Страница 25 из 42
— Даже говорить об этом не хочу, — хмуро отмахнулся Смородина. — Сейчас Иринка тебе расскажет.
Ирина и впрямь была в курсе произошедшего. Не успел я перешагнуть порог кухни, как та выдала:
— Ой, а у нас тут такое… Ленка Федулова повесилась!
— Да ты что⁈
Я от неожиданности чуть рюкзак из рук не выронил. Ленка Федулова, жизнерадостная 16-летняя девчонка — и повесилась? Да быть такого не может!
— Спасти успели, — тут же успокоила его повариха. — Из петли буквально вытащили. Она в туалете ночью вздёрнулась, а тут Верке Макаровой по нужде приспичило. Заходит — а там Ленка в петле дёргается, к трубе верёвку примотала. Ну Верка своим криком всех и перебудила. Народ набежал, девчонку из петли вытащили, насилу Коган её откачал… А та в себя пришла, и давай рыдать.
— Так из-за чего в петлю-то полезла? Несчастная любовь?
— Если бы, — махнула рукой Ирина и тут же понизила голос, хотя в этот момент, кроме нас двоих, здесь никого не было. — Изнасиловали её, представляешь? И знаешь кто?
— Да откуда же я знаю⁈ — начал терять терпение я.
— Кузя! Представляешь? Тихоня, блин, а вот гляди ты…
— Ни хрена себе, — только и нашёл, что молвить, я.
Кузя — он же Виктор Кузин, 28-летний долговязый парень — и впрямь считался в коммуне тихоней, но у меня он почему-то вызывал антипатию. Сам я не мог объяснить, чем это вызвано, это было какое-то внутреннее чувство. Не нравился мне Кузя — и всё тут. Во всяком случае, в разведку бы с ним я не пошёл.
— После ужина суд будет, — между тем продолжала вещать Ирина. — Всем сказали собраться в актовом зале, вроде как голосовать будем, что с ним делать. Пока его заперли в кладовке, там сидит. Даже шнурки из ботинков вытащили, чтобы тоже, чего доброго, не вздёрнулся.
В актовый зал при необходимости превращалась дальняя часть бомбоубежища, там обустроили небольшую сцену, напротив неё ставили скамейки и проводили собрания. Ну или концерты — жизнь свою коммунары старались сделать разнообразной. Были свои певцы и певицы, жонглёры и акробаты, и даже один стендапер, который до апокалипсиса действительно выступал в клубах со Stand Up-программой. Звали его Илья Тихонов, по прозвищу Тихий. На самом деле шебутной был парень, по своей горячности не раз рисковал жизнью, причём глупо, не по делу. Но ничего с собой поделать не мог.
До суда дело на моей памяти ещё ни разу не доходило, обходились выговорами и нарядами вне очереди, поэтому для меня, как и для всех коммунаров, подобное стало событием. Все с нетерпением ждали вечера, и после ужина народ потянулся в «актовый зал». Мне, честно говоря, идти не хотелось, но Ирина вцепилась в меня словно клещ, пришлось занимать место на скамейке в последнем ряду — передние к тому времени, как повариха и её помощница помыли посуду, оказались уже заняты.
— Ленка в медпункте, в себя приходит под присмотром матери, — пояснила Ирина в ответ на мой вопрос, где «виновница торжества». — Нечего ей тут делать, душу бередить. И так уже всё рассказала, да и этот хрыч вроде бы как сознался.
На сцене был установлен покрытый красной материей стол, за ним с хмурыми лицами сидели Бочкарев, Кузнецов, Кочеткова и Амбарцумян. За их спинами на стене красовался портрет, с которого вождь мирового пролетариата с казавшимся хитрым прищуром поглядывал на собравшихся.
— Все пришли, кто мог? — спросил Бочкарёв, пройдясь взглядом по рядам. — Тогда пусть приведут подсудимого.
Кузю привели под конвоем, конвоировал его вооружённый «ПМ» Ваня Кулибин. Впрочем, учитывая габариты охранника и тот факт, что на подсудимом были наручники, Ваня вполне мог бы обойтись и без пистолета.
— Сволочь! Извращенец! Тварь! — тут же понеслось со всех сторон.
Вид у Кузи был понурым, он шёл к сцене, не поднимая головы, то и дело шарахаясь от ударов, которыми его награждали преимущественно женщины, несмотря на громогласную просьбу Бочкарёва соблюдать законность. Ваня вроде как пытался оградить конвоируемого от побоев, но делал это уж как-то слишком вяло. Мне подумалось, что Кулибин и сам был бы не прочь пустить в ход кулаки, если бы это не противоречило его обязанностям конвойного.
Кузю усадили на стул в углу сцены. Он и так и сидел, опустив голову, когда Бочкарёв начал речь:
— Товарищи! В нашем коллективе, который я всегда считал дружным и сплочённым, произошло чрезвычайное происшествие. Нашлась мразь, которая посягнула на самое чистое, что может быть — девичью честь. И вы знаете, кто эта мразь.
Он с презрением посмотрел на Кузина. Казалось, сейчас ещё и плюнет в него, но обошлось уничижительным взглядом.
— И как ведь успешно маскировался под приличного человека, — продолжил он. — Но нет, гнилое нутро всё же вылезло наружу. Из-за этого мерзавца девочка в петлю полезла, едва мы её не потеряли. И ведь упирался сначала, мол, врёт она всё, поклёп на меня, хорошего человека, возводит… Кузин, что ты можешь сказать в своё оправдание?
Тот поднял голову, исподлобья оглядел зал, покосился на Бочкарёва.
— Чего молчишь? И сказать-то уже нечего? А когда девчонку насиловал, не стеснялся? Говори!
— Чего говорить? — чуть слышно буркнул Кузя, снова пряча взгляд.
— Как такая идея вообще в голову твою дурную пришла, — повысил голос Иван Кузьмич. — Чем думал? Похоже, той головой, что между ног у тебя болтается. Мало тебя, видать, отец в детстве порол…
— Не было его, — огрызнулся Кузя.
— Кого? — не понял Бочкарёв.
— Отца. Мать меня растила.
Иван Кузьмич немного смущённо крякнул, но всё же продолжил:
— В общем, вижу, что сказать тебе нечего. Товарищи! Кто-то хочет выступить? Ну, смелее, товарищи!
Поднялась сидевшая в первом ряду Нина Кулакова, прибившаяся к коммуне одной из первых вместе с двумя детьми-подростками — парнем 16 лет и 13-летней девочкой. Парень с этой весны уже нёс боевое охранение на крыше, а девчонка помогала женщинам по хозяйству. Нина Ивановна женщиной была активной, вот и сейчас решила высказать своё мнение.
— Я только что из медблока, — трагическим голосом начала она. — Бедная девочка, лежит бледная, вокруг глаз чёрные круги… На матери лица нет, тоже вся почернела. И всё из-за одного подонка, решившего, что ему всё дозволено только потому, что у него между ног болтается отросток. Кастрировать бы этого козла, пусть знает, как беззащитных девочек насиловать.
Она села с чувством выполненного долга, а слово вновь взял Бочкарёв.
— Ещё есть желающие выступить?