Кататония

— Я ненавижу тебя. — Решительно признался я.

— Я понимаю.

— Я не просил твоего понимания.

— Это необходимость. Мы все из Кольца и обязаны понимать друг друга. Кто, если не мы.

— Ты все портишь.

— Я не прошу принимать мои слова как истину. Скорее напротив. Единственное, что остается после такой истины — вздернуться. Можешь злиться на меня сколько угодно.

— Хватит делать вид, будто ты другой. Ты ровно такой же слуга Кольца и ничуть не меньше служил ему, с кем ни сравни. Ты взорвал склад с оружием в пригороде, приложил руку к гибели нового посла от Литоргона в Аркор, сделал с десяток бомб для неудавшейся миссии по крушению пятой ветки метро. И ты рассуждаешь о Мирзе?! Ты сделал столько дерьма, что даже заикаться о вере, которая тебя покрывает, не стоит.

Райс молча закурил.

Я тихо отвернулся к стене.

Мы не разговаривали неделю.

.

.

.

Я думаю, что знал истину всё это время. Иначе существование кажется бессмысленным и глупым. Думаю, я прочёл её ещё в Уставе, между строк; в виновато опущенных глазах Нухов или в бюрократическом шрифте Вефрата. Я почувствовал что-то нескладное, но отложил эти мысли на потом, на время отбоя, когда перед тем, как сон провалится в тебя, есть считанное количество свободных минут. Но забыл. Так случается. Или, как сказала бы ты, бывает. А когда наступил новый день, жизнь с готовностью вобрала меня в самый желудок. Вот и получилось, я испытал утрату за долю секунды: достиг её дна и всплыл на поверхность, мирно болтыхаясь в лучах светского сознания.

Бога никогда не было и больше не будет. Стоял Храм Явления Вышних, текли воскресные чтения, сменяли друг друга ученики на нескончаемой ленте службы. Я должен был освободиться от оков страха и стыда, но вместо этого оказался вывернут органами наружу.

Но тебе не понять.

Ты ждала обнаружить здесь признания в неподдельной, страстной любви, на которую способен разве что такой дикарь, как я.

Но вот тебе другое откровение: тебе не понять, потому что в тебе нет бога. В тебе, мною вспоротой, его нет — говорю с уверенностью.