Страница 155 из 167
Девушка вынула из папки первый попавшийся портрет и сунула его в руку монарху.
— Вот красивая курица, что вас достойна, — заявила она, не думая о последствиях своих слов.
— Замечательно. Прикажу сейчас же отправить в Аполонию гонцов с прошением руки старшей принцессы Аполонской, — вспылил монарх.
— Совет да любовь, — фыркнула Милагрос и, развернувшись на каблуках, направилась к выходу из террасы.
— Я не отпускал вас, баронесса, — строго произнес Чариос.
— Коль уж вы выбрали себе жену, то зачем я вам? Пусть теперь она вас и развлекает, Ваше Величество, за завтраком, обедом и ужином, — сказала она, почти бегом бросившись из кабинета.
Тяжело дыша, она добежала до своей комнаты. И чего это она так разошлась? Ведь он теперь вполне мог выкинуть её из дворца на улицу в лучшем случае. В худшем — отправить её на каторгу.
— Ну и пусть, — упрямо подумала вслух Милагрос, плюхнувшись на постель и зарывшись лицом в подушки.
Но не прошло и получаса, как в дверь громко и настойчиво постучали.
— Императору вход строго воспрещён! — громко ответила она.
Дверь распахнулась, и на пороге появился разъярённый Чариос. Милагрос встала с постели, схватив подушку, и запустила ею в монарха. Тот взял стоящий рядом стул с резной спинкой и легко отбил метательный снаряд. В пару мгновений он очутился рядом с ней. От молодого мужчины веяло опасностью, но Милагрос почему-то его не боялась, так как сама была зла на него.
— Вы, кажется, забыли, как себя вести в присутствии своего владыки, — сквозь зубы процедил император. Его глаза потемнели от гнева.
— Не помню, чтобы я была куплена вами на невольничьем рынке. Вы не особо обучены манерам. Что ж, от вас можно было ожидать чего-то подобного, — ядовито усмехнулась она.
Он вдруг заключил её в крепкие объятия и впился в её губы злым поцелуем. Милагрос замерла от неожиданности. Его губы настойчиво просили раскрыть свои. Её попытки сопротивляться были тщетны. Как бы она ни цеплялась за его камзол, пытаясь его оттолкнуть, ничего не выходило. Её сердце билось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди. Она чувствовала страх и отвращение к его поступку. И когда она, наконец, была вынуждена уступить его яростному напору, горькая слеза скатилась с уголка её синих глаз. А он всё не прерывал свой поцелуй, жадно лаская её язык своим. Вскоре он отстранился и еле успел перехватить её ладонь, предотвратив пощёчину. Чариос спокойно смотрел в её глаза, в которых была испепеляющая ненависть к нему.
— Запомните, единственное, что от вас требуется, это безоговорочное подчинение. То, в чем вы поклялись тогда на эшафоте. И я попрошу не забывать об этом, — холодно сказал он и, развернувшись, покинул её комнату.
Девушка долго не могла прийти в себя, просто стояла посередине комнаты, словно внезапный удар молнии ошеломил её до самых глубин души. Её синие глаза были широко раскрыты, будто она видит нечто невиданное, нечто такое, что переворачивает её мир с ног на голову. В её душе бушевали эмоции, словно грозовые облака. Только внешнее безмолвие и неподвижность давали понять о масштабах катастрофы, произошедшей внутри неё. Ненависть, неприязнь, восхищение его силой, упорством и величием. Всё это смешалось в головокружительный вихрь.
«Боги, дайте мне ответ. Чего же он хочет от меня», — подумала она, постепенно оживая.
Он чеканным шагом шел по коридору, и встречающиеся на пути вельможи и слуги расступались, кланяясь. Вид у императора был мрачнее тучи. Он зашёл в кабинет. И когда за ним закрылась дверь, вышел на террасу. Буря эмоций охватывала его. Он посмотрел на свои ладони, затянутые в плотную ткань перчаток. Его руки горели от прикосновения к ней, словно снедающее пламя, от которого нельзя спастись или укрыться. Оно обжигало каждую клеточку его тела. Его эмоции бушевали, не давая ему покоя. Такой испепеляющей ненависти он никогда не испытывал. Но это была не та ненависть, что испытываешь к врагу. Что-то другое. Глубже. Жарче. На губах всё ещё остался вкус её уст, на щеках — след от её слёз. Каждый вздох наполнял его легкие её запахом. Взгляд её синих глаз, наполненный чувством оскорбленной гордости и неприязни, заставлял его сердце биться сильнее. Он не знал, что с ним происходит. Не знал, как прекратить это. Прогнать её из дворца, чтобы никогда больше не видеть. Одна мысль об этом поселяла в сердце зияющую пустоту.
«Императрица, любимая всеми», — подумал он и снова взглянул на бархатную папку, лежащую около кресл