Страница 15 из 15
Глава 8 — Шарф и варенье
Чтобы отвлечься от безрадостных мыслей, я вытащил шкатулку, полученную от Сумарокова. Бумаг оказалось немного, всего двадцать сложенных вдвое листов, но вот их содержание — колоссальным.
Автор этих записей плохо разбирался в деланной магии. Скорее всего, он был средневековым монахом, не слишком образованным, но усердным и старательным. Он скрупулёзно перерисовал Печати и Знаки из какого-то источника и снабдил их заметками на отвратительной “кухонной латыни”. Не понимая магических фигур, он скопировал даже случайные помарки оригинала, чем вызвал у меня невольное уважение — настоящий профессиональный переписчик! Но вот с пояснениями была беда: автор комментировал в меру своего ума и от его описаний хотелось биться головой о стену.
“Узор волшебный для колдовства не греховного рождающий огненного дракона”. Как прикажете это понимать? Или вот это: “Старинная магическая виньетка для волшебных дел стражей императорской применяемая”. А как вам “греховный еретический узор для дел праведных надобный”? Понять, что за фигуры описывают подобные надписи, было совершенно невозможным.
Да, это были настоящие Печати Восточной традиции, утерянные ещё в Византии. Но для чего они? Я мог разобрать части узора и догадаться, зачем они нужны, однако была целая куча мутных мест, которых даже касаться было страшно. Нет, надо достать книги по теоретической магии, вникнуть в значение всяких завитушек и базовых фигур и только тогда браться за это богатство. Так что я спрятал листы в шкатулку и убрал в дорожную сумку. Магия — это вам не игрушка: нарисуешь незнакомую Печать, а она взорвёт всю усадьбу! Нет, мы пойдём долгим, но надёжным путём.
Карета остановилась, и снаружи послышались крики. Кажется, это Киж возмущается? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там происходит. Мёртвый поручик, на мой вкус, слишком уж увлекается и любит силовое решение проблем. Вон, даже Касимов был готов спалить без всякой жалости. Я накинул шубу и выбрался из кареты.
Это где мы? Я посмотрел по сторонам — опустились сумерки, но место было знакомое. А, это уже Меленки! Тот самый кордон, где я сжёг первого ходячего
— Открывай, олух царя небесного!
Киж, сидя на лошади, гарцевал перед баррикадами, перегородившими дорогу.
— Не велено!
Бородатый орк в овчинном тулупе и мохнатой медвежьей шапке яростно взмахнул рукой из-за рогаток.
— Ыпыдемия тута! Никого нельзя пущать.
— Дурак! — Киж чуть не подпрыгнул в седле. — Не “тута”, а там, в Касимове. И закончилась она уже.
— Не велено! Вы, барин, как хотите, а пущать вас не могу. Мне сказали не пущать, значит, не буду. Служба, барин, такая. Вы как ни серчайте, а рогатки открывать не положено.
— Ах ты, смерд! Да ты знаешь, кого задерживаешь?
Орк в медвежьей шапке расхохотался.
— Барин, да пока тута стою, тьму народа не пустил. Батюшку не пустил, помещика не пустил, даже одного князя с челядью! Будь хоть сама матушка-ымператрица, и ту бы не пустил. В ножки бы упал, кланялся, а всё равно рогатки не убрал. Не положено — значит, не положено.
— Кем не положено?
— Кем надо, тем и не положено. Ехай обратно, говорю! Я нашего старосту не пустил, уж на что грозен, так и тебя не пущу.
Киж надулся, выпучил глаза и потянулся за огнебоем, закреплённым на седле.
— Остынь, Дмитрий Иванович, — я подошёл к рогатке, — если старосту не пустил, значит, серьёзный человек, знает службу.
Орк осклабился и поклонился мне.
— Добрый вечер, ваше благородие. Так и есть, знаем службу. Никак пустить не могу. Ыпыдемия!
Он многозначительно поднял указательный палец.
— Зови начальство.
— Так нетути, ваше благородие. Оно, значит, другие кордоны объезжает. Дабы бдели и на посту не спали.
Я вытащил из кармана рубль и кинул орку.
— Держи, за старание.
— Благодарствую, барин. Как вернётся начальство, так сразу и позову. Мож, вам дровишек принести? Костерок разожжёте, теплее будет. Медовухи могу налить, коль пить будете.
Вместо меня ответил Киж.
— Тащи, олух. И дрова, и медовуху — всё тащи.
Через десять минут в трёх шагах от кареты весело трещал костерок, а рядом стоял небольшой бочонок с медовухой. Я пить её не рискнул, уж больно запах показался подозрительным. А вот поручику она пришлась по вкусу, и он нацеживал себе кружку за кружкой. Светлячок и кучер тоже отказались от напитка и просто грелись у огня.
Ночь была не слишком морозная, а костёр жарким. Спать не хотелось, так что я сидел со всеми и слушал, как Киж травит байки. Истории столичной жизни устарели на пару десятков лет, но всё равно звучали смешно. Светлячок хихикала, а кучер под настроение тоже приложился к медовухе.
— Эй, ваше благородие! — раздалось от рогаток. — Начальство приехало. Коль хотите, беседуйте, сча подойдёт сюды.
Киж поднялся.
— Сидите, Константин Платонович, я сам разберусь, — он криво улыбнулся. — Обещаю решить дело миром.
Удивительно, но он сдержал обещание и даже не кричал, когда договаривался, чтобы нас пропустили. Всего пять минут, и мужики на кордоне стали раздвигать рогатки.
Я встал и указал Светлячку на карету:
— Замёрзла? Садись со мной, чаю выпьем.
Девушка не стала отказываться. Кивнула и пошла следом.
Светлячок оказалась забавной, если рассмотреть поближе. Да, рябая на лицо, но с тонкими дворянскими чертами. А то, как она держала чашку, как двигалась, выдавало в ней приличное воспитание.
— Почему именно “Светлячок”? — как бы между делом я поинтересовался у неё.
Девушка хищно улыбнулась.
— Есть такие мошки, на болотах живут. Светятся ночью будто золото, сверкают монетками на земле. Если кто мимо идёт, так заманят в трясину, чтобы увяз прохожий. А потом налетают, словно облако сияющее. Человеку кажется, что ангела видит, радуется, а они его едят. Одни кости остаются, в мелкую крапинку.
Зубы у опричницы были белые, ровные, так что оскал у неё получился на загляденье.
— Вот я типа такой мошки.
— Светишься и ешь? — я ухмыльнулся.
— Ага, со мной зевать не надо, только кости обсосу и выплюну.
— Отец был дворянином?
Она чуть сердито прищурилась, но я не насмешничал и сам подлил ей чаю. Минуту помолчав, опричница ответила:
— Угу. Добрый был, хороший. Гувернёра нанял, чтобы читать могла и на пианино играть, потом учителя, когда Талант во мне открылся.
Девушка вздохнула.
— А всё равно наследства не оставил. Даже рублика не завещал, ни копеечки. Сёстры сводные, как отец умер, меня сразу выгнали. Ты, говорят, нам никто, приживалка рябая. Только платья и дали забрать.
На лице опричницы мелькнуло злое выражение. Я хотел спросить её, не собирается ли она мстить, но вместо слов из горла послышался хрип.
— Хэ-э-э-э…
— Константин Платонович?
— Хыыыы…
— Что с вами, подавились?! Дайте я вам по спине похлопаю.
Я замахал руками. Подавился, как же! Это пришло время расплаты за магический Знак на горле, что в Касимове рисовал. Всё, теперь буду сутки-другие только хрипеть и никаких разговоров.
Вздохнув, я откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Скорей бы уж домой приехать, там даже молча будет не скучно.
В усадьбу мы въехали ещё затемно. Но стоило карете остановиться у крыльца, как навстречу выбежали ключница и Таня с Александрой. Они специально караулили, что ли? Настасья Филипповна и Таня рано встают, а вот чтобы рыжая до рассвета поднялась, это в лесу слон должен сдохнуть.
— Константин Платонович!
Они налетели на меня гомонящей толпой.
— Константин Платонович!
Конец ознакомительного фрагмента.