Кататония

«Однажды Он явится тебе, — наставлял меня Рэджи, — и ты почувствуешь, как легкость разольется по телу в секунду. Но не дай себе обмануться: только нечистый способен избавить нас от страданий. Его имя — Фэйсал. Он — лукавый двойник Вечного. Фэйсал станет на твоем пути в человеческом или божественном облике; он будет искушать тебя, но ты должен хранить верность священной земле Асаада».

Что ж, Рейна, настало время рассказать тебе о том, кто сыграл в этой истории главную роль.

«Фэйсал» — шепчу со страхом кощунственную молитву.

«Райс» — рождает ответ слепая действительность.

Он вошёл в барак широким, летящим шагом, бросил на пустую кровать рядом со мной потертую сумку из мешковины. Глаза не в пол, а навзничь. Руки сокрыты черной кожей перчаток, уходящей под кайму куртки. В уголках губ — следы смазанной улыбки. Он был измождён, однако из всех нас, двадцати пяти перевозчиков Кольца, единственный дышал жизнью.

Откуда он? — Зудело в голове.

Кто позволил занести этот вирус в наши ряды? Кто допустил такую оплошность? Неужели сам Фэйсал примерил на себя столь странный облик, чтобы заставить нас отвернуться от Вечного?

— К церемонии готовитесь? — Уронил Райс мне в ноги, торопливо стягивая с себя темно-зеленую форму рабочего Четвертого круга, чтобы на смену ей принять белые одежды провидцев — знак готовности услышать одно из одиннадцати откровений Мирзы.

Тогда, в первый день мая, согласно седьмой главе священного Вефрата, пророк Аман обратился к братья свои, жителям Асаада, с вестью о том, что на двенадцатый день Вечный Мирза опрокинет тьму на землю. Только первого мая мы ненадолго забывали о тяготах службы, становились братьями перед лицом Вечного.

Это был день наш. День единения смертных душ, когда мы впитывали друг друга до последней капли, не разделяя более грехи на свои и чужие. И вот он, пик нашего единства: то, как мы целой, ослепленной недоумением массой смотрели на чужака, который вторгся в тишину нашей убогой обители.

— Как тебя зовут, брат? — Чужак ловко поймал мой взгляд.

— Фрэй, — вырвалось в ответ вместе с испугом.

«Не говори Фэйсалу имени своего! — С малых лет учили нас. — Не отдавай ключей души своей». Но я, неведомо почему, без сожалений вручил их Райсу. Вечному нет до меня дела — скользнула в голове опасная мысль — быть может, Фэйсал излечит мою душу?

Впрочем, какая глупость!

Осознание настигло слишком поздно. Разум — враг мой! И я прогнал мысли прочь. Ввысь и в стороны.

— Райс. — Чужак по устаревшей традиции попытался обнять меня левой рукой, но я своевременно отстранился, не позволяя ему совершить роковую ошибку на глазах у всей коммуны.

— Вечный смотрит. — Прошептал опасливо, опустив глаза в пол.

— Узри и ты его. — Райс исправился в секунду, судорожно обняв меня правой рукой.

Помню с животной ясностью, как холод перчатки отпечатывается на теле и как я нервно повожу плечом, отстраняясь. Райс пах сырой землей, взрытой и тяжело дышащей после дождя. От чужака прямо-таки веяло живой смертью, как будто его должны были расстрелять во время очередной зачистки.

Но тем днём никто бы не погиб. — Я знал наверняка. Пророк Аман молился за нас перед ликом Вечного. Что уж говорить, даже хранители Центра сегодня вправе совершить лишь один карательный выстрел.

Мы неспешно двинулись к дверям барака, стесненные собственной наготой и внутренне содрогающиеся в преддверии церемонии. Наш день: долгожданный, терпкий на вкус, как слёзы; он приоткрывал завесу нового года жизни, отмеряя её еле различимое течение; он напоминал о том, кто мы есть на самом деле, кому служим и за кого обязаны умирать. Поговаривали, однажды Мирза дарует человечеству двенадцатое пророчество. Кажется, раньше я был готов страдать целую вечность, только бы посмотреть в глаза новому пророку — узреть в них, пускай и на секунду, отпечаток лика Вечного. Сейчас же я страшусь самой мысли, что двенадцатое пророчество может оказаться явью, а не выдумкой.

Райс медлил. Стоял, увязший в мыслях, глазами утопший в робости.

— Ты ведь из Четвертого круга? — Мне показалось жизненно важным привести чужака в чувства.

— Да, — он машинально кивнул, точно не расслышал меня.

В голову тогда запоздало ударила мысль, что для рабочего Четвертого круга Райс был слишком хорошо развит, да и по здоровому цвету кожи никак нельзя было сказать, что человек, стоявший передо мной, имел дело с токсинами. Он выглядел так, словно всю жизнь провёл при Центре; день за днём проводил у лаборатории, в скуке поглаживая курок дробовика; перед зачистками примерял маску Правого, которая, впрочем, не укрывала его от глаз Вечного, но была жестом заведомого покаяния.

Да, убивать людей жестоко. Но временами не убивать — ещё большая жестокость. Такова простая философия Правых. И Райс был похож на того, кто жил и довольствовался ею, пока не попал в немилость Центра.

— Амана ведь убила собственная семья. — Внезапно произнёс Райс, пусто глядя на растворяющиеся в дверях силуэты.

— Что? — Я в исступлении уставился на него.

— Просто вспомнилось. Амана ведь убили его братья. — Взгляд Райса резко прояснился. — Его закололи на третий день месяца. Пророк Юсуф тогда предсказал, что те, кто не прозреет в день, когда тьма упадет на землю, умрут от рук Вечного. Потому что грешны. Потому что недостойны даров его. Братья подумали, что Аман намеренно утаил это. Они видели в нём предателя рода человеческого. Хотя Аман просто не знал всей правды: Вечный даровал ему лишь одно откровение.

— Хочешь испортить нам праздник? — Намёк Райса был более чем ясен: в Кольце каждый волей-неволей учится читать между строк. И мы все платили за это, рано или поздно. Одни отдавали жизнь на первой же зачистке, другие омывали каждое слово потом и слезами, копая могилы первым.

— Праздник Лжебратства. Разве его можно испортить? — Грубо отмерил Райс. Маска растерянности разом спала с его лица, разбилась о наши ноги.

— Фэйсал говорит твоими устами. — Я отступился, пускай и на шаг — Райс зашелся смехом.

— Сколько тебе, Фрэй?

— Восемнадцать. — Мне хотелось уйти. Выбежать наконец наружу к подножью Храма Явления Вышних и провалиться от усталости на траву; хотелось облачиться в церемониальные одежды, принятые из рук Рэджи, и срастись кистями с братьями, пускай и мнимыми. Но я продолжал мирно стоять, внимая безумцу, словно в этом заключалась моя священная обязанность.

— Нет никакого Фэйсала. Пора бы понять. — Райс опустился на край кровати, явно не намеревающийся уходить. — Давно пора.

— Нас уже заждались, наверное. — Я с готовностью пропустил его слова мимо ушей.