Страница 12 из 15
Уже после полудня мы выбрались на пустынный тракт. На перекрёстке, прямо посреди дороги, лежало колесо. Интересно, кто это так спешил из Касимова, что потерял его?
Мы свернули налево и двинулись прямиком на город. Сначала долгий спуск вниз, к мосту через речку Сиверку, затем нудный подъём. Лошади шли медленно — кучер и всадники придерживали животных и механических коней, чтобы не поскользнулись на скользкой снежной корке. Но несмотря на все задержки, мы въехали на окраину Касимова ещё засветло.
С этой стороны дома выглядели победнее. Я раскинул ловчую сеть и не нашёл даже следа ходячих. А вот живых, на удивление, здесь было много — люди сидели по домам и подвалам и даже носа не высовывали наружу. Очень хорошо, значит, город не вымрет, когда мы закончим бороться с эпидемией.
Проехав мимо недостроенной Троицкой церкви, закутанной в леса, мы остановились. Я выбрался из кареты и замер, глядя на собор впереди. Где-то там я ощущал сосредоточение враждебной силы цвета индиго. Будто лазурное облако пульсирует и бурлит впереди.
— Что-то случилось, Константин Платонович? — ко мне подскочил Сумароков.
— Вы чувствуете? Там, справа, за соборной колокольней.
— Ммм…
Археолог прищурился. Лицо у него заострилось, будто он проделывал тяжёлое упражнение.
— Да, что-то такое есть, — хрипло ответил он. — Думаете, это и есть источник эпидемии?
— Угу.
Я махнул рукой, подзывая остальных. Когда к нам подошли Киж, Светлячок и седой майор, я поставил им задачи.
— Наша цель возле собора, Макар Петрович, — обратился я к майору. — Отберите солдат-орков, пожалуйста.
Судя по моим наблюдениям, синяя оспа охотнее поражала людей, любого возраста и пола. А вот орков она трогала нехотя, в основном детей и стариков.
— Возьмёте их и пойдёте со мной и Василием Петровичем, — я повернулся к Кижу. — Бери остальных солдат, Светлячка и прогуляйтесь по улице севернее. Если те ходячие, что сидят в засаде, рванут в нашу сторону, ударите им во фланг.
— Слушаюсь, Константин Платонович.
Минут пять вокруг кипела суета. Майор делил солдат, Киж проверял оружие, Светлячок уводила лошадей подальше, а Сумароков ходил туда-сюда, крайне возбуждённый и нервный. И только я стоял спокойно, глядя на вспухающую синюю ауру. Будто квашня из кадки лезет, рыхлая, липкая, бесформенная. Чувствую, мне придётся замесить это “тесто” и сунуть в огонь. Причём исключительно в одиночку — дара Сумарокова не хватит, а остальные не потянут бороться с источником заразы. Я успокоил дыхание и дал команду выдвигаться.
Над колокольней собора кружили вороны. Только теперь они каркали, тревожно и зловеще. Я шёл медленно, приказав остальным не торопиться. Здесь, рядом с синей аурой, моя “ловчая сеть” сбоила — постоянно распадалась на волокна и таяла. Мне никак не удавалось точно определить центр синей дряни. Ау! Ну где же ты, дорогуша, покажись!
Стоило свернуть за угол массивного здания, как на ступенях собора я увидел женщину. Она стояла на коленях, сложив руки перед собой и склонив голову. Молится? Её голова была укрыта платком, худые плечи под тонким платьем зябко подрагивали. Живая? Ходячая? На вид не получалось разобрать, и я потянулся к ней “ловчей сетью”.
— Чёрт!
Едва приблизившись к женщине, “сеть” вспыхнула синим пламенем.
— Ёшки-матрёшки!
С трудом, разрывая по живому, я отбросил прочь остатки эфирного плетения, прежде чем пламя добралось до меня.
— Константин Платонович! — у Сумарокова перехватило дыхание. —
Это она! Она!
Женщина встала и повернулась к нам лицом. Она оказалась совсем молодой, девушкой лет двадцати, не больше. Даже бледная кожа и скорбно сжатый рот не могли испортить хорошенькое личико. А стоило ей поднять на меня взгляд, как мне захотелось перекреститься. Глаза незнакомки были залиты густой синью. Но не живой, как вода или небо, а мёртвой, будто синюшные губы покойника.
— Вы пришли, — голос у неё был надтреснутый, словно больной.
— Софья?
Она страшно зыркнула на меня и сорвалась на крик:
— Не называй меня так! Не называй! Я больше не она!
— А кто же ты, — мягко спросил Сумароков, — дитя?
— Дитя? — она хищно улыбнулась. — Ты ошибаешься. Я — Чума!
Сумароков закашлялся и профессорским тоном ответил:
— Кхм, прости, дитя, но формально, оспа не является чумой.
Девушка расхохоталась, запрокинув голову. Мне всегда было любопытно, как звучит “дьявольский смех”, и теперь мой интерес был удовлетворен. Скажу честно, мне крайне не понравилось.
Закончив смеяться, Софья оскалилась почерневшими зубами.
— Я Чума, первый из всадников.
— Что? — Мы с Сумароковым переглянулись. Какой ещё всадник, что за чушь?
— Дурачьё! Тупицы! Я первый всадник Апокалипсиса. — Она снова разразилась смехом, а затем нараспев, подражая священнику, произнесла: — И вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец.
— Откровение Иоанна Богослова, — шёпотом произнёс Сумароков, — глава шестая, стих второй. Да, это Чума.