Теперь всё можно рассказать. Том третий. Последняя глава

Мы совсем замёрзли несмотря на относительно нормальную погоду. Осенний ветер не давал покоя.

Я предложил такси, но она опять заворчала, что дорого. Тогда я сказал, что нам стоит пойти в гостиницу. Дешёвая власти далеко, и я заказал номер на одну ночь в «Хилтоне».

Алые ковры, бежевые стены, кремового цвета мрамор, пастельный свет алебастровых ламп. Вежливый регистратор оформил на моё имя номер, и мы пошли.

Пока мы поднимались на лифте, я опирался на латунную поручню, смотрел сквозь стекло в огромный холл и думал, что всё может выйти именно так, как обычно и бывает в дешёвых романах.

Почему я боялся?

Это сложный вопрос.

Я получил предельно ханжеское воспитание. К сексу я долгое время относился плохо и считал, что спокойно проживу без него всю жизнь.

Потом, в юности, ближе к восемнадцати годам, я отринул эту мысль и понял, что ничего ужасного в сексуальности нет. Но понял я это на рациональном уровне. Глубоко в душе я остался закоренелым традиционалистом.

Несмотря на то, что я мое время считалось необходимым потерять девственность рано (особенно если ты парень), я не сделал этого ни в школе, ни во время уголовного дела. Теперь мне было девятнадцать лет и я чувствовал, что моё время уходит.

Я боялся умереть девственником, но при этом мне было страшно терять девственность.

Я знал, я чувствовал, что после этого я никогда уже не буду прежним. Точно так же, как человек, попавший даже на несколько месяцев в тюрьму или применивший против другого человека оружие, – уже никогда не бывает прежним.

Здесь складывалась аналогичная ситуация. Я был совершенно уверен, что сейчас происходит нечто очень важное. Да, сам процесс вряд ли займёт много времени, но это то, что способно изменить человека раз и навсегда.

Всего пятнадцать минут, и я никогда не буду прежним.

Вот это самое «не буду прежним» пугало не на шутку. Я знал, что это значит: переживать, когда рушится весь твой мир, когда ты видишь, как ты в некотором роде умираешь и рождаешься заново, как гибнет твоя старая личность, как прямо на твоих глазах меняется вообще всё, и ты не можешь ничего с этим поделать.

Итак, я изменюсь. Я знал, что изменюсь. В этом не было никаких сомнений. Но как изменюсь? В лучшую ли сторону? Нет, очевидно, нет. Наоборот, я стану злее, гаже и поганее. Трудности на самом деле редко делают человека лучше. Такие случаи единичны. Обычно трудности людей озлобляют, ожесточают, делают из них закоренелых циников и эгоистов.

Праздность не лучше. Она тоже разлагает человека. Трудно придумать, что его вообще не разлагает.

Незадолго до того я уже передал уголовное дело, которое изменило меня. Я не был уверен, хватит ли у меня душевных сил пережить ещё одну болезненную трансформацию. А ведь я понимал, насколько болезненной она будет.

В то же время, я страшно хотел её поскорей пережить. Мне так хотелось отбросить себя тогдашнего (да во многом и сегодняшнего) – невротизированного, одержимого ненавистью, неспокойного и живущего по строгому, но написанному самому для себя уставу.

Я так хотел снять шоры, окончательно выбросить образ мальчика из хорошей семьи, стать наконец не «перспективным молодым человеком», а просто парнем.

В то же время, я очень этого не хотел. Мне был дорог мой пиджак и мой образ. Я хотел остаться тем, кем я был: тем самым стройным молодым человеком с лёгкой проседью, одетым в пиджак и туфли, всегда с торопящейся походкой и с кожаной сумкой в руках, коротко и немного подстриженным, в очках.

Я хотел быть таким, каким я был.

Я ненавидел простых парней, тех самых, которые ходят в чёрных с подворотнями, носят короткие носки и модные прически, обесцвечивают волосы перекисью, смотрят аниме, клеят девочек в на вписках, бухают, юзают наркоту и так далее.

Кэтбои проклятые.

Я ненавидел их всем сердцем, но при этом страшно завидовал им. Они имели то, чего был лишён я, - нормальную жизнь. Они гуляли с девушками, веселились, гуляли по крышам до утра, а я ждал по три часа товарищей на конспиративных встречах и прятал сомнительные вещи в ожидании обыска.

Это они беззаботно разгуливали с девчонками и пивом по ночному городу, громко смеясь. А я засыпал в одежде, ожидая, что в дверь позвонят.

Я ненавидел их совсем не за весёлость. Я ненавидел их за то, что они имели то, чего я был лишён.

По идее, я мог бы отказаться от своего пиджака, от трезвости, от чтения на латыни, от идеологии, – и получить всё то, чего до этого был лишён. Но я не хотел. Я не хотел предавать себя ради этих сомнительных удовольствий.

Разве нужно отказываться от книг и политики ради того, чтобы заняться сексом?

Вероятно, в современном мире так и есть. Это звучит глупо, но жизнь показывает, что это так.

Девушки никогда не видели во мне парня. Во мне видели милого и доброго друга, молодого учёного, опасного экстремиста, террориста или маньяка. В любом случае – человека безусловно интересного, небанального и завораживающего (а иногда ещё и полезного), но никак не подходящего в качестве сексуального партнера.

С таким человеком не хочется спать. С ним хочется читать по-латыни или идти в штыковую атаку. Ну, или на худой конец обсудить устройство РСДРП в межреволюционный период.

Итак, я боялся потерять себя. Я боялся выбора.

Обычно жизнь человека идёт по накатанной колее. Но иногда, – для обывателей реже, для революционеров немного чаще, – жизнь предлагает нам выбор.

Это звучит пафосно, но на деле ничего пафосного тут нет. Выбор любят представлять как нечто апокалипсическое, когда ты должен выбрать сторону добра или сторону зла. На деле так почти никогда не бывает. Многие люди вообще часто не замечают, как делают судьбоносный выбор.

Почему так?

Всё просто. Выбор редко предстаёт перед нами в чистом виде, как в «Матрице». Чаще всего он выглядит вполне обыденно. Часто так выходит ещё и потому, что мы никогда в реальности не знаем, что наш выбор за собой повлечёт. От этого даже постфактум нельзя бывает понять, действовал ты правильно или нет.

Если ты встал перед выбором: заняться сексом или остаться девственником, то одно здесь явно исключает другое.

Возможно, если бы я тогда сделал это со Зверевой, я бы в итоге женился на ней и был бы счастлив всю жизнь. Возможно, наоборот, это кончилось бы для меня плохо. В любом случае, я отказал, а потому не знаю, что случилось бы в противном случае. И вряд ли когда-нибудь узнаю это.

Впрочем, я и не хочу знать.

Номер отеля был ужасен. Честно говоря, он заставлял вспомнить фильм «1408». Слишком уж был похож. Противный номер. Он находился в конце коридора, который в свою очередь ответвлялся от основного коридора. Противное место с панорамными окнами на аэродром. Гула самолётов, однако, слышно почти не было.