Страница 12 из 19
– О! Это любимое приобретение! Я купил сайт. Вы можете на него зайти. Кто угодно может на него зайти. Но принадлежит он мне! Это три дабл-ю точка жидкий глянцевый шарик точка ком, – он сделал паузу, поправил платок и закончил: – Это небольшая часть моей коллекции. Я отобрал для моих молодых кураторов самое интересное. У вас есть вопросы?
В зале стояла тишина. Все были шокированы. Через несколько секунд Эля с заднего ряда подняла руку:
– Скажите, вы сами работы выбираете или у вас есть искусствовед-консультант?
Все тихонько захихикали.
– Безусловно, сам, – Алан приосанился. – Для меня важно почувствовать дух работы, поговорить с художником, узнать историю и посыл произведения. Но художников мне находит консультант. Это высококлассный специалист, он работает на комиссионные, и большие, конечно, не просто так. Кто сейчас работает просто так?
– В таком случае, что вас побудило купить у молдавской художницы стремянку с партой? Если я правильно поняла, она же портится. Скоро это уже будет не арт-объект, а сгнившее дерево.
– Это эко-арт. Новое направление. Используются только натуральные материалы! Я горд, что вложил в экономику Молдавии и профинансировал молдавское искусство.
– А в чём философия объекта?
– Безусловно, жизнь и смерть. Безусловно. Ещё вопросы?
Мнение о бельгийском коллекционере в нашей группе было едино. Сложно было понять, какой эффект он хотел на нас произвести, но, несмотря на то что все мы были разные, одновременно ошибиться мы не могли: Алан Сервес явно пытался накрутить авторитет. В мире своих финансов он, может, и назывался коллекционером, но профессионалам стало сразу ясно, что он – собиратель мусора. И дело не в том, что искусство, которое он покупал, – плохое. А в том, что он вкладывал в эти безумные по стоимости покупки поверхностный смысл, скормленный ему по щелчку пальца. Алану было бы неплохо посидеть с нами за партой – послушать лекции Себастьяна про Вторую мировую и про Кафку.
В тот день обед для нас организовала Аврора в своей галерее на втором этаже. В первые дни знакомства с помещением и обстановкой настроение было уникальным: мы проводили первые утренние часы на встречах за угловатым бирюзовым столом, который спроектировал и создал кто-то из дизайнеров после удачной Аврориной выставки. Мы делились впечатлениями о последних встречах и посещениях галерей. Со временем это, конечно, приелось, но я до сих пор с любовью вспоминаю узкую лестницу, ведущую на второй этаж бывшего павильона Словении. Когда мы зашли всё ещё с улыбками от последней встречи, Фран раскладывала салат из тунца в дизайнерские миски. Я на секунду удивилась: как по-варварски они обошлись со своими арт-объектами! На тарелках в форме листиков уже лежали чикетти. «М-м-м-м, сегодня галерея угощает», – подумала я.
Аврора зашла за нами и торжественно объявила, что сегодня мы обедаем с Кенсуке Коики, японским художником. Мы знали Кенсуке, и все его очень любили. Лично мне он немножко напоминал Харуки Мураками – наверное, потому, что никого из японцев я раньше не знала. Мне приятно было думать, что через пару рукопожатий я, может быть, знакома со своим кумиром. Японка Ли болтала с ним в перерывах на своём, это тоже добавляло колорита нашим встречам. У Кенсуке был контракт с галереей «А плюс А». Однажды, удачно его выставив, Аврора стала всеми силами продвигать его работы в массы и, кстати, довольно успешно.
К нашей встрече он уже выполнил заказ Сан-Пеллегрино на дизайн лимитированной серии бутылок и заказ Неспрессо для их показа на выставке производителей кофе. Основная фишка, чем он занимался, было фотооригами. Мне бы не хотелось клеить шаблоны, но то, что он делал большую часть рабочего времени, сложно назвать иначе. Со всего мира Кенсуке скупал старые чёрно-белые фотографии и складывал их, или вырезал отдельные части и порой возвращал их обратно, только в неожиданные места того же фото. Иногда его работы походили на страницы из детских книжек, где, если потянуть за рычажок, у кошки вылезал язык или, если повертеть кружок, изба менялась на замок. В детстве эти неожиданные преображения удивляли, а спустя двадцать пять лет нас удивляет Кенсуке.
Художник не походил на заносчивую знаменитость, он говорил на английском с сильным акцентом, а при первой встрече объяснил нам свою любовь к Италии просто: «Здесь я востребован, здесь меня любят впервые за пятнадцать лет моей карьеры. А ещё я люблю пармезан». Я могу только догадываться, как сложно ему было привыкнуть к средневековой Италии, такой необычной и кардинально противоположной Востоку западной стране.
Сегодня они с Авророй решили показать нам работы из запасников галереи: несколько фотографий, обрамлённых в рамки и бережно спрятанных под стекло. Закинув бутерброд в рот, Кенсуке, смеясь, слушал наш рассказ об Алане, и, несмотря на то, что нам казалось неправильным поднимать на смех человека, которого Аврора привезла «с таким трудом», мы не могли удержаться. В середине обеда нам на руки раздали каталоги работ Кенсуке. Одновременно с этим автор стал разворачивать и показывать работы. Первым был диптих из двух горизонтальных фотографий: они были вставлены в разные белые рамки, но продавались вместе. Мысль о продаже даже не сразу пришла мне в голову, пока кто-то не спросил о цене. На первом фото были выстроены свежие фрукты в ряд: ананас, виноград, банан, разрезанный апельсин и лук-порей. Фон был розовый, а цвет фруктов – очень яркий. Наверное, художник поработал с контрастом. Второе же фото было чёрно-белым, а фрукты красовались уже в обугленном виде.
– Что с ними случилось? – спросила я.
– Я их поджёг.
– В смысле как? Спичкой?
– Я взял зажигалку, баллончик и направил на них. И они сразу кардинально изменились! Это как жизнь – может быть яркая, а может в момент вспыхнуть и превратить всё вокруг в пепел.
– Хиросима? – прошептал кто-то.
Другие работы были значительно меньше размером и уже не отличались специальными техниками при исполнении. Их мы тоже смогли найти в каталоге, который потом радостно забрали с собой.
Каталоги Аврора печатала в Латвии. Как она рассказывала, у них очень высокое качество печати, комфортная стоимость и быстрая доставка. Сказала, все музеи стараются там печататься. Все каталоги выставок «А плюс А гэлери» были очень похожи друг на друга: папки формата А3 в мягком переплёте с яркого цвета обложкой и двумя линиями, которые, будто по ошибке, пересекали страницу. У Кенсуке была фиолетовая книжка, она до сих пор у меня. Такого рода каталоги оставались после каждой выставки, их прятали в подсобном помещении около туалета вместе со стремянками и запасом шампанского.
– Откуда столько шампанского? – спросила как-то Микаэля, очень желавшая всё знать и дружить с «руководителем».
– Это на ваше открытие, – прищурилось «руководство».
– У-у-у-у-у, – по столу прошёл гул.
– Уже?
– Надо заранее готовиться к открытиям, моя дорогая. Это шампанское от спонсора, им не жалко поставлять нам ящик в рекламных целях. Наши друзья.
«Вот это связи», – подумалось мне. С кучей знакомых Аврора уже казалась мастодонтом в мире искусства. Её путь в мире искусства составлял минимум лет двадцать пять, и, судя по её характеру, ни один контакт она не использовала впустую.
– Бесплатно? – охнул кто-то. – Минус статья в бюджете!
– Ребята, выставку вообще надо планировать, исходя из того, что у вас нет бюджета. Вообще нет.
– Но он же есть?
– Исходите из того, что его нет. Даже при минимальных запланированных расходах вы потратите кучу денег на доставку, страховку, монтаж, рекламу… В нашем мире нет ничего бесплатного.
– Сколько у нас заложено в бюджете? – не унимался народ.
– Около десяти тысяч евро, – наконец сдалась Аврора.
Учебный день был завершён. Плавясь от жары, мы отправились по домам.
– Лина, давай съездим куда-нибудь! Мы в Италии, надо этим пользоваться.
Лина хмыкнула: «Вау!».
– Что у тебя в эти выходные? Я бы поставила в план Верону, Милан, Флоренцию… Куда там ещё поезда ходят?