Страница 1 из 24
Вслед за тенью. Книга вторая
Глава 1 Полный трэш
Я постепенно выплывала из крепкого беззаботного небытия. Казалось, каждая клеточка моего, переутомленного за эти дни мозга, чувствовала себя до чертиков счастливой от того, что, наконец, удалось отдохнуть. Однако состояние покоя всё же казалось мне зыбким и омрачалось навязчивым предчувствием того, что очень скоро блаженной невесомости придёт конец.
«Где я? Что со мной? Который час?..» — вяло закопошились мысли в моей сонной головушке.
Словно из густого кисельного варева они принялись всплывать на подкорку, но, неповоротливые, одна за другой снова тонули в её вязких глубинах.
Маша, несомненно, назвала бы мою новую реальность «полным трэшем» и оказалась бы права. Потому что эта, нежданно свалившаяся на голову действительность навязчиво пичкала меня спонтанными воспоминаниями, стоило только проснуться, отчего я всё чаще ощущала себя марионеткой в чьих-то недобрых руках…
'Неужели опять начнётся? — мысленно пробурчала я, ощутив тепло солнечных лучей на своих прикрытых веках. В уши хлынули слабые щелкающие звуки чего-то непонятного, но, кажется, отдаленно знакомого. Чего-то, с недавних пор почти привычного…
Спонтанное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло душу. Зыбкое, едва уловимое, оно поселилось во мне совсем недавно, но с тех пор время от времени окутывало на меня неприятной невидимой пеленой. Я ментально сопротивлялась этому, неприятно липкому наваждению и большую часть времени держала его под контролем, но настороженность моя росла как на дрожжах, потому что с каждым новым утром пелена беспокойства всё больше и больше напоминала рыболовную сеть, с коварством которой мне выпало столкнуться еще в детстве, на моей, первой и последней в жизни, рыбалке. Сеть эту, тяжелую, липкую, насквозь пропахшую рыбой, я еще долго обходила тогда стороной.
Стояла осень, но там, куда прилетели мы с дедом, шел снег. Повсюду уже выросли сугробы, но река еще не промерзла. В тот пасмурный день, намертво врезавшийся в память, мы рыбачили втроем: я и два деда: мой и дедушка из тайги. Они не взяли тогда с собой удочек. Они закинули в реку сеть, показавшуюся мне — семилетней девчонке — просто гигантской. И, как в сказке о золотой рыбке, невод принёс рыбину — самую красивую из всех, что я когда-либо видела…
В память врезалось, насколько стойко она сражалась за жизнь. Большая, сильная и юркая, вся опутанная толстыми веревками, рыбка моя не сдавалась: трепыхалась что было сил и неистово била хвостом, распыляя повсюду целый фейерверк колючих брызг. Но сеть крепко держала ее в плену. Намертво. Помню, как слезы застилали мне глаза, как я метнулась к пленнице на помощь, как ухватилась за липкую сетку, которую оба дедушки на пару уже вытянули на берег. Помню, как поскользнулась и покатилась бы вниз — в самую реку, по поверхности которой, то там, то тут уже плавали тонкие льдинки. Да, я упала бы в воду, если бы дед не ухватил меня за воротник шубки, не приподнял бы над землей и не откинул бы в мягкий сугроб. Помню, как грозно он тогда велел: «Не лезь! Утащит — утонешь!» Помню, как я просила их отпустить рыбку на волю, твердила, что тогда она вернет мне маму. Помню, как услышала холодное дедушкино: «Не придумывай! Она не вернется…»
Помню, как так и не получила ответа на свой вопрос «Почему?», как просидела в сугробе до самого конца экзекуции, затаив дыхание наблюдая, как тугие путы сети не дали моей красавице — рыбке ни малейшего шанса на свободу. Помню, что к ней, приготовленной потом на костре, я тогда так и не прикоснулась…
«К чему мне это вспомнилось? — мысленно задалась я вопросом. И сама же себе ответила: — Потому что уже несколько дней подряд чувствую себя той самой рыбой — рыбой, которую кто-то куда-то тянет, но кто, куда и зачем — неизвестно. Хотя куда — как раз известно: на костер…»
От невеселых мыслей в висках слегка заломило и первые молоточки принялись ритмично отбивать дробь, пока слабую, едва различимую, но, казалось, ещё чуть-чуть и дробь эта превратится в барабанную, что и спровоцирует очередные спонтанные видения.
Я осознавала, что со мной творится нечто неправильное. И совсем не питала иллюзий относительно того, что всё рассосётся само собой. Понимала, что необходимо что-то предпринять, иначе мозг мой попросту взорвется. Судьба кинула мне очередной вызов, и я его приняла. Я всегда так поступала — с самого детства — просто еще не решила, как именно буду действовать в данном случае.
«Рассказать ли дедушке? — размышляла я, не открывая глаз. — А, может, психологу? Если психологу, то как это сделать так, чтобы меня не приняли за неадекватку и не закрыли в клинике, как Алиску? Или лучше сначала пройти обследование? Независимое… Да. Пожалуй, это правильнее всего… А падение с горки — отличный повод… Мда… Но МРТ не показала ничего патологического… А если так, то и с откровениями деду и Дане можно подождать…»
Неожиданно меня озарило супермыслью! Она возникла словно из ниоткуда и оказалась настолько яркой, что напрочь сбила довольно стройный ход моих размышлений. Резво «растолкав» своих сестер—неудачниц, ворошившихся в «киселе» подкорки, егоза эта резво выпрыгнула на авансцену и, эффектно красуясь перед остальными, словно Мэрилин Монро в своём нарядном воздушном платье, вовсю «затрубила»:
«Портсигар! Это портсигар Каменнолицего! Это он был тогда в тоннеле! Вот кто виновен в смерти ма…»
«Хватит! Если был бы виновен — сидел бы еще, а не „рассекал“ по „Империалу!“» — мысленно шикнула я на неё.
«А если ему помогли не сесть, а? — не унималась настырная супермыслишка. — Тебе ли не знать, что влиятельные родственники — это большие возможности! Эрик тому наглядный пример!»
«Хватит! — снова велела я, — я ещё не до конца проснулась! Додумаю тебя позже».
Мыслишка «обиделась», нырнула в «кисель» к остальным и затаилась до поры до времени.
«И на том спасибо», — с облегчением вздохнула я, но не тут-то было!
Не успела я возрадоваться наступившей тишине, как в памяти принялись навязчиво всплывать образы. Уже в который раз за эти несколько нелегких дней я увидела «кадры из фильма» с собой в главной роли. И каким-то непостижимым образом я снова наблюдала себя со стороны.
Пред моими, всё так же закрытыми глазами стали проявляться «картинки». Поначалу они прорисовывались нечеткими контурами и чем-то напоминали полупрозрачную голограмму, но, постепенно наливались красками и становились все более узнаваемыми.
Вот я стою рядом с мамой, и она меня за что-то отчитывает, а вот мы с папой играем в шахматы, а вот мы с дедом читаем книгу, а бабуля заглядывает в комнату и заговорщицки мне подмигивает. Это подмигивание для меня — тайный знак о том, что пора бежать на кухню, ведь мои любимые блинчики с черникой уже готовы.
Кадры из «фильма» о моем счастливом прошлом сменяются, чуть зависая, словно узоры в старом, видавшем виды калейдоскопе, который в раннем детстве подарил мне дед и с которым я потом не расставалась в течение многих лет.
В мое видение врывается свист ветра за окном, рядом с которым лежу. Громкий и резкий, он выдергивает меня из воспоминаний о далеком прошлом. Перед моим внутренним взором проявляется, как карабкаюсь в гору, сражаясь с крупинками снега. Назойливые, они больно жалят лицо, а ураган хлестко сбивает их с замерзающей кожи моих щёк, а меня саму — с той самой горки. Но вдруг ветер резко перестает гудеть в ушах. Я больше не ощущаю и его хлестких ударов, не слышу и голоса Новикова, нечетким гулом сопровождавшего те порывы. Прежний кадр на мгновение зависает, а затем стирается, будто ластиком. На его месте проявляется другой. Теперь я вижу себя в комнате с Орловым. Хочу расспросить его о папе, а он предлагает сыграть в викторину. С удивлением замечаю, что в беседе с ним веду себя непривычно дерзко — совсем не так, как раньше, когда Алиса любила называть меня «пугливой мышкой—малышкой».
«Надоело! — в сердцах возмущаюсь я про себя. И приказываю: — Все прочь! Не хочу ничего вспоминать!»