Страница 1 из 21
Марат Нигматулин.
Теперь всё можно рассказать.
Том третий.
Последняя глава
Теперь всё можно рассказать.
Том третий. По приказу Коминтерна.
Часть первая.
Только оставит
Им боевую славу
Да запыленную дорогу,
Вдаль уходящую дорогу…
– «Полюшко-поле».
Предисловие.
Меня долго просили об этом предисловии. Просили разные люди, большая часть из которых – мои друзья, меньшая же – благонамеренные враги.
Меня просили вставить в эту книгу нечто вроде той плавки, которую сейчас часто вынуждают ставить разных сатириков и юмористов: мол, все совпадения случайны, совпадения ненамеренны и так далее.
Я долго не хотел этого делать. Не потому, конечно, что всё описанное здесь – чистая правда. Вовсе нет. Просто я до последнего не хотел соглашаться с условиями того странного мира, где любая шутка, любой прикол требует обязательной плашки о том, что ты не хочешь никого оскорбить и не пропагандируешь экстремизм, терроризм и другие подобные вещи.
Увы, сейчас я вынужден хоть раз с этими правилами согласиться.
Итак, я ответственно заявляю, что лирический герой этой книги н5 совпадает с личностью её автора. Книжный Марат – совсем не тот, что написал эту книгу.
Далее. Герои книги – это не реальные люди. Даже если они показались вам похожими на ваших знакомых, не обращайте внимания. Вам кажется.
Наконец, сама эта книга ни к чему не призывает и ничего не пропагандирует: экстремизм там, терроризм или секс с несовершеннолетними (да и вообще секс; секс – это зло).
Эта книга – художественная литература. Художественная, понимаете? Фантастика.
Ну, а автор, конечно, дурак. На дураков и медведей же в нашей стране суда нет.
На сём давайте закончим и перейдём, собственно, к делу.
Глава первая. Дом на Кадетской улице.
***
Он открыл дверь.
За дверью его не ожидало ничего хорошего. Пустая и унылая советская квартира: не захламлённая, а наоборот, какая-то удивительно пустая. Ощущение было такое, будто раньше квартира была захламлена, как и большинство хрущевок, но потом, совсем недавно, её резко освободили, и теперь она казалась пустой и странной, какой-то неорганичной. Она ни в коем случае не была чистой: кругом была пыль, оборванные обои. Но при этом она казалась до невозможности пустой и тоскливой.
– Здесь мы и будем жить, – сказал он Меле. – Не лучший вариант, но уже хоть что-то.
– А по-моему, очень даже неплохо, – сказала Меля, осмотревшись. – Тут есть где развернуться.
– Когда приедут товарищи, места будет немного, – сказал он. – Наша комната вон та, – он указал на дальнюю грязно-белую дверь в конце коридора.
Из-под двери выбивался пыльный солнечный свет.
– Там мы и будем жить, – сказал он.
– Конечно, – ответила Меля. – Заноси чемоданы.
***
Меля и Женя давно уже жили вместе. Они не любили друг друга. Между ними не было никаких отношений, кроме деловых.
Они кочевали вместе с одной конспиративной квартиры на другую, вместе завтракали в дешёвых кафе, по вечерам смотрели кино, вместе работали, вместе плохо жили в обшарпанных стенах, вместе погрязли в глубоком движе. Их жизнь давно потеряла всякую романтику; впрочем, для таких людей, как они, этой романтики в жизни никогда и не было. Это были два спокойных, немного угрюмых прагматичных человека, которые твёрдо приняли единственное возможное в условиях путинской России решение: решение спустить свою жизнь в унитаз.
Возможно, кто-то из них помнил, как они познакомились, но значения этому не предавалось. Где-то на левацкой или правацовский вписке, может, на такой же конспиративной квартире, на собрании, может, или ещё где. Возможно, они с детства знали друг друга, а возможно, что и нет.
Как бы то ни было, последние два года они были вместе неразлучно.
Это взаимное присутствие в жизни друг друга никого из них не тяготило. Это были люди ко всему привычные, не склонные к сантиментам и удивлению. Комфорт был для них явлением абстрактным и малопонятным. Им было нормально, что рядом присутствует практически посторонний человек, с которым тебя ничего, кроме дела, и не связывает.
Оба они не были склонны к болтливости.
В наших семьях, среди обывателей часто бывают люди, которые судачат без остановки, а если кто-то не готов по тридцатому разу обсуждать, как выросли на даче огурцы, начинают смертельно обижаться и думают, что их не уважают.
На самом деле всё это порождается праздностью и ещё смутным пониманием того, что говорить с самыми близкими людьми тебе не о чем. Семейные праздники у нас очень хорошо это показывают. Люди готовы обсуждать любую чушь, потому что как только все перестают её обсуждать, повисает странная тишина и все как бы задаются вопросом: что я здесь делаю? кто эти посторонние люди?
К сожалению, в семьях у нас часто растут болтливые и вечно обиженные люди, которым только и нужно, чтоб все подтверждали их значимость и ценность, люди недоверчивые, склочные, склонные разводить скандальна ровном месте и щепетильно заботящиеся о своём личном пространстве. Они также часто слишком много рефлектируют и пытаются понять, что о них думают окружающие.
Всё это было Меленьке и Женечке чуждо.
Эти люди не привыкли ни много говорить, ни много думать.
Меля обычно молчала и старалась ничего не говорить. Ей с детства казалось, что слова вообще по большому счёту излишни. Достаточно только раз увидеть этот мир, чтобы понять, что слова ему не нужны. Всё и так ясно как божий день. Если же человек тупой не понимает, разговаривать с ним бесполезно. Если надо объяснять – то не надо объяснять.
Если Мелю все же заставляли говорить, она всегда делала это будто нехотя. Она не говорила, она выплевывала слова. Привычки много говорить у неё не было.
Её жизнь была слишком тяжела, а окружение настолько безразлично, что она ещё в детстве поняла, что говорить надо как можно меньше. Говорить – значит возникать и вякать. А это не нужно. Тем более, когда твои страдания слишком велики, а люди не в силах их понять, – со временем научаешься говорить мало. Какой смысл грузить людей своими проблемами? Даже от их редких и неумелых утешений тебе легче не станет.
Меля не любила истерики. Она предпочитала молчать.
Она привыкла экономить слова.
Думать Меля тоже не любила. Если товарищи просили её высказать своё мнение или рассказать о чем-то или теоретически обсудить проблему, она это делала без труда, но в целом она не анализировала мир. Все её действия совершались на автомате.