Страница 24 из 123
— А, ну да… Мне же, конечно, было неизвестно, что эта самая девочка может вспомнить и передать все в подробностях. Я же даже не догадывался, чья она дочь, правда? Не знал, что ей по наследству от отца передалась фотографическая память. А от матери — отличная наблюдательность. Так же, верно? А отец этой девочки, конечно же, не рассказывал мне, какая у него смышленая дочь, да как она всё подмечает и запоминает. И что способности ее нужно непременно развивать… И что он обязательно подарит ей «Монополию», чтобы развивала логическое мышление… И что он очень доволен тем, как его брюзга — тесть учит ее играть в шахматы. И как она уже обыграла его однажды — поставила детский мат, пока тот отвлекся.
— Почему брюзга? — растеряно спросила я.
— Потому что эти двое на дух друг друга не переносили. Громов считал твоего отца недостойным твоей матери. И изменил свое мнение только перед той командировкой, из которой Василий вернулся не тем, кем был раньше.
— Что значит «не тем, кем был раньше»?
— Понятия не имею. Так Ольга выразилась.
— Когда?
— Когда ты каталась на лошадке.
— В том парке развлечений?
— Да.
— И всё же, кто это мог быть? Там — в тоннеле? И зачем он за нами следил? Может выяснял, в какое время мы обычно выходим из дома?..
— Для этого не обязательно было перед вами «светиться». Достаточно было узнать школьное расписание.
— Послушайте, а ведь мама того старика узнала. Узнала, поэтому и занервничала. Не позволила мне поднять листочек… И потянула за собой. За руку…
— Узнала и занервничала… Теоретически это мог быть Жаров. Почему в гриме — без понятия… Зачем перед вами появился — тоже вопрос… Возможно, хотел взглянуть на тебя.
— Зачем?
— Трудно судить, что было тогда у него в голове… В те дни он потерял дочь и новорожденную внучку… Возможно, хотел увидеть дочь той, кого считал виновной в их смерти…
— Увидеть, чтобы что?
— Понятия не имею… Но поинтересуюсь у него. Обязательно.
— Ладно… В тот день, так и быть, это были не вы. А сейчас? Я имею в виду наше с ним пересечение в сквере. В прошлую пятницу.
— Вы патологически подозрительны, Миледи, — усмехнулся Орлов, покачав головой. — Зачем мне устраивать вам всякие пересечения? Ах да! Как же я сразу не догадался? Ты же носитель бесценной информации о своем отце! Ты ведь знаешь, что он жив и где находится, верно? Ты постоянно с ним на связи и, конечно же скрываешь это ото всех. И прежде всего — от меня, так? А я обязательно должен все выяснить! И вытрясти эту информацию именно из тебя. А из кого еще, правда? Ты же его дочь и просто обязана знать о нем всё!
— Да, обязана!
— Обязана, но вот незадача: кажется, не знаешь, да?
— Не сомневайтесь — узнаю! С вашей помощью или без нее, но всё обязательно выясню!
— Где-то я это уже слышал… Дай бог памяти… — продолжил Орлов надо мной потешаться, — Вспомнил! От твоей матери. — И вдруг резко сменил тон на серьёзный: — Только мы оба прекрасно знаем, чем это намерение для нее закончилось, правда?
— Знаем, но…
— Ну и что, что знаем, да? — прервали меня и принялись снова иронизировать. Стебаться, как сказала бы Марья: — С ее дочерью же такого никогда не случится! Она же умнее матери… Расторопнее… Наблюдательнее. И характер у нее понапористей будет, да? Решительный такой — в сотню раз решительнее, чем у матери, так? И главное — Екатерина Громова — сама прозорливость! Просчитать ситуацию для нее — раз плюнуть! Поэтому она всегда на шаг впереди своих недругов. Правда, пока не знает, кто они — эти самые недруги, но это ж мелочи, правда? Она прозорлива настолько, что готова рискнуть бездумно. В омут с головой броситься готова. Без всякой поддержки со стороны кого бы то ни было! Ведь ее не наблюдается даже от самого Громова, верно? Зато у Екатерины Васильевны есть поддержка подруги! Они, в общем-то, и знакомы-то всего ничего, и знает она о подружке только то, что та позволила ей о себе узнать, да ну и что, правда? Екатерина Васильевна просто уверена, что подружка — хорошая и никогда ее не подставит, не бросит в беде, всегда придет на помощь и вытащит из любого дерьма, так? Причем, совершенно бескорыстно. Исключительно по великой дружбе. Верно?
Тон его голоса был далек от доброжелательного. Он звучал хлестко и крайне иронично. Но главное — его тон не был безразличным. Именно это и останавливало меня от резкостей и требования прекратить экзекуцию. Но вслушиваясь в аргументы Кирилла Андреевича, я вдруг ощутила себя полной дурочкой, вслепую ступившей на минное поле.
— Что молчишь? Расклад неверный выдал?
— Он какой-то странный… Этот ваш расклад. Вывернутый наизнанку.
— Чтобы принять решение надо все факты изучить. Досконально. Взглянуть на них под разным углом. И ключевое слово тут — «под разным». Наизнанку их вывернуть, если потребуется. Иногда изнанка может очень удивить… Чаще всего так и бывает.
— И где же мне раздобыть эти самые факты? С чего начать?
На меня взглянули, как на несмышлёное дитя и выдали:
— Начни с того, что выясни, кто такая Стоцкая. Обеспечь себе безопасный тыл.
— Дед ее проверил перед тем, как позволил нам подружиться.
— Проверил — не сомневаюсь. Но не лучше ли и самой убедиться, что чиста? Хотя бы просто потому, что всегда и во всем нужно полагаться прежде всего на себя.
— Вы что-то о Марье выяснили, да? Что-то плохое?
— Не ставил задачи глубоко копать. Она мне не подружка. Фасад, вроде, чист. Опять же ключевое слово тут «вроде». Параллельно тряси Громова. Это будет для тебя и безопасно, и информативно. Информативно, если преуспеешь, конечно. Громов знает немало, но он — крепкий орешек. А пока вернемся к теме моего родственника. Что еще можешь о нем сказать?
— Каменнолицый вышел на меня в сквере, — ответила я, пожав плечами.
— В каком сквере?
— Том, что рядом с Универом. Мимо которого вы проезжали.
— В пятницу?
— Да. Значит, вы в курсе?
— В курсе чего?
— В курсе нашей встречи с вашим родственником.
— Включи мозг, девочка! Зачем бы я тогда спрашивал у тебя, где именно она имела место?
— А если спросили, чтобы отвести от себя подозрения?
— Подозрения в чем?
— Например, в том, что работаете с ним в связке.
— В связке… — Он замолчал ненадолго. А потом решил поделиться: — Я не работаю, как ты выразилась, с ним в связке.
— Почему?
— Цели не совпадают. И потом: работать в связке можно только с тем, в ком ты безоговорочно уверен. А в случае с Жаровым всегда есть риск, что игра пойдет не по моим правилам. К тому же до недавнего времени он был недееспособен.
— Недееспособен? Значит, он всё-таки болен…
— Перенес инсульт…
— Вот как… Не знала… Как давно?
— Много лет назад. Успел полностью восстановиться. Если верить заключению врачебной комиссии.
— Полностью? Это спорно… Последствия болезни же налицо… Вернее, на лице… Трость опять же… Значит, он до конца не восстановился.
— Логично. Вопросы остаются… Ладно, оставим это пока. О чем вы беседовали?
— Ни о чем… Он просто смотрел на меня…
— Просто смотрел… А ты?
— А я просто начала вспоминать.
— Что конкретно?
— Родителей… Дедушку… Наш пикник перед тем, как папа уехал в командировку.
— Ясно.
— И что же вам ясно, позвольте спросить?
— Процесс запущен Жаровым.
— Какой процесс?
— «Процесс активации когнитивных функций», как он это называет. Вернее, раньше называл. Он настроил твой мозг на воспоминания — так понятнее?
— Не совсем… Как он это сделал?
— Жаров когда-то обладал… некоторыми способностями к внушению…
— Вы говорите о гипнозе? Он что телепат?
— В прошлом. Уже много лет бесполезен. Так я полагал до нашего с тобой разговора. Но, похоже, ошибался…
— Фантастика какая-то… Он… кто-то вроде главного по тарелочкам, да?
— По серым клеточкам.
— Кто он по профессии?
— Психоаналитик. Когда-то был штатным гипнологом. Дослужился до Главы аналитического отдела Центра.