Полицейский и философы

— Я не могу ничего ни исключать, ни допускать, — наконец ответил Оливер Стив. — Я знаю только, что она ушла вечером семнадцатого числа и не вернулась домой. Поэтому я обратился в полицию, считая это своим долгом.

Йеллинг выключил второй вентилятор и чихнул. Он все-таки простудился.

— Еще немножко терпения, — с любезной улыбкой проговорил он, сцепляя пальцы. — Но если бы мы могли установить, что миссис Стив не чувствовала себя хорошо в вашем доме, то уже знали бы, с какого конца начать поиски и, может быть, сразу же ее бы нашли. Я не утверждаю, что это так. Я спрашиваю. И простите, что я вынужден задавать нескромные вопросы. Например: ваш брак с мисс Эксел действительно одобряли другие члены вашей семьи?

Оливер Стив медленно покачал головой.

— Нет. Отнюдь. Я не понимаю, какое отношение имеют эти вопросы к моему заявлению, но все равно на них отвечаю, ибо вы представитель власти.

От этого человека можно было сдохнуть. Но Йеллинг обладал подлинным терпением людей, робких по характеру, всегда готовых понять ближнего, его слабости и недостатки.

— Вновь прошу прощения, но почему же ваш брак не встретил одобрения?

Стив поглядел на часы. Потом произнес с подчеркнутой любезностью:

— Речь идет о расхождении моих философских воззрений с братом, что я постараюсь вам объяснить как можно короче, так как у меня в распоряжении всего лишь шесть минут. — Он сделал паузу. — Я женился на мисс Эксел не только по любви, но также из-за желания вытащить ее из пагубной среды и дать ей возможность вести здоровый образ жизни. Мой брат, хотя и одобряет этот поступок как гуманный, всегда отрицал, что вообще кого-то можно исправить. Он утверждает, что грешниками рождаются и что человека нельзя перевоспитать, если на роду у него написано быть грешником. И что поэтому, женившись на Эксел, я совершил ошибку, поскольку не только не сумею ее переделать, но и ввел в нашу семью чуждый элемент, который может стать источником хлопот и неприятностей. Я с этим не согласен. Я считаю, что человеческая душа способна выздороветь, и привел в дом жену. Брат, хотя теоретически был против этого, не мешал мне поступать так, как я считал нужным.

«Потому что каждый ответствен за свои поступки», — подумал Йеллинг, которому казалось, что эту странную речь — смесь безумного пуританства и бесчеловечности — он слышит во сне.

— …Потому что каждый ответствен за свои поступки, — ив самом деле произнес в заключение Оливер Стив.

Йеллинг высморкался. Ему хотелось надеть пиджак, но он не решался сделать это на глазах у одного из Стивов.

— А это расхождение во взглядах, — спросил он, — не привело ли, быть может, к недостаточно сердечному отношению к вашей жене со стороны остального семейства?

— Говорить о сердечности или ее отсутствии неуместно, — ответил Оливер Стив. — В нашей семье всегда и ко всем относятся справедливо. В том числе, значит, и к моей жене.

— Но, возможно, иногда, — смело продолжал Йеллинг, — справедливое отношение — это не совсем то же самое, что сердечное отношение…

— Не понял, — решительно ответил Оливер Стив. И посмотрел на часы.

Артур Йеллинг заторопился.

— Разрешите еще несколько вопросов, мистер Стив, и на этом кончим. Чем занималась ваша жена до замужества?

— Она работала кассиршей в кафе, носящем название «Караван-холл бокс».

— А до того?

— До девятнадцати лет она находилась в колледже для бедных — Доме призрения. Сначала как ученица, потом как служащая администрации. Но вечером уходила ночевать домой.

— Известны ли вам ее знакомства или связи вне вашей семьи? Знаете ли вы людей, у которых она, возможно, могла бы укрыться?

Оливер Стив поднялся со стула, в третий раз взглянув на часы.

— Мне пора идти, — сказал он. — Насколько мне известно, из всех ее прежних знакомых это лишь один человек — постоянный посетитель «Караван-холла» мистер Пэддер.

Он холодно, как и его брат, кивнул головой, надел шляпу и, не произнеся больше ни слова, вышел.

— Извините… Извините… — закричал ему вслед Йеллинг, догоняя у двери. — Будьте так добры прийти еще раз сегодня вечером… Как вы раньше сказали… с восьми до половины девятого?..

— Я приду, — ответил Оливер Стив.

Он был уже в конце коридора, прежде чем Йеллинг успел, как собирался, его поблагодарить.

Оставшись один в кабинете, у окна с закрытыми жалюзи, сквозь которые проникали ослепительно яркие лучики солнца, Йеллинг долго размышлял об этом странном разговоре и об этих невероятных людях. Он уже ознакомился с документами и знал, что ему еще предстоит встретиться с двумя членами этой удивительной семейки. С сестрой — Кэрол Стив и со стариком — Лесли Стивом. Он был готов отправиться к ним немедленно, но имелось более неотложное дело. Люси Эксел исчезла. Как и почему она исчезла, что это за женщина, он еще толком не знал. Узнать это он должен был как можно скорее. Но пока что следовало с чего-то начать поиск. У него уже возникли некоторые гипотезы. Наиболее вероятным казалось, что Люси Эксел задыхалась во враждебной и чуждой ей суровой пуританской среде и в один прекрасный день решила бежать. Основания предполагать это давало поведение обоих братьев — холодное, бездушное. Ни в том, ни в другом не было и следа человечности. Они казались ожившими манекенами, средневековыми философами-схоластами; исчезновение Люси восприняли бесчувственно и бессердечно, в их отношении к ней нетрудно было угадать враждебность. Но Йеллинг принципиально не доверял первым впечатлениям и предположениям — для всякого предположения нужны доказательства. И он хотел во всем убедиться своими глазами.

Он вновь чихнул и подумал о Пэддере.

Имя, второпях вырванное у Оливера Стива. Кто он такой? Это имя или фамилия? Пэддер… Посетитель «Караван-холла». Быть может, единственный знакомый Люси Эксел. Кто-то из прежнего окружения. Девушка убежала с ним. Но это только предположение. От жары кружилась голова, мысли мелькали слишком быстро и путались.

Артур Йеллинг надел жилетку, застегнул пуговку воротничка, повязал галстук, натянул пиджак, вышел на улицу и направился в «Караван-холл».

Он никогда еще не был в таком большом заведении. Когда он вошел, то почувствовал, что у него даже дрожат колени от таких пугающих размеров. Кафе казалось огромной бескрайней пещерой, в которой царил искусственно созда[нный полумрак, в то время как на улице яркое послеполуденное солнце растапливало асфальт и раскаляло стены домов.

Сотни — да, именно сотни — столиков заполняли все свободное пространство. Заняты были лишь немногие. В такую жару мало кто отваживался выйти из дома. Вокруг царила тишина — какая-то зловещая, напряженная, словно в ожидании чего-то, что вот-вот должно произойти. Бармены за длиннейшими стойками боролись со сном. У каждой стены в обоих огромных залах виднелось нечто вроде маленькой часовенки с кассовым аппаратом и сидящей за ним молодой блондинкой. Время от времени кассовые аппараты издавали мелодичный звон. Кассирша бормотала «спасибо» неизменно одинаковым тоном, словно голос ее записан на пластинке. Восемь стен, восемь касс, восемь кассирш. Артур Йеллинг нерешительно углубился в лабиринт между столиками.

Он искал директора. Но никто и не думал подойти к нему. Он прошел еще немного вперед, все более робея, пока не достиг одной из касс.

— Что желаете?

Девушка смотрела на него, но как бы не видела. Ей тоже хотелось спать. Веки падали сами собой, она то и дело хлопала ресницами, пытаясь отогнать сон.

— Одну… кружку пива, — сказал Йеллинг. Потом уже решительнее добавил: — Не могли бы вы дать мне маленькую справочку? — и, отвернув лацкан пиджака, показал свой полицейский значок.

— Тридцать центов, сэр. К директору прямо и налево, пройдя лестницу, — ответила кассирша все тем же тоном, словно полицейские агенты подходили к ней и задавали вопросы каждую минуту.

— Благодарю вас, мисс. Но мне хотелось бы услышать кое-что от вас… — настойчиво продолжал Йеллинг. Он терпеть не мог официальной, бюрократической информации — такой, какую ему сможет дать директор. Ему требовались сведения из первых рук, как можно ближе к реальной жизни. Он хотел допросить кассиршу.