Картвелеби. Книга вторая

Что же!.. Своим допросом князь Джавашвили остался доволен. Зять был врачом – это ремесло на Кавказе уважали больше любого другого! – выходцем из большой интеллигентной армянской семьи, которая, хоть и занималась ростовщичеством, но хотя бы знала себе цену. С подобной хваткой они точно не дадут Саломею в обиду! Ну а наличие дочери… Возможно, для калишвили, которая припозднилась с собственными детьми – Пето Гочаевич, должно быть, переворачивался в гробу от этих разговоров! – лучшего варианта, пожалуй, не придумаешь.

Совсем успокоившись, Георгий откинулся на спинку своего кресла и немного задремал. Он позволил дочерям повести разговор в более непринужденное русло, и Саломея и Нино участвовали в нём, живо перебивая друг друга, но Тина оставалась безмолвна…

… безмолвна до тех пор, пока родственную болтовню не нарушил нечаянно вырвавшийся стон.

Левон тотчас поднялся на ноги и чуть не опрокинул поднос с кофе и пирожными. Сёстры побледнели, а отец не нашёл в себе сил встать с кресла. Игорь потерял дар речи от страха и воззрился на свояка в надежде найти у того поддержку. Его губы дрожали.

Во второй раз Тина застонала сильнее и схватилась за живот. Она смотрела на всех затравленным взглядом и всё время шептала: «Но ведь ещё рано? Рано…».

– Врача! – бормотала суетившаяся рядом Галиа. – Нужно позвать врача!

– Я и есть врач, дурья вы голова! – с похвальным хладнокровием откликнулся зять и отослал девчонку подальше. – Пусть не путается под ногами. Отныне нам не до неё.

16

Двадцать шестого мая в три часа дня у Тины начались схватки. Роды пришлись на тридцать первую неделю беременности вместо положенной тридцать восьмой. Игорь все время спрашивал у Левона: «Насколько опасны преждевременные роды?», но не уточнял, за кого именно беспокоился: за жену или ребёнка? Левон настороженно хмурил брови, но не отвечал ему и всё настаивал на том, чтобы роженицу везли в больницу. Затем он, впрочем, отказался от этой затеи и вытребовал у Георгия, чтобы госпожу Ривкину перенесли в её спальню и оставили его с ней наедине. В ту комнату он не впускал никого и только гонял бедняжку Галию за теплой водой, компрессами и новыми простынями. По настоятельной рекомендации господина Арамянца старый князь вместе с дочерями и зятем остались ждать новостей в гостиной.

Прошёл ровно час. Никто не разговаривал и, зная, как Левон Ашотович не любил, чтобы его прерывали, они даже не показывались на втором этаже поместья. Саломея сидела на диване рядом с отцом и смотрела в одну точку. Князь Джавашвили, которого старшая дочь держала за руку, хватался другой за сердце. Нино деловито мельтешила по комнате. Игорь стоял у стены и, приложившись к ней горячим лбом, все время что-то шептал.

– Это невыносимо!.. – Наконец, он сорвался с места и, кусая губы в нетерпении, кинулся к лестнице. – Сколько ещё нам ждать?

Тина старалась не кричать, но, если из груди всё-таки вырывался стон, то он оглушал её родных и мужа. В тот раз она закричала особенно громко, и Нино с трудом перехватила зятя.

– Левон Ашотович упоминал, что для тех, кто рожает в первый раз, это может длиться чуть дольше, – заговорила она примирительным шёпотом. Игорь отвёл от свояченицы взгляд, и она настойчиво вгляделась в его лицо. – Дзма, слышишь меня? К ночи она родит. От девяти до одиннадцати часов, помнишь?..

Он кивнул, словно маленький ребёнок, который дал матери обещание никогда не есть сладостей, и позволил утешительнице крепко сжать себя в объятьях. Обнимая зятя, Нино услышала, как он еле слышно всхлипнул, и её сердце облилось кровью.

Прошло ещё полчаса, и все очень пожалели, что никого из Циклаури не было на тот момент в Ахалкалаки. Шалико и Давиду, наверняка, удалось бы успокоить Игоря гораздо лучше, чем это с горем пополам делала Нино. Константин Сосоевич всегда умел разрядить обстановку хорошей шуткой и поднять Георгию настроение. Дариа Давидовна, отличавшаяся хозяйственностью, наверняка помогала бы Левону намного лучше, чем непутевая Галиа, не говоря уже о Софико… вот чей хладнокровный – если не считать максимализма – ум пришёлся бы сейчас ко двору!..

– Знаете что? – под конец третьего часа Саломея поднялась на ноги и, улыбнувшись зятю, добавила: – Мы ничем не можем ей помочь, но это не значит, что мы должны изводить себя. Я поднимусь наверх и принесу нам нарды!..

Она искренне надеялась на то, что, проходя мимо спальни Тины, сможет выпытать у Левона подробности. С гораздо большей вероятностью она, правда, рисковала навлечь на себя его гнев – уж она-то знала каково это! – но тут и там так много говорили о возможной смерти её сестры, что он просто обязан был выслушать её!..

Прижимая доску с нардами к груди, Саломея сознательно замедлила шаг, когда подошла к комнате даико. Тина закричала, и, вконец перепугавшись, её старшая сестра выпустила доску из рук. Фигурки звякнули и с треском разлетелись по полу. Ойкнув, она опустилась на пол и принялась собирать их. На шум из спальни как раз вышел Левон.

Вид у него был уставший, рукава – закатаны, а лоб весь взмок от пота. Хорошо хоть крови нигде нет!.. Они смотрели друг на друга и не двигались до тех пор, пока он слабо не улыбнулся и не подозвал к себе. Тотчас забыв о фигурках, Саломея подошла к нему вплотную и зашелестела на ходу платьем.

– Как она? – Любящая сестра накинулась на врача с вопросами, оставив в стороне прочие тревоги. – Она же не умрёт? Скажи мне правду.

– Нет, – заверил возлюбленную Левону, пусть его голос и оставался невесёлым. – Я уверен, что эти роды Валентина Георгиевна переживёт.

Саломея с облегчением выдохнула, но что-то в его тоне заставило её напрячься вновь.

– А ребёнок? Он недоношен. Вот-вот должен был начаться восьмой месяц…

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти его, – Доктор отмел и эти её опасения. – В старину недоношенных детей клали на печь, чтобы воссоздать для них те же условия, что в утробе матери. И им это удавалось!.. Ещё рано ставить на малыше крест.

– Тогда что тебя тревожит? – чутко спросила Саломея. Левон тяжело вздохнул и посмотрел себе в ноги. Сердце в груди забилось сильнее, и в порыве эмоций она коснулась его плеча. – Не лги мне, пожалуйста. Я должна знать.

– Саломе, – начал он опять и взял её ладони в свои натруженные руки. Её глаза наполнились ужасом. – Твоя сестра никогда не отличалась хорошим здоровьем, и я предупреждал, что у неё не та конституция, чтобы родить ребенка без последствий. Но меня она не послушалась, и теперь… ей хватило сил выносить его, хватит и родить, но восстановится ли она после всего?.. Я буду с тобой честен: в таких случаях женщинам это обычно не удаётся.

Откровения врача заглушили в голове все остальные мысли, но несколько секунд их смысл никак не доходил до её сознания. Молодая женщина оперлась о стенку рукой и чуть не лишилась чувств. Настолько далёким – как будто из другой реальности! – казался ей голос Левона. Он перепугался за неё и, придержав за талию, не позволил ей упасть.

– Сколько ты даешь ей? – собравшись с силами, прохрипела Саломея. – Сколько времени?

– Три месяца. Возможно, до осени…

Тина!.. Их хрупкая, нежная, кроткая Тина!.. Даико, сочетавшая в себе горы и белую берёзу, обожавшая театр, мечтавшая о сцене… какой прекрасный у неё был голос, как она пела!.. Игорь влюбился именно в пение Тины. Её женственность и беззащитность, как он сам столько раз говорил, пленили его сердце. Но как же сидзе будет жить без неё? Как они все без неё… будут?..

Ещё одна потеря вслед за Вано, ещё одна рана в груди каждого из них. Но какой смысл лить слезы? Разве эти годы не научили их, как мало плач Ярославны облегчал скорбь? Нет-нет, она не станет говорить отцу и остальным раньше времени, не станет тревожить их!.. Она мужественно сотрёт со щёк слезы и выйдет к родным, разложит перед ними нарды и будет ждать окончания родов. Ни словом, ни делом она не выдаст того, что ей что-то известно… никогда!..

– Не говори ничего близким, – вторил её мыслям Левон. – Ещё может случиться чудо…