Порченная кровь (ЛП)

— Пикинер, — сказал Райнер, — Манфред не зря назвал нас Черными сердцами. Это потому, что у нас нет чести. Мы преступники, над чьими головами он держит петлю. Мы занимаемся этой работой, потому что ценим собственную шкуру превыше дружбы и преданности стране, народу и семье. Мне не нравится то, что происходит с Талабхеймом, но, если придется выбирать между Талабхеймом и собственной шкурой, я выберу шкуру... А когда мы вернемся в Альтдорф, выпью за светлую память Талабхейма. Понятно?

Август поморгал, глядя на него с пустым лицом, потом опустил голову, сжав челюсти.

— Ну да, более или менее. А я-то надеялся, что у тебя больше чести, чем у того гребаного предателя.

— Больше чести, чем у графа Империи? Не смеши меня! Мы висельники. А теперь, — сказал он, обращаясь к остальным, — довольно. Пошли.

Остальные смотрели на него с тем же мрачным недоумением, что и Август.

Он сплюнул.

— Что? Не нравится, что я это сказал вот так, прямо? Мы — негодяи! А теперь идем.

Черные сердца обогнули пещеру по боковым тоннелям, прячась от крысиных патрулей, и наконец нашли дорогу наверх, к тому плато, где стояла человеческая армия. Они пригнулись и встали на значительном отдалении от склона, потому что внизу, на равнине, крысы перестраивались и возвращались к работе. Солдаты зеленой армии строили своих коричневых противников в длинные цепочки и сдавали надсмотрщикам с бичами, которые уводили их ковырять искажающий камень и грузить его кусками на тележки.

Должно быть, люди отступили в спешке, унося отводящий камень: убитые лежали там же, где упали, толстым слоем покрывая плато, — солдаты всех отрядов, с открытыми невидящими глазами, в окровавленной разноцветной форме. Черные сердца обобрали трупы — взяли себе снаряжение и золото, радуясь, что у них появилось нормальное оружие и доспехи, — и перекусили остатками еды, обнаруженными в поясных сумках убитых. Еще они забрали трут и факелы. Райнер проглотил недоеденную куриную ногу и кусок заплесневелого хлеба. Он был так голоден, что качество еды не имело значения.

Халс упер в землю и попытался согнуть длинное дубовое копье. То почти не поддалось.

— Вот так-то лучше, — сказал он. — Пойдет и для рыцарской атаки.

Франка нашла лук, Герт — арбалет, и они наполнили колчаны стрелами и арбалетными болтами, вытащенными из крысиных трупов.

Вооружившись, они по сигналу Райнера пустились в долгий путь к песчаным тоннелям.

Было уже утро, когда они наконец вернулись на поверхность и зашагали обратно в Таллоу. Жителей зараженного квартала снова больше интересовали их собственные свары, чем Черные сердца, так что они благополучно миновали этот район, накрытый клубящимися тучами и то и дело озаряемый какими-то странными вспышками.

Райнер дал знак Франке, чтобы она немножко отстала.

— Да, капитан? — сухо сказала она.

— Знаю, — прошептал Райнер, — ты от меня сейчас не в восторге. Случилась небольшая истерика, извини. Но хочу сказать тебе, что меня тогда остановило. А то ведь неизвестно, чем бы все кончилось — может, я бы угробил нас всех из-за своей жалкой слабости. Но когда я увидел твое лицо... — Он покраснел. Звучало как-то слащаво, по-детски, но это была правда. — Ну, мне расхотелось умирать.

Франка уставилась в пол, сжимая навершие меча.

— Понятно.

— Я был дурак, — продолжал Райнер. — Не доверял тебе. Я позволил подозрениям возобладать надо мной. Я знаю, что один из нас — шпион Манфреда. Но еще я знаю — вообще-то, всегда знал, — что это не ты. Просто я не дал голове прислушаться к сердцу. Теперь... теперь они договорились.

— И ты ждешь, чтобы я тебя простила?

Сердце Райнера замерло.

— Нет... думаю, что нет. В первую очередь, мне не надо было так с тобой. Сделанного не воротишь, и я не стану винить тебя, если не простишь, как бы это меня ни тяготило.

— Спроси меня опять, — холодно произнесла она, — когда мы вернемся в Альтдорф и будем пить в память Талабхейма.

Райнер уставился на нее.

— Ты... ну... Когда?.. Ты что, хочешь сказать, что...

Она развернулась и ткнула его в грудь, прямо в порез. Он зашипел от боли.

— Я тебе не отвечу до того самого момента, капитан, — сказала она и отвернулась.

Райнер потер грудь и поморщился. Сердце колотилось от волнения и смущения. Что она сказала? Это значило — прощение? Или она подразумевала, что для нее он именно такой злодей, каким выставил себя перед Августом? Она же не могла в это поверить, не может быть! Она ведь лучше знала его... Разве? Точно! Вот ведьмочка, нанесла ответный удар — безупречно, показав, что чувствовала, когда он не доверял ей. Только вот она и в самом деле не доверяла ему. Она что, слепая?

Весь долгий путь до баррикад Таллоу его сознание металось в замкнутом круге тревоги, и к концу он был не бодрее духом, чем в начале.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

У НАС ЕСТЬ СЕГОДНЯШНИЙ ВЕЧЕР

Райнер перевернул колбасу над костерком, который Йерген разжег в подвале заброшенной бондарни в квартале торговцев. Кровавый свет сочился сквозь провалившийся пол, сейчас служивший им потолком. Райнер, Франка, Йерген, Август и Дариус сидели в красноватых отблесках огня; из колбасы, черного хлеба и пива они сообразили обед, за который пришлось заплатить в десять раз больше обычного. Райнера это не обеспокоило. Он платил золотом мертвецов. По крайней мере, удалось найти, что купить. Это становилось все труднее: фермеры близлежащих деревень не рисковали приближаться к городу, боясь безумия, и в окрестностях процветали мародерство и грабежи.

Райнер окинул взглядом товарищей и невесело усмехнулся. И это — отряд отважных авантюристов, которые собираются взять штурмом особняк графини и украсть отводящий камень из-под носа сотни стражников? Франка смотрела в костер невидящими глазами. Пальцы раненой руки Йергена так распухли, что он едва мог сжать их в кулак. Дитер крутил головой, словно ему заклинило шею. Август был молчалив, как Йерген. Дариус что-то бормотал себе под нос. Никто не был расположен поговорить.

По половицам сверху проскрипели нетвердые шаги. Они подняли глаза. Раздался голос Халса:

— Что, тут? По мне, так все одинаковые.

— Думаю, тут, — ответил ему Павел. — Помню эти бочки.

Сапоги протопали к лестнице.

— Да наплевать, даже если не тут, — громко сказал Герт. — Какое бы зверье ни хоронилось в темноте, всех уделаем — мы ж люди, а?

Три пикинера, пошатываясь, спустились по лестнице и жизнерадостно приветствовали товарищей.

— Вот и мы, ребятки! — закричал Герт.

— Я ж грил — тут, — заметил Павел.

— Да здравствуют Черные сердца! — заорал Халс.

— Да тише, пьяные вы идиоты! — зашипел Райнер. — Выжрали все спиртное в городе, да?

— Прссти, капитан, — сказал Халс. — Пришлось малость глотнуть, чтоб кое-кого разговорить. Эти местные держат рты на замке.

— Надеюсь, они вам так ничего и не сказали, — пробормотал Август.

— Нет, нет, еще как скз-з-зали, — возразил Павел, — но новости скверные.

— Ага, скверные, — подтвердил Герт. — Очень скверные.

— Насколько? — мрачно поинтересовался Райнер.

— Ну, — начал Халс, проткнув колбасу палочкой и поворачивая ее над огнем, — видели ребят фон Пфальцена в «Дубе и желуде», как раз с дежурства в графининой усадьбе, ну, они охраняли сами не знали что в ее сокровищнице.

— Простому солдату такой секрет не выдадут, — продолжил Павел, — но они поняли, что что-то затевается. Ухмылялись, болваны, от уха до уха, и хлопали друг друга по спине, как после большой победы.

— И мы знаем, что там такое, верно? — подмигнул Герт.

— Значит, он заперт в сокровищнице? — спросил Райнер.

— Ага, — ответил Халс. — Тремя этажами ниже старой толстой башни, под кухнями и кладовками, рядом с тюрьмой. Стражу в подвале и у входа на лестницу башни удвоили.

— Это не самое скверное, — сказал Навел. — Худо то, что подвал под тремя замками. И три ключа от трех замков — у трех разных капитанов трех разных смен.