Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Поскольку вблизи области высокого атмосферного давления хамсин не должен был причинить особенно страшных бед, мы сошли на берег, взяв с собой ружья, и пустились на поиски голенастых птиц; мы двигались по берегу реки, словно настоящие охотники с равнины Сен- Дени, привыкшие идти вдоль канала; различие, однако, состояло в том, что эта местность была куда богаче дичью. Нам удалось подстрелить несколько цапель и множество жаворонков и горлиц.

К вечеру призывные крики матросов, сопровождаемые песнями, привели нас назад к судну, где мы обнаружили весь экипаж в состоянии ликования: хамсин был на исходе, так что матросы прыгали от радости и окунали лицо и руки в воду Нила, чтобы освежить их. Поскольку привычка к такому европейскому способу омовения вхо­дит в число моих слабостей, мне не хотелось, чтобы праздник завершился без моего участия. В одно мгнове­ние я остался в одеянии сантона, а затем, разбежавшись по палубе судна, перепрыгнул через его борт и лихо ныр­нул в воду головой вниз, словно гусар, внезапно демон­стрирующий всем свои красные штаны. Всплыв на поверхность, я увидел, что весь экипаж занят тем, что с величайшим вниманием смотрит на меня; мне было известно, что крокодилы водятся в Ниле лишь выше пер­вого порога, и потому, не испытывая никакого страха, не мог объяснить интерес, проявляемый зрителями к моей персоне, иначе как причинами, весьма лестными для моего самолюбия. От этого моя ловкость и проворность только возросли, и все стили плавания — от простого брасса до двойного кульбита — были с возрастающим успехом исполнены мною на глазах у моих смуглолицых зрителей. Демонстрируя плавание на спине, я вдруг получил в правое бедро удар, похожий на электрический разряд, причем настолько сильный, что у меня парали­зовало половину тела; я немедленно перевернулся на живот, чтобы плыть к судну, но в то же мгновение понял, что без посторонней помощи мне на него не взобраться. Улыбаясь и при этом глотая воду, я попросил опустить мне багор, а сам при этом высовывал из воды правую руку и пытался удержаться на поверхности левой рукой; что же касается моей правой ноги, то она полностью онемела, и я не мог ею пошевелить. К счастью, Мухам­мед, словно предвидя только что случившееся со мной происшествие, стоял на борту джермы, держа в руке веревку, которую он тотчас бросил мне; я ухватился за один ее конец, меня подтянули вверх за другой, и я под­нялся на судно куда менее триумфально, чем покинул его. Однако по той почти насмешливой беспечности, с какой окружили меня наши арабы, я рассудил, что в этом злоключении нет ничего особенно опасного; тем не менее мне захотелось узнать, что же со мной произошло, хотя бы для того, чтобы впредь оградить себя от подоб­ных неприятностей. Мухаммед объяснил мне, что, помимо множества рыб, весьма приятных на вкус и чрез­вычайно любопытных для изучения, в Ниле водится раз­новидность электрического ската, чья опасная сила настолько хорошо известна арабам, что они, опасаясь болевых ощущений вроде тех, какие испытал я, доволь­ствуются тем, что осторожно ополаскивают в реке лица и руки, как это происходило у меня на глазах. Самым понятным из всего этого для меня стало следующее: если самим арабам электрические разряды крайне неприятны, то видеть, какое действие они оказывают на европейцев, вовсе не вызывает у них неудовольствия; впрочем, боль утихла еще до того, как были закончены объяснения, и рука и нога у меня обрели привычную подвижность.

Ветер совсем стих. Мы решили отведать дичи, добы­той нами на охоте, и сделали это на борту джермы, чтобы наверняка избавить нас от визита какой-нибудь новой сантоны; затем мы отправились осматривать наши ковры, опасаясь, как бы у какого-нибудь скорпиона не появи­лось желания сыграть с нами злую шутку вроде той, какую позволил себе электрический скат, а это оказалось бы далеко не так забавно; впрочем, на этот раз принять подобную меру предосторожности нам посоветовали арабы. Покончив с осмотром, мы заснули в сладкой надежде увидеть на следующий день Каир, от которого нас отделяло всего лишь семь или восемь льё.

V. КАИР

На следующее утро, едва рассвело, мы подняли якорь и стали быстро приближаться к пирамидам, которые, со своей стороны, словно шли нам навстречу и нависали над нашими головами. У подножия голой и безжизнен­ной цепи Ливийских гор, сквозь пелену песчаной пыли, сгущавшей воздух, стали виднеться башни и купола мечетей, увенчанные бронзовыми полумесяцами. Мало- помалу эта завеса, гонимая впереди нас северным ветром, который двигал вверх по течению наше судно, подня­лась, исчезая, над огромным Каиром, и нашим глазам открылись зубчатые высоты города, нижняя часть кото­рого еще оставалась невидимой за высокими берегами реки. Мы быстро продвигались вперед и находились уже почти на уровне пирамид Гизы. Чуть поодаль, на этом же берегу Нила, изящно раскачивалась на ветру пальмовая роща, поднявшаяся на том месте, где некогда стоял Мем­фис, и тянущаяся вдоль того берега, где прогуливалась дочь фараона, когда она спасла из вод младенца Моисея; над верхушками этих пальм, в дымке — но не тумана, а песка, — мы различали красноватые вершины пирамид Саккары, этих далеких предков пирамид Гизы. Навстречу нам проплыло несколько лодок с невольниками: в одной из них находились женщины. Как только наш капитан увидел их, он тотчас вонзил нож в грот-мачту и бросил в огонь щепотку соли: то и другое имело целью обезвре­дить влияние дурного глаза. Заклинание оказалось дей­ственным: час спустя мы благополучно причалили в Шубре, на правом берегу Нила. Нам издали показали летнюю резиденцию паши: это было прелестное строе­ние, которое стояло в окружении зелени, таившей в себе прохладу.

Мы снова увидели здесь ослов с погонщиками, причем первые были красивее и крупнее, чем ослы в Алексан­дрии, а вторые — еще расторопнее и бойчее, если это возможно, чем их собратья с морского побережья. На этот раз, наученные опытом, мы никоим образом не стали упрямиться и двинулись в путь по восхитительной аллее смоковниц, темный свод которой не пропускал солнечные лучи, и быстро преодолели расстояние в одно льё, какое нам еще оставалось проделать.

Единственное изменение в нашем способе передвиже­ния, произошедшее в связи с высадкой на сушу, состояло в том, что теперь, вместо того чтобы подниматься вверх по течению Нила, плывя в лодке, мы следовали вдоль его берега, сидя верхом на ослах. Впрочем, поскольку мы поднялись футов на тридцать от поверхности реки, гори­зонт расширился, и впереди у нас показался остров Рода, на котором стоит сооружение, оберегающее ниломер — устройство, предназначенное для измерения высоты паводков Нила: нанесенные на нем метки указывают годы, когда необычный подъем воды при разливе реки приводил к небывалому плодородию земли. Именно здесь каждый год шейхи мечетей, сообщая об уровне подъема воды, указывают, в какой мере можно преда­ваться веселью, или же, будучи безропотными мусульма­нами, объявляют о грядущем бесплодии земли, воздер­жании от пищи и голоде, на которые недостаточный разлив реки обрекает жителей ее берегов.

Итак, по правую руку от нас находились пирамиды Гизы, открытые нашему взору от их вершины до самого подножия, а также небольшой холм, образовавшийся вокруг Большого Сфинкса, который вот уже три тысячи лет сторожит их, повернув к гробницам фараонов свое гранитное лицо, обезображенное воинами Камбиса. Наконец, по левую сторону наш взгляд охватывал поле битвы при Гелиополе, прославленное Клебером: это бес­конечное безлюдное пространство, тянущееся насколько хватает глаз, оживляет лишь одинокая смоковница, зеле­неющая среди раскаленного песка пустыни. Проводники обратили наше внимание на это дерево; арабское легенда гласит, что именно под ним отдыхала Дева Мария, когда, спасаясь бегством от гнева Ирода, Иосиф, по словам святого Матфея, «.встал, взял младенца и матерь его ночью и пошел в Египет»[3]. По мнению самих магометан, своим чудесным долголетием и вечнозеленой листвой это свя­щенное дерево обязано тому, что некогда оно укрыло в своей тени матерь Христа.