Страница 10 из 21
Шторы из золотисто-бежевого плотного шёлка, ковролин на полу, огромная английская двухспальная кровать со спинкой, обитой серебристо-бежевым кожзамом. Напротив – абсолютно ненужный плазменный телевизор, возле окна – письменный стол с офисным креслом и Библия короля Якова на английском языке.
Алебастровые светильники стояли по обе стороны от телевизора и на тумбочках возле кровати. Их снисходительный свет делал помещение особо пригодным на вид для самых интимных разговоров.
К нам принесли горящее печенье. Я сказал, что есть не буду, так как сам посадил себя на строжайшую диету.
– Ну, ты же не откажешься! – настойчиво сказала она и стала есть.
Я сел и тоже начал жевать. Печенье было невкусное.
В номере мы врубили громкую музыку (чтобы прослушать было сложнее) и продолжили обсуждать дела и планы. Обсуждали ещё часа два. У нас была идея заключить фиктивный брак тогда. Для чего – не спрашивайте.
Потом мы закончили говорить. Софья к тому времени разделась и легла в кровать. Она была превосходна.
Теперь она казалась ниже, чем раньше, и была ещё менее складной. У неё были тонкие икры девушки, которая когда-то занималась лёгкой атлетикой, но теперь обленилась и распоясалась. Они были тонкие и вялые. У неё были толстые белые бёдра с небольшими ямочками сзади, ещё не превратившимися в настоящий целлюлит. Животик, когда-то твёрдый, теперь заплыл жирком, который скапливался по большему в нижней его части, в районе пупка. Нарастающее пузико слегка выглядывало из-под загрязнившейся маечки ребристого сероватого шёлка. Маечка держалась на округлившихся плечах посредством тонких верёвочек. Задница была велика, округла, но при этом давно заплыла жиром. Из-под майки проглядывали жирные бока. Руки были вялые, с немного обвислыми трицепсами. Грудь – между первым и вторым размером. Кожа по большей части была либо смуглая, даже слегка землистого оттенка, либо бледная. Щёки были заметны со спины. На ногах у неё были грязные детские носочки с котиками.
Соня был прекрасна. Именно так, вероятно, и должны выглядеть суккубы.
Она совсем не была красива. Даже наоборот. Впрочем, уродливой она тоже не была. Её внешность была сильно ниже среднего, по каким стандартам ни измеряй.
Тем не менее, она была притягательна.
И не просто притягательна. Складывалось впечатление, что она обладает некоей ужасной способностью притягивать к себе людей, и особенно мужчин. В тот момент (да и не только в тот) она казалась мне самой притягательной девушкой на планете. Она будто бы источала какой-то животных магнетизм. Она как будто имела удивительную способность подчинять, невзирая на сопротивление разума, любого человека, так что тот превращался в одержимого только лишь ей безумца, маньяка и психопата. Скольких я таких среди её любовников видел.
Сначала мы беседовали. Почти всё это время я сидел в небольшом и страшно неудобном кресле с обивкой из зелёного велюра. Оно было узкое, неглубое и жёсткое. Соня развалилась в большом офисном кресле.
Когда мы закончили говорить, она поднялась и с грацией ожирелой домашней кошки стала разминаться. Потянулась, сделала пару упражнений, даже неправильно, высоко поднимаю попу, отжалась раз восемь.
Я старался не смотреть, хотя краем глаза и увидел дряблый и белый живот и целлюлит.
Она говорила, что запустила себя, и ей нужен спорт. Я спросил, есть ли у неё пресс. Она села на кровать и напряга мышцы.
– Потрогай, – сказала она.
Я взял её за жирок, скопившийся поверх брюшных мышц. Там были две толстые складки.
– Глупый, не так надо щупать, – сконфуженно смеясь сказала Софи и сама грубо ткнула себя в живот: под жиром были твёрдые как стальная рельса мышцы.
– Откуда всё это? – спросил я, указывая на жирок.
– Не знаю, – сказала она. – Накушала, пока по Москве бегала.
Я отошёл, сел на кресло и открыл книгу с мифами Древней Греции на новогреческом. Я погрузился в чтение, стараясь отвлечься. К тому времени я всё ещё был одет в брюки и туфли, в рубашку и сорочку под ней.
– Тебе не жарко? – спросила Соня. – Может, разденешься?
– Пожалуй, пока не буду, – сказал я и продолжил читать.
Какое-то время мы читали. Соня тоже знала греческий, а потому читать стали по очереди. Соня легла в кровать и теперь мялась среди белоснежных хрустящих одеял и подушек.
– Давай ко мне, – сказала она с очевидно грустным и умоляющим видом.
Я перебрался в кровать, но снял только туфли.
Соня спросила, будем ли мы спать. Я предложил читать до утра. Она в целом была не против.
Постепенно Софья стала раздевать меня. Уговорила снять пояс, штаны, раздеться до трусов и майки.
Когда она устала читать, то легла на животик и сказала умоляющим тоном: «Сделаешь мне массаж?».
«Мерзавка, – подумал я, – девчушка-добрушка. Отвратительная добрая девушка! Я ненавижу тебя за то, что ты меня полюбила! Как ты посмела вообще, тварь?! Меня нельзя любить! Меня можно только ненавидеть! Унижать, обижать, сделать меня инвалидом! А любить – нельзя!».
У меня появилась острое желание убить Софью. Убить максимально жестоко: изрубить шашкой, мачете, отрубить сначала ноги, а потом руки, сказать с туловища жир, распороть внутренности, разрезать щеки и сделать улыбку Глазго. Потом свернуть шею и отрезать голову, выколоть стекленеющие голубые глаза.
Что угодно, но только не изнасиловать.
Мыслей об изнасиловании не появилось. Любая мысль о сексуальном контакте с этим человеком – таким близким и родным, человеком, которым я и сейчас, по прошествии лет, восхищаюсь – вызывала не только отвращение, доводящее до физической тошноты, но и лютую злобу.
Я просто ненавидел Звереву за то, что она хотела заняться со мной любовью, но при этом боги верил за все остальное.
А хотела ли она?
Сославшись на то, что я не умею, я отказался делать ей массаж, оделся и снова сел на кресло и начал читать уже про себя.
Тем не менее, Соня смотрела укоризненно, и я испугался, что могу обидеть её.
– Давай всё же сделаю, – сказал я, откладывая книгу в сторону.
– Давай, сказала Софи.
Я сел рядом. Рубашку я одевать не стал. Теперь я был в носках, брюках и майке.
У Сони была маленькая аккуратная спина, вся покрытая равномерным слоем немного жира. Мышцы под ним были довольно вялые. Фигура девушки портила лёгкая сутулость.
Спина вся была покрыта корочками, как будто там недавно подавили прыщи. Их было очень много, и все они осыпались, когда я мял. Холка заплыла мягким жиром. Аккуратные мягкие бока ненавязчиво выпирали.