Полицейский и философы

Йеллинг перечел то, что написал, потом снова взялся за перо.

«ДРУГОЙ ПОРТРЕТ ЛЮСИ ЭКСЕЛ

Выросшая без всякого воспитания, в нищете, имея перед собой плохой пример своих родителей, озлобленная долгим пребыванием в Доме призрения, который для нее все равно что тюрьма, Люси Эксел обладает лишь внешне кажущимся спокойным и нормальным характером, но внутри, в ее душе, таятся дурные инстинкты и желания. Она только и ждет момента, чтобы взять реванш у общества. С Жеро, своим благодетелем, она притворяется воспитанной, почтительной, но вместе с тем осаждает его настойчивыми просьбами и заставляет найти ей место кассирши в «Караван-холле». Это для нее трамплин. Она стремится вверх, и это для нее лишь первая ступенька. Позже, когда Оливер Стив делает ей предложение, она, хотя и считает его идиотом и фанатиком, все равно соглашается. Быть замужем, войти в такую приличную семью, как семья Стивов, это еще один трамплин, с которого можно прыгнуть еще дальше. И она выходит за него замуж. В доме Стивов она не обращает никакого внимания на окружающую ее враждебность. У нее, очевидно, имеется свой план, и ей выгодно притворяться и подчиняться пуританским строгостям Стивов… Спрашивается: каков же ее план?»

Какой же из этих двух портретов правилен? Первый или второй? На этот вопрос необходимо дать ответ, и как можно скорее. Но никто не может ничего сказать ему об этой Люси, а сама она теперь мертва. Если бы он хоть разок видел ее своими глазами, то смог бы составить о ней мнение. А так он ничего не знает…

Он вспомнил о кассирше из «Караван-холла», с которой говорил накануне. Она или кто-то другой должны же были ее знать. Может, у нее была подруга, кто-то из этих восьми кассирш. Он взял маленький квадратик бумаги, написал на нем «кассирша», сунул в жилетный карман и принялся вновь мерить шагами кабинет.

Незадолго до полудня он спустился в кабинет Сандера и доложил ему о ходе следствия. Сандер, в одной лишь майке, обтягивающей его мощный и жирный торс, выслушал инспектора с задумчивым видом.

— Наверно, все дело тут в этом Пэддере. Я установил слежку за двумя его самыми ярыми врагами: Майклом Мэттером, главой фирмы автомобильных покрышек, и Эндрью Симеем, владельцем предприятий по производству серы и выплавке меди. Надо проверить, не связаны ли они с кем-то из наших подопечных — обычными уголовниками или какой-нибудь организованной бандой. Если у них есть контакты с преступным миром, то дело ясно: Пэддер поехал заключать какую-то крупную сделку, бандиты его остановили, подожгли машину, похитили документы из портфеля и, следуя указанию организаторов преступления, оставили нетронутыми деньги…

— А при чем Люси Эксел?

— Вот в этом-то и загадка. При чем тут Люси и семейство Стивов? Вам не приходила мысль, что Люси Эксел использовали как приманку, чтобы завлечь Жеро в ловушку?

— Да, конечно, я думал об этом. Но в таком случае, зачем же ее потом убивать?

— Из опасения, что она может проговориться. Но это предположение маловероятно. С какой стати Эксел было завлекать Жеро в ловушку?

— Может быть, ее заставили это сделать при помощи угроз или шантажа?..

— Послушайте, Йеллинг. Это все очень вероятные гипотезы, но никаких фактов в руках у нас нет. Я беру на себя след Жеро и буду держать вас в курсе дела. А вы занимайтесь Стивами. Но не забывайте: тому, кто вас не знает, вы можете показаться каким-то странным чудаком со всеми этими вашими тонкостями и реверансами. Постарайтесь чего-нибудь добиться также и старыми, добрыми методами. Улики, слежка, экспертизы…

Йеллинг покраснел, но от удовольствия, ибо тон Сандера был дружеский, одобрительный, а главное — совесть у него была чиста. Он извлек из жилетного кармашка и показал записку.

— Вот, я составил тут списочек того, что надо сделать в первую очередь:

а) произвести обыск в доме Стивов,

б) установить слежку за всеми без исключения членами семейства,

в) запросить в научно-экспертном отделе все данные об обоих убитых: отпечатки пальцев, фотографии, результаты медицинской и технической экспертиз.

— Браво! — отозвался Сандер, хлопая его по спине. — Эти Стивы сумасшедшие, но вовсе не дураки: примите в отношении них все необходимые меры.

В два часа дня, когда Йеллинг вместе с Джереми и Оливером Стивами вошел в зал морга, город жарился на солнце, как цыпленок на вертеле. Воздух в зале был пропитан парами формалина, а возле столов-холодильников можно было замерзнуть. В этом ледяном холоде, после уличной жары, насморк Йеллинга сразу разыгрался вовсю. У пего потекло из глаз и из носу с такой силой, что платок мгновенно намок.

Служитель подвел его к столу, на котором лежали останки Люси Эксел, и откинул простыню. Йеллинг впервые увидел эту женщину, но лицо и все тело были так деформированы от долгого пребывания в воде, что в них осталось мало человеческого.

Оливер Стив с братом тоже смотрели на труп, оставаясь, как всегда, холодными и бесстрастными. В этом печальном месте часто разыгрывались душераздирающие сцены, нередко в этом просторном зале звучали громкие или сдерживаемые рыдания. Но этим двоим подобные проявления горя, наверно, показались бы безнравственными. А кроме того, ведь Люси Эксел была не из их рода, «чужая», запятнавшая имя их семьи своей недостойной, даже неприличной смертью. Поэтому никакой реакции.

Служитель показал также платье покойной, лежавшее в большом пластиковом пакете. Джереми и Оливер взглянули, потом Оливер пробормотал:

— Это моя жена.

— Это моя невестка, — вторил ему Джереми.

— Вы не могли бы указать какую-нибудь особую примету? — спросил служитель. — Когда труп в таком состоянии, это предусмотрено правилами.

Оливер Стив тотчас ответил:

— У нее на спине, там, где почки, маленький шрам.

Служитель перевернул труп. Действительно, на указанном месте был отчетливо заметен небольшой шрам.

— Хорошо, — проговорил служитель. — Пройдите подписать протокол.

Он проводил их в тесную контору к краснолицему старичку, который быстро составил протокол, велел братьям Стивам присягнуть и потом протянул перо, чтобы они поставили свои подписи. Йеллинг тоже подписал протокол со стороны полиции.

— Мы можем идти? — спросил Джереми Стив.

— Да, конечно. Больше от вас ничего не требуется, — ответил старичок.

— Я останусь, — сказал Йеллинг. Лицо у него побагровело. Как только Стивы вышли, он повалился на стул и пробормотал: — Скорее дайте мне чего-нибудь крепкого…

Старичок еле успел поддержать его. Он потерял сознание. Прибежал служитель, они вдвоем перенесли Йеллинга на диван и привели в чувство.

— Черт возьми, — сказал старичок, когда увидел, что он пришел в себя. — Как вы можете служить в полиции, если вы такой чувствительный!

— Ох! — простонал Йеллинг, поднимаясь с дивана. — Это… там на столах… так ужасно!

Всю вторую половину дня Йеллинг чувствовал себя отвратительно. Насморк и посещение морга доконали его. Он пошел домой и улегся в постель, вверившись любящим заботам миссис Йеллинг, которая еще никогда не видела, чтобы ее супруг так жестоко маялся животом.

Только около восьми вечера он заставил себя встать. Но эти послеобеденные часы, что он провел в постели, не были пустой тратой времени. Даже когда ему было так плохо, он непрерывно размышлял. Многое передумал и принял решение. Поэтому, разумеется, отказавшись от ужина, он поспешно вышел из дому и направился к парку Клобт, на конечную остановку автобуса 1/С (Клобт — Бордер-Хилл).

Он собрался нанести визит семейству Стивов.

Автобус прибыл в зловонную низину Бордер-Хилл. В еще ярком, пронизанном солнцем предзакатном свете Йеллинг огляделся вокруг. Посреди этой пустыни виднелись два кубика. Один высокий, огромный, в двенадцать этажей, другой маленький, ветхий, двухэтажный — дом Стивов. Вдали, в вечерней мгле, громоздился город.

Благодаря разыгравшемуся не на шутку насморку инспектор совсем не почувствовал вони. Но мог догадаться о ней, шагая по заваленным отбросами пустырям и лужайкам, направляясь к лачуге Стивов. Когда он туда добрался, из нее выходил какой-то мужчина и запирал дверь на ключ.