Страница 12 из 21
Но теперь я уже ничего не боялся. Я и не думал уже ничего.
Мне стало абсолютно плевать. Казалось, я нахожусь во сне или под гипнозом. Мир перестал казаться мне реальным. Он и до этого постепенно плыл, но теперь окончательно трансформировался в жуткую сюрреалистическую грёзу.
Мне было абсолютно плевать уже на всё. Потеряю я девственность или нет, сохранятся ли отношения с Софьей, покончу ли я с собой сегодня или в ближайшие дни, кончится ли это вообще или я навсегда обречён остаться в этой дурацкой недопостельной сцене, - всё это уже не имело никакого значения. Я потерял интерес даже к собственному положению и просто ждал, что будет дальше.
Я просто решил плыть по течению, не ожидая ничего.
Соня была там же. Я старался не смотреть на её грудь. Она засмеялась.
В конечном итоге я встал под предлогом того, что мне надо в сортир. Сходил. Она ждала меня, смотрела жадно и с нетерпением, когда я возвращался.
Вернувшись, я оделся и сел читать. Она явно была разочарованна.
Я читал ещё часа два. Она пялилась в телефон, отвечая на сообщения. Потом Соня легла спать и попросила выключить свет. Я тоже лёг рядом с ней, но при этом не снимал одежды. Я спал под одеялом в брюках и с поясом, в тщательно заправленной майке, но без рубашки.
Мы легли в шесть утра. Будильник стоял на девять. Я так и не заснул. Встал с кровати ближе к восьми тридцати. Соня – в девять.
Пока она ещё спала, я принял душ и совершил сеанс онанизма, пытаясь хоть как-то успокоить свои мысли.
Все утро Соня ходила по номеру совершенно голая. Даже душ она принимала в тот момент, когда я чисел зубы, и сквозь прозрачное стекло я мог отлично видеть её фигуру.
Тем не менее, на её фигуру я больше не смотрел. Мне стало глубоко фиолетово на неё.
Мы немного полюбовались на самолёты сквозь панорамное окно, потом оделись и пошли завтракать. На аэроэкспрессе уехали в Москву. Я был вялый молчал всю дорогу. Читать я не мог. Соня так же пялилась в телефон.
Ещё в номере, когда я наблюдал за тем, как огромный «Боинг» медленно катится по взлётной полосе, а затем уходит в пасть серого московского неба, я вдруг понял, что совершил страшную ошибку. Я чудовищно расстроил Соню, и теперь мне за это отомстят.
Дома я был утром. Я должен был слушать пары, но вырубился прямо да столом. Мама предложила мне лечь в кровать.
Проснувшись, я понял, что безнадёжно влюбился в Соню, но теперь испытываю к ней грандиозное чувство вины, которое страшно хочется искупить. Я понял, что привязался к этому человеку окончательно и бесповоротно.
Глава шестая. Исполнить обет.
После возвращения из Франции Юлька сильно переменилась. Во многом это изменение состояло в том, что она напрочь перестала за собой следить. Да и вообще изменения были грандиозные. Как это было ни печально, Юлька с ужасающей скоростью деградировала.
Я прекрасно помню, какая она была раньше, ещё в средней школе: бойкая, активная, очень худая, с мальчишеской фигурой , острая на язык. Потом она бросила спорт, потолстела, но её красота не ушла: напротив, стала более зрелой. Юмор приобрёл совсем уж горьковатый оттенок человека, каким всегда отдают суждения человека, в раннем возрасте ощутившего, насколько тяжёлая это ноша – опыт.
Тем не менее, Юлька оставалась той же, какой и была во время нашего знакомства. Она не пила алкоголя, не курила, много читала, постоянно шутила, кокетничала и так далее.
Теперь она совсем изменилась. Кожа её побледнела, глаза всегда были грустные и немного уставшие, взгляд несосредоточенный, почти всегда в пространство. Её тело расплылось, ходила она теперь с одышкой. На лице лежал толстый слой косметики, но даже он не мог скрыть синяки под глазами, нарождающиеся морщины и обвисающую кожу.
Руки её часто тряслись, особенно когда она поднимала к зубам очередную сигарету. Теперь Юлька много курила, пила каждый день, сидела на наркотиках.
Одевалась она обычно в кеды или ботинки и кожаные штаны, не доходившие до щиколоток. Когда было тепло, на ней была лишь майка. В другое время поверх неё одевалась байкерская кожанка.
До Глеба ей было далеко, но теперь Юлька всё равно выпивала минимум по бутылке мартини в день. Постепенно она переключилась на вино, а затем на портвейн.
После возвращения из Франции она сильно изменилась. Мы все изменились. Изменилась страна.
Казалось бы, прошло все четыре или пять лет строго времени, когда сапоги Юльке чистили рабы, на тумбочке утром всегда можно было отыскать заверенный ими же дорогой кофе, фарфоровый чайник с китайским чаем, чашку для него, серебряное блюдце с печеньками и масло на таком же блюдце с серебряной ложечкой рядом.
Теперь всё это было позади.
Корпорация давно развалилась. Боженко, вопреки всем словам и опровержениям этих слухов, в конечном итоге грохнули. Кто именно – точно неизвестно.
Денис ушёл к правым, Света осталась в Европе без особых перспектив на будущее, Вересокина и Юлька возвратились в Россию доживать свой короткий, но яркий век здесь.
Юлька поселилась в родительской квартире. Она не работает, много пьёт, тратит остатки сбережений. В последнее время стала брать кредиты. Проституцией, впрочем, она не занялась, но вместе с некоторыми оставшимися здесь знакомыми и сейчас практикует мелкие незаконные и серые схемы.
Она мало двигается, много ест, целыми днями лежит у себя в комнате, смотрит романтические комедии и аниме. Чаще всего её можно встретить в табачной лавке, что открылась в торговом центре «Вкусные сезоны». Том самом, который построили на месте разрушенного Багратионовского рынка.
От постоянного пьянства, курения и обжорства ей тяжело ходить. Она быстро начинает задыхаться.
Что интересно, если раньше Юлька бравировала своим лишним весом, теперь она стала его стесняться. И чем дальше, тем больше. Тогда, во времена, когда бодипозитив только начал появляться на просторах России, это было ей в кайф – толстеть и радоваться лишним сантиметрам на талии. Теперь она постоянно говорила о том, что ей надо похудеть, проверить сердце (оно пошаливало), снова начать правильно питаться. Тем не менее, в реальности она так и не дошла до врача, так и продолжала объедаться фастфудом и пить дешёвое вино.
Хитрый огонёк в её глазах давно погас, взгляд стал как мутное стекло – пустым, усталым и не выражающим ничего.
Вересокина устроилась не лучше.
Эх, помню я Вересокину.
Это была весёлая и немного полная девушка.
Она пришла к нам в школу в восьмом классе. Мы пообщались с ней не так долго, пока Снежана Владимировна не выжила меня окончательно, и я не перевёлся в другое здание.
История Яны была такова. Мама с детства таскала её по секциям, желая, чтобы доча была спортивной и подтянутой. Яне это всё не нравилось. Она хотела лежать на диване и есть.