Страница 21 из 123
«Интересно, как она распознала — кому какое?» — задумалась я, — По аромату что ли? Они же абсолютно одинаковые и по размеру и по форме'.
Следом за блюдами на столе появились четыре высоких стакана. Они парами расположились возле каждой из этих плоских тарелок молочного оттенка. Два из четырех стаканов были полными: один предстал с жидкостью пурпурного цвета, другой — с ярко желтой. Рядом с пустыми стаканами «материализовалось» по бутылке минералки. Композицию на столе завершил салатник, кажется, с «Оливье», и два плоских блюда поменьше, расположившиеся рядом с внушительными «летающими тарелками». А в самом центре «припарковалась» плетенная хлебница с нарезанным в ней хлебом. Ломтики белого располагались на ней с левой от меня стороны, черного — справа.
Закончив с сервировкой, Лилия повернулась к Кириллу Андреевичу, продолжавшему работать за ноутом.
— Ваш обед, Господин, — негромко произнесла она. Как обычно — с почтением.
— Принято, — бросил он то ли ей, то ли через наушники кому-то, маячившему теперь на экране… И снова принялся что-то печатать.
«Значит, господин еще не отобедавши… Так увлекся, что пропустил регулярный прием пищи?»
Я ничуть не сомневалась, что у этого человека существует определенный распорядок дня. По мнению дедушки, люди с математическим складом ума обычно всё расписывают по часам и редко делают исключения из установленных правил.
«Потому что любое исключение способно сломать алгоритм их действий. А когда этот алгоритм дает сбой, — если верить мнению деда, — на его устранение требуется время. И это — непорядок. Потому что это время было ранее запланировано на выполнение других действий», — объяснял он мне.
О таком типе личности дед частенько мне растолковывал в своих любимых аналитических «выкладках». Он просто обожает в этом упражняться, неизменно приговаривая: «Это тебе на будущее». Будто готовит меня к чему-то. А вот к чему именно — не объясняет.
Пожалуй, да — склад ума моего собеседника был именно математическим. В беседе со мной он настойчиво придерживался некой выверенной формулы. И вопросы, заданные под разным 'соусом, крутились строго вокруг нее. Меня явно в чем-то подозревали и бесконечным множеством этих вопросов, похоже, пытались найти подтверждение своим подозрениям. И так увлеклись процессом, что позволили себе пожертвовать приемом пищи.
«Хотя почему пожертвовать? Сейчас он наверстает упущенное…»
Кирилл Андреевич Орлов, определенно, был из тех, кто своего никогда не упускает. Ни при каких обстоятельствах.
— Прошу к столу, Госпожа, — негромко обратилась ко мне Лилия. Я отвлеклась от своих раздумий и заметила, что девушка чуть склонила голову, видимо, ожидая моей реакции.
— Спасибо большое, — поблагодарила я ее. И с улыбкой добавила: — Сервировка — на высоте! И всё так вкусно пахнет! Вы просто находка для гурмана, Лилия!
— Благодарю вас, Госпожа. Мне очень важно ваше мнение.
Я было хотела поинтересоваться: «Почему?», но меня лишили этой возможности.
— Лилия, можешь быть свободна, — распорядился Орлов по-хозяйски. — Прошу к столу, Миледи, — обратился он уже ко мне.
Повторять приглашение не пришлось. С постели меня словно ветром сдуло! Одно мгновение — и я стояла у стола перед «своим» креслом. Стояла и наблюдала, как, опустив крышку ноута, мой сотрапезник оставил его на еще одной тумбочке, неизвестно, откуда взявшейся в номере. Прикатив свое кресло к обеденному столу, он подошел к моему и галантно помог в него усесться. Только после этого Кирилл Андреевич занял свое место и убрал крышку с блюда, на котором красовался огромный стейк из говядины средней прожарки с ломтиками запеченного картофеля и овощами, разложенными вокруг него.
Я с наслаждением вдохнула аромат вкусностей, скрытых на моем блюде под металлическим кавером. Густой, чуть терпкий запах специй показался мне смутно знакомым. Но где и когда я ощущала его раньше, моя натруженная память оживлять отказывалась. Я осторожно оторвала от блюда переливающийся сталью конус и впала в ступор…
Ярко-красными глазками—бусинками с блюда на меня «смотрели» медальоны из говядины под брусничным соусом. С овощным гарниром. Их так же, как когда-то было ровно пять штук… И были они один в один похожи на те, которые я много лет назад с удовольствием помогала «натыкивать чесночком». И с превеликим аппетитом поедала их с пылу с жару, нагулявшись на свежем морозном воздухе у берегов Енисея.
«Это твоя норма, малышка!» — в голове раздался добрый, тихий голос из моего далекого детства. Голос этот никогда не звучал по-русски. Всегда — на одном странном диалекте. На наречии, которое когда-то я вынуждена была научиться понимать…
Те медальоны были — пальчики оближешь! И я всегда съедала их все до последнего кусочка, сидя за широким столом в кругу людей, на полгода заменивших мне семью. Перед глазами, как по команде, поплыли их далекие образы. Лица эти настолько плохо сохранились в памяти, что казались очень слабо «прорисованными», едва различимыми. Я попыталась «прорисовать» их четче, постаравшись «переместиться» в то время, и даже увидела, как мы с одной девчонкой рассекаем на коньках по крепкому Енисейскому льду.
«Как же ее звали? — задумалась я, — Не помню…»
— Екатерина!
— Да, — рассеянно откликнулась я.
— Что тебя затянуло в этот раз?
— Вспомнилась одна поездка.
— Куда?
— Есть ли смысл рассказывать… Давно это было.
— Послушаю и решу, есть он или нет. Так куда ездила?
— За Урал, — ответила я, удивляясь его настойчивости.
— Добавь конкретики! — распорядился он. И уточнил: — Куда именно за Урал?
— Если конкретнее, — вздохнув, объяснила я, — то в Красноярский край… Там такая тайга… Красиво… Очень…
— С кем ездила?
— С дедушкой. Он тогда отвез меня к тете Алле — маминой подруге.
— Зачем?
— Сказал, для того, «чтобы пришла в себя». Понимаете… Когда не стало мамы… Это выбило меня из колеи. Помню, отказывалась разговаривать. С кем бы то ни было.
— Почему?
— Не знаю… Просто стала считать это неинтересным. Постоянно сидела в своей комнате. По-турецки… И смотрела на портрет мамы. Он вдруг появился на стене напротив моей кровати. Смотрела на маму и постоянно плакала. В общем…
Меня слушали молча. Не перебивая, не задавая наводящих вопросов. И, казалось, вслушивались в каждое слово, которое я произносила.
— Дед решил, что я в депрессии, — продолжила я, — И счел смену обстановки единственным, что помогло бы вытянуть меня из нее. Он оказался прав — помогло. Правда, в тот день, когда он сообщил мне, что переезжаю невесть куда, я взбунтовалась не на шутку, — усмехнулась я, вспоминая. — И тогда я решила сбежать.
— Куда? — видимо, не сдержался мой слушатель.
В его глазах считывался интерес. И это подтолкнуло меня к откровенности. Мне вдруг захотелось рассказать ему о той поездке все. Все, что удастся вспомнить…
— На дачу к Алисе, — поделилась я, возродив в памяти свои ощущения тех дней.
Тогда меня накрыло покрывалом безысходности. Тяжелым. Будто свинцовым. Дни вяло плелись один за другим. Я просыпалась по утрам и неизменно приходила в ужас от того, насколько всё изменилось. Насколько безрадостной стала жизнь.
— Идея с побегом показалась мне удачной, — продолжила я свой рассказ, — Думала, отсижусь на Алискиной даче несколько дней и вернусь. А тем временем дедушка откажется от намерения отсылать меня из дома. Именно отсылать, потому что свой отъезд я воспринимала как ссылку. У Алисы на даче был большой дом. Она заверила меня, что в погребе там полно продуктов… Как раз тогда бабуля уже научила меня жарить яичницу и варить картошку. Поэтому я была уверена, что голодать не придется. Правда, чтобы добраться до продуктов, нужно было открыть дверь погреба. А она трудно открывалась. Алиса говорила, что дверь та находилась в полу, и надо было очень сильно ее тянуть. Но мы тогда решили, что вместе потянем и обязательно откроем… А еще у них на даче было много книг — огромная такая библиотека. А с книгами нам было бы не скучно. В общем, расчет был на то, что дедушка за это время передумает увозить меня из дома. И от Алисы.