Страница 167 из 167
Она вздрогнула от звука закрывающейся двери. Милагрос без сил опустилась на пол и оглядела свою комнату, ставшую её тюрьмой. Стены, украшенные цветными гобеленами, сейчас казались безжизненными и унылыми. А лунный свет, пробивающийся сквозь тяжелые шторы, лишь подчеркивал монотонность серых теней. Сердце сжималось от безысходности, каждая мысль напоминала о клетке, в которую она была заперта. Страшно подумать, как к ней изменится отношение тех, с кем до этого непринуждённо общалась: слуги, воины, горожане.
Мысли о демонах, которые стали друзьями, казались далёкими, словно звёзды, недосягаемые в этом заточении. Она больше их не увидит, не заговорит с Данте, ощутив на своей коже жар жаровни в кузне и запах калёного металла, не пообедает в харчевне вместе с Бельфегор, чувствуя дразнящие аппетитные ароматы, не поболтает беззаботно с Элареном, слушая его забавные рассказы, не взглянет в фиолетовые глаза Азазеля, которые порой были полны презрения и недовольства, но в то же время были невероятно притягательны. Император наложил жёсткий запрет, и он был абсолютно уверен, что она не посмеет ослушаться. Кто знает, на что или на кого в противном случае он обратит свой гнев.
Она поднялась с пола и направилась к кровати. Тело вдруг стало невероятно тяжёлым и плохо повиновалось. Видимо, шок, который она испытала, был слишком велик. Девушка легла в постель и закрыла глаза. Каждый шорох заставлял вздрагивать всем телом. Властолюбие императора подрезало крылья её надеждам увидеть процветание Демонического квартала. Её жизнь будет лишь сном в мрачной реальности огромного императорского дворца, частью которого мечтает стать каждый, а она отчаянно желала вырваться из-под его гнёта. Одна мысль грела теплом её ноющее от боли сердце: скоро она увидит кого-то из своих братьев, по которым безумно скучала. И пусть это не совсем весёлый для неё повод снова заключить кого-то из них в объятья.
«Кто же приедет, Лесси или Цири?» — думала она, забываясь тяжелым сном.
Император мерил встревоженным шагом свою опочивальню, терзаясь сомнениями, правильно ли он повёл себя с девушкой, ограничив её свободу. Он был уверен в своем выборе и страстно не желал ни с кем делить её внимание, ни с демонами, ни с людьми, с трепетом вспоминая их обеды на берегу реки. Но стоило ему вспомнить, как она смотрит на Азазеля, как касается его, то буря негодования возникала в душе. Милагрос никогда так не смотрела на него. И в то же время он не хотел, чтобы будущая императрица возненавидела его или стала относиться к нему с почтением, как к правителю и своему господину, которому вынуждена подчиняться, того не желая.
Чариос, раздираемый противоречиями, продолжал шагать по своей комнате, словно искал путь к внутреннему спокойствию. Каждый шаг отдавался эхом его неуверенности, каждый звук напоминал ему о поспешности его действий. Гнев бушевал в его сердце, словно буря в горах. Её смех, её тёплый взгляд, сияющий счастьем, тем светом, который он считал своим. Ревность пронзала его душу, заставляя злиться и на неё. Ведь Милагрос тепло относилась к тому, кто пытался убить его.
Совет, знать, народ. Их мнение на этот счёт было последним, к чему он когда-либо прислушается, выбирая спутницу жизни. Наверняка в совете были подкупленные претендентками люди. Те, в свою очередь, активно навязывали ему свои кандидатуры, видимо считая императора неразумным младенцем. Именно поэтому их так возмутило, когда он объявил имя девушки, которую он хотел видеть рядом с собой на троне. И то, что никто из них не поддержал его выбор, говорило само за себя. Мистарсия была достаточно сильным государством, чтобы не нуждаться в союзе с мелкими государствами через заключение брака. Этим и воспользовался Чариос, принимая такое решение, тем более что оно совпадало с велением его сердца. Но в то же время в этом вихре эмоций Чариос ощущал, что его любовь к ней подобна огню, что может погубить, если не сдержать его мощь. Он не хотел быть монархом, который заточил свою избранницу в золотую клетку, он горел желанием видеть её всегда возле себя. Мысль о том, что она могла полюбить другого, была невыносимой. С этими соображениями он ходил взад-вперед по огромной комнате, сжимая кулаки, пытаясь заставить себя поверить в то, что её улыбка предназначена только для него, и что её сердце будет принадлежать только ему не только как императору, но и как возлюбленному.
Азазель проснулся среди ночи. Что-то злосчастное тревожным звоночком теребило душу, развеяв тяжелый сон после дневной усталости. Плохое предчувствие закралось в сердце, не давая покоя. Он встал, вышел из своей спальни, пошёл на кухню, налил в бокал красного вина, но лишь пригубил игристый сладковатый напиток, который слегка раздражал вкусовые рецепторы сладостью винограда и слабым алкоголем. Напряжение всё нарастало, словно глухие раскаты грома вдали. Он сделал большой глоток, но вино, обжигающее гортань, не смогло заглушить горечь в сердце. Мысли путались в лабиринте страхов, смятения и тревоги. Он вспомнил о тех, кто был рядом, кто трудился не покладая рук ради всех демонов Мистарсии, и вдруг засомневался: а что, если всё это не случайность, а зловещее предзнаменование? Вдруг над ним и его народом вновь нависло несчастие. И Чариос задумал очередную подлость: дать им новый дом и надежду, а затем всё отнять, и Милагрос была всего лишь его инструментом, если не была его соучастницей. Хотя эту мысль он упорно гнал от себя. Залпом допив вино, Азазель покинул кухню.
— Что же будет? — вслух подумал он, открывая дверь и посмотрев на безмятежно спящего в своей комнате Мугаро.
Затем вернулся в свои покои, лёг на кровать и закрыл глаза, снова и снова прислушиваясь к своим ощущениям и тревогам. Чувство, что всё, к чему он привык, вот-вот превратится в прах, не отпускало его, и он так и не смог сомкнуть глаз до утра.
P.S. Эта книга находится в процессе написания, и для того, чтобы быть в курсе публикаций новых глав, рекомендуем добавить книгу в свою библиотеку либо подписаться на Автора.
Спасибо.