремясь навстречу будущему, биение которого Босвелл ощущал всем сердцем.

Молим семькрат благодать

Благодати:

Милости обличья,

Милости добродетели,

Милости страдания,

Милости мудрости,

Милости верных словес,

Доверия милости,

Милости благообразия.

Если Брекену и случилось запнуться, когда он произносил эти слова, никто этого не заметил, ибо наполненный звучной мощью голос Босвелла ни разу не прервался. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Брекен обошел всех кротышей, притрагиваясь к каждому по очереди, как порой поступала Ребекка.

Лапы омоем потоками света,

Души отверзем любви когтями —

Пусть же внемлют они безмолвному Камню.

«Значит, Босвеллу тоже известны слова молитвы, — мелькнуло в голове у Брекена. — И кто же такой этот Босвелл?»

— Опасность миновала, — заговорил Брекен, обращаясь к матерям кротышей из Болотного Края. — Вы можете вернуться по домам вместе с малышами.

Кроты начали расходиться: луговые кроты, которых повел за собой Стоункроп, скрылись в лесу и устремились на запад, жители Болотного Края тоже пустились в дальний путь. На прогалине еще оставались боевики, но Брекен понял, что они уже не представляют никакой угрозы, что это всего лишь кроты, которых попутала нелегкая, и они сами не знают, что делать дальше. Храня молчание, кроты собрались вокруг Брекена, Меккинса и Босвелла и застыли, ожидая, какое они примут решение. И тут Брекен заметил, что из теней на свет выходят и другие обитатели Данктона: истсайдцы, кротихи из Вестсайда, старые кроты склонов. Даже некоторые из жителей Болотного Края остались на опушке вместе с Брекеном. Затем они принялись шептать нараспев:

— Бэрроу-Вэйл, Бэрроу-Вэйл, Бэрроу-Вэйл…

Когда эти странные звуки, от которых веяло чем-то первобытным, донеслись до Брекена, он понял, что ему придется отвести их туда. Он повернулся спиной к Камню, понимая, что на его плечи ляжет теперь бремя власти, принадлежавшей сначала Мандрейку, а затем Руну и сгубившей их обоих.

Среди кротов, спускавшихся следом за Брекеном вниз по склону, радостно распевая «Бэрроу-Вэйл» и «Брекен, Брекен», лишь один хранил молчание, хотя искренне любил его. Этим кротом был Босвелл, который хромал в задних рядах, изо всех сил стараясь не отставать и ни на миг не упустить Брекена из виду.

Глава восьмая

Обитатели Данктонского леса вскоре свыклись с тем, что правление перешло к Брекену, и зажили обычной для лета жизнью. Поначалу кое-кто из боевиков, утверждавших, что Рун вполне может вернуться обратно, поскольку его не убили и ему удалось скрыться, пытался мутить воду и бунтовать, но Брекен быстро положил этому конец, вступив в схватку с двумя самыми непримиримыми из боевиков, и после короткого решительного боя один из них погиб, а другой был тяжело ранен.

К исходу первой недели июля все утихомирились, Брекен добился полнейшего авторитета, а от боевиков осталось лишь воспоминание, постепенно отступавшее в область теней, из которых они когда-то вышли. В основном Брекен занимался тем, что улаживал различные споры и ссоры, которые часто вспыхивают в любой системе летом, когда забот становится не так уж много и всех интересует лишь вопрос о том, какие территории достанутся кротышам нового поколения.

А лето становилось все жарче и жарче. Бывает так, что после двух-трех жарких дней на небе появляются большие дождевые тучи, которые закрывают собой солнце, напоминая всем, что каждый ясный день — подарок, которым следует дорожить, но В этом году жара нарастала хоть и медленно, но непрерывно, ни на день не давая передышки, так что яркая зелень растений постепенно померкла, а листья на ветвях, застывших неподвижно в знойном воздухе, печально поникли. Землю окутывало дымчатое марево, пробиваясь сквозь которое лучи солнца утрачивали живительную силу. В те редкие дни, когда выпадал дождь, капли его высыхали, едва успев долететь до земли, а с третьей недели июля дожди и вовсе прекратились.

Уже давно всем казалось естественным, что Брекен управляет системой. Он давал советы, оказывал помощь, когда это требовалось, посетил Луговую систему, где правление перешло к Стоункропу, и они окончательно договорились о том, что доступ к Камню отныне будет свободен для всех луговых кротов. Вскоре обитатели обеих систем почувствовали, что теперь им живется лучше и вольготней, а Брекен пришел к выводу — во многом оправданному, — что давно в Данктонском Лесу не было так приятно, как сейчас.