Страница 84 из 109
– Возможно, вы знаете место, где я могла бы заработать денег? – неуверенно спросила княжна. Он очень удивился её вопросу, и она поспешно добавила: – Пожалуйста, не думайте ничего дурного!.. Вы же знаете меня. Я не могу сидеть без дела, особенно когда моя семья в таком положении…
Ваграм тяжело вздохнул и несколько секунд рассматривал кончики своих туфель. Мыслительная деятельность в его голове кипела.
– Очень жаль, что молодая девушка в вашем возрасте имеет дело с подобными вещами, – отвечал он со вздохом. – Вы не пробовали себя в качестве гувернантки?
– Мои родители ни за что не согласятся на это. Они наслушались историй о приставаниях и близко меня не подпустят даже к пансионам!
– Но они, наверняка, не будут иметь ничего против больницы, – заключил он неожиданно. – Там всегда не хватает персонала.
Их взгляды встретились, и, заметив её удивление, молодой человек тепло рассмеялся.
– Что вы так смотрите, княжна? Надеюсь, вы не думаете, что Матвей Иосифович или мой брат опустятся до приставаний?..
– О нет!.. – Софико пристыженно зажмурилась. – Я не об этом. Но примет ли Левон Ашотович меня в качестве новой сестры милосердия?
– Почему бы и нет? – пожал он плечами. – Саломея Георгиевна посещает больницу, чтобы читать детям сказки. Если он принял её, то вряд ли будет иметь что-то против вас.
Она благодарно улыбнулась ему в ответ на идею, и напоследок он ещё раз поцеловал ей руку. Софико терзала мысль, что она не заслужила такой благосклонности к себе после того, как погубила «Мыслителя». Армянин развернулся, чтобы уйти, и она поняла, что могла никогда его больше не увидеть. Эта мысль испугала её, и она всё-таки спросила:
– Но почему вы помогаете мне? Ведь то, что я сделала, очень плохо, и меня до сих пор мучает совесть.
– А как вы сами думаете, ваше сиятельство? – произнёс он таинственно и, поправив на голове шляпу, загадочно скрылся за поворотом.
***
– О, нет-нет-нет! – вскричала Саломея, услышав о подобной затее. – Ты его не знаешь, Софи!.. Я не пущу тебя в пасть ко льву!
С самого начала Софико не обольщалась о том, что старшая подруга примет её планы о больнице с восторгом. Но даже в эту изобретательную головку не приходила мысль, что та примется отговаривать её с подобным рвением.
– Он постоянно грубит и огрызается, – неустанно повторяла вдова, яро расписывая им недостатки Левона Ашотовича. – И не умеет обращаться с женщинами!..
– Если он такой плохой, – не осталась в долгу Софико и хитро переглянулась с Нино, – зачем же вы ходите к нему, ваше благородие?..
Саломея прикусила язык, и юные проказницы залились хохотом. В последнее время княжны всё больше времени проводили вместе, ведь Тина всё сильнее замыкалась в себе, из-за чего в Сакартвело становилось совсем не с кем поговорить. Перспектива скорого родства сблизила девушек, и с обеими стало невозможно разговаривать!.. Мало ей было хитрых взглядов, которые бросал в её сторону неотёсанный плебей Игорь, так ещё и эти две трещотки! Ну, и за что ей такое наказание?..
Никто из них не догадывался, в какую головоломку превратился для неё Левон. Он перестал ворчать ей в спину каждый раз, когда она появлялась в его больнице, больше не заставлял выполнять самую чёрную работу и как будто бы смирился с её присутствием, но по-прежнему держался с ней подчёркнуто строго. Она перебрала все известные этому миру женские ухищрения, но на него ничего не действовало. Если бы не малышка Сатеник, она бы уже давно перестала надеяться! Вспоминая мать девочки добрым словом, Саломея удивлялась тому, как эта святая женщина растопила сердце айсберга. Для того чтобы он обратил на тебя внимание, наверняка, нужно обладать третьим глазом или же иметь шесть пальцев на руке?!..
Изнеженная княжеская дочь, Саломея дожила до двадцати девяти лет и не знала «усталости до изнеможения». Сестер милосердия в больнице не хватало и, пусть она не участвовала в лечении больных и проведении операций, многие заботы всё равно ложились её на плечи. В последнее время, заработавшись, она теряла чувство времени и пространства. Саломея сдружилась со многими пациентами и даже неплохо ладила с сёстрами, но, беспокоясь за всех и каждого, ещё больше себя изводила. Как Левон Ашотович терпел эти страдания?..
– Я не пропускаю их через себя, – сказал он ей однажды, замечая слезинки в уголках её глазах. Мимо промчали каталку с человеком, чья нога загноилась от раны и требовала срочной ампутации. – Если бы я это делал, то давно бы лечил сердце.
– Понятно, почему вы такой бессердечный, – парировала она, всхлипывая. – У вас его просто нет.
Он весело хмыкнул, совсем не обидевшись, и мягко подвинул её в сторону на пути в операционную. Ещё через день к ним привезли мальчика, который лишился уха, когда помогал своему отцу в кузнице. Он так кричал, а из раны сочилось столько крови, что Саломея ойкнула и зажмурилась. Она напрочь позабыла о флирте и кокетстве – и Левон, похоже, добивался именно этого! – когда чьи-то большие длинные руки крепко обвили её спину.
– Первое время всем тяжело. – Врач благосклонно обнял её, позволил поместить голову на его груди и даже погладил несколько раз по волосам. – Ничего страшного! Вы привыкнете.
Она разомкнула веки, прислушалась к его сердцебиению – ровному, как гладь реки зимой! – и молча про себя чертыхнулась. Он хотел искренности?.. Так вот же она! Но почему и это его не тронуло? И всё же, когда она подняла взор вверх и вгляделась в его глаза, что-то в них показалось ей… примечательным.
– Нельзя так много переживать, ваше благородие, – произнёс он, улыбаясь уголками губ, и выпустил Саломею из своих надёжных объятий. Как жаль!.. В них становилось так спокойно, как уже давно не бывало. – Иначе от вас самих ничего не останется.
– Лучше уж переживать, чем быть ледышкой, как вы, – пожала она плечами и снова высоко вскинула подбородок. – Вы ошибаетесь, если думаете, что мне нужна ваша поддержка. Я всегда со всем справлялась сама и вряд ли когда-нибудь попрошу вас о помощи.
В ответ он лишь сощурился и, наверняка, не поверил ей. Эта мысль огорчила её, и, не желая падать в грязь лицом, она поспешно покинула оппонента. Его проникающий в душу взгляд ещё долго не давал ей покоя.
«Что же он думает, будто я устала и нуждаюсь в каменной стене? – размышляла она, горячо фыркая, и старалась не плакать. – Я всегда была сильной и сейчас должна быть ею!».
Через два дня медсёстры отпросились в отгул на похороны родственника, и на голову Саломеи посыпалось ещё больше поручений. Перед уходом старшая сестра милосердия лично наказала ей отутюжить половину постельных принадлежностей больных, сменить простыни и наволочки на подушках. Учитывая количество коек, на это могло уйти полдня.
Саломея тяжело вздохнула и молча принялась за работу.
Левон совершал последний обход на сегодня и с трудом уговорил Сатеник дождаться его у входа, пока он зайдёт в сестринскую и переоденется. Непоседливая девочка совсем не умела ждать!.. Но что же это такое? Кто из только что набранных сестёр оставил за дверью зажжённую свечу?..
Он считал, что позже него никто и никогда не покидал больницы, но на этот раз он всё же ошибался. Матвей Иосифович ушёл несколько минут назад, и он лично пожал ему руку, а все медсёстры уже давно разошлись по своим домам. Разве что только…
Доктор неторопливо отворил дверь сестринской и убедился в своих подозрениях. Саломея Георгиевна спала прямо за утюжным столом – хорошо хоть утюг не нагрет! – и рядом с ней лежала аккуратная стопка белого больничного белья. Он провёл по ней рукой и подавил улыбку – ни единой складочки!
Несколько тёмных прядей выбились из причёски. Полы белого халата скрывали стройный, изящный стан. Пока она спала, её плечи незаметно поднимались и опускались, и внезапно Левону показалось, что она держала на них заботы всего мира. Но как долго она сможет выносить это?.. Разве в её жизни не найдётся человека, способного разделить их с ней? Он не был романтиком, но всё равно об этом подумал. Он приметил в её образе смертельную усталость, слишком тяжелую для женской природы. От этих переживаний сердце невольно дрогнуло.