Страница 5 из 49
Каюта была небольшой, но прекрасно спланированной и оформленной с отменным вкусом. Хитроумное освещение и зеркальные стены делали ее визуально гораздо больше, чем она была на самом деле, кровать могла, при необходимости, трансформироваться в стол. Об отсутствии гравитации напоминало очень мало — все было сделано для того, чтобы путешественник чувствовал себя как дома.
В течение следующего часа Гибсон разбирал свои вещи и экспериментировал с приборами управления в комнате. Больше всего ему понравилось зеркало для бритья, которое при нажатии кнопки превращалось в иллюминатор, глядящий на звезды. Ему было интересно, как это делается.
Наконец все было убрано и больше ему совершенно нечего было делать. Он лег на кровать и застегнул эластичные ремни на груди и бедрах. Иллюзия веса была не очень убедительной, но это было лучше, чем ничего, и давало некоторое ощущение горизонтального положения.
Спокойно лежа в светлой маленькой комнате, которая станет его миром на ближайшие сто дней, он мог забыть разочарования и мелкие неприятности, омрачившие его отъезд с Земли. Теперь ему не о чем было беспокоиться; впервые за все время, что он себя помнил, он полностью отдал свое будущее на попечение других. Встречи, лекции, истекающие сроки договоров — все это он оставил на Земле. Ощущение блаженного расслабления было слишком хорошо, чтобы длиться долго, но он позволил своему разуму наслаждаться им, пока мог.
Серия извиняющихся стуков в дверь каюты пробудила Гибсона ото сна спустя неопределенное время. Какое-то мгновение он не понимал, где находится, затем сознание вернулось к нему полностью, он расстегнул удерживающие ремни и оттолкнулся от кровати. Поскольку его движения все еще были плохо скоординированы, он сначала долетел до номинального потолка и, только оттолкнувшись от него, добрался до двери.
Джимми Спенсер стоял там, слегка запыхавшись.
— Капитан шлет привет, сэр, и приглашает пойти посмотреть на отлет?
— Разумеется, — ответил Гибсон. — Подожди, я возьму камеру.
Через минуту он снова появился, неся новейший, последней модели аппарат, увешанный вспомогательными линзами и экспонометрами, на который Джимми посмотрел с нескрываемой завистью. Несмотря на эту неудобную ношу, они быстро добрались до смотровой галереи, которая опоясывала «Арес».
В первый раз Гибсон увидел звезды во всей их красе, не затемненные ни атмосферой, ни тонированным стеклом, это была ночная сторона корабля и солнечные фильтры были отодвинуты в сторону. А так как «Арес», в отличие от космической станции, не вращался вокруг своей оси, а находился под жестким контролем своих гироскопов, то звезды были неподвижны.
Глядя на великолепие, которое он так часто и так безуспешно пытался описать в своих книгах, Гибсон обнаружил, что ему очень трудно анализировать свои эмоции — а это необходимо было сделать, чтобы потом можно было их с пользой использовать в работе, в своем нелегком писательском труде. Как ни странно, ни яркость, ни само количество звезд не производили на него особо сильного впечатления. Он видел небеса лишь немногим хуже — с вершин гор на Земле, но никогда еще он так остро не ощущал, что звезды окружают его со всех сторон.
Космическая Станция-1 замысловатой, ярко отполированной игрушкой, плавала в пустоте рядом. Невозможно было определить какое до нее расстояние или ее размер, потому что в очертаниях не было ничего знакомого, а чувство перспективы, казалось, совсем исчезло. Земля и Солнце были невидимы, скрыты корпусом корабля.
Рядом из скрытого динамика раздался механический голос.
— Сто секунд до старта. Пожалуйста, займите свои места.
Гибсон автоматически напрягся и повернулся к Джимми за советом. Прежде чем он успел сформулировать какие-либо вопросы, его гид торопливо сказал: — Я должен вернуться на службу, — последовал изящный прыжок и он исчез, оставив Гибсона наедине с его мыслями.
Следующие полторы минуты тянулись поразительно долго, хотя из динамика периодически происходил отсчет времени. Гибсон гадал, кто же этот диктор, было не похоже на голос Нордена, вероятно, это была просто автоматика, взявшая на себя управление кораблем.
— Осталось двадцать секунд. На создание тяги уйдет десять секунд.
— Осталось десять секунд.
— Пять секунд, четыре, три, два, один…
Что-то очень мягко схватило Гибсона и потащило вниз по изогнутой стороне стены, усеянной иллюминаторами, на то, что внезапно стало полом. Трудно было поверить, что верх и низ вернулись снова, еще труднее было связать их появление с тем далеким, приглушенным громом, который ворвался в тишину корабля. Во второй сфере, в том таинственном, запретном мире умирающих атомов и автоматических машин, куда ни один человек никогда не сможет войти, высвобождались силы, бушующие внутри звезд. И все же не было того ощущения нарастающего, безжалостного ускорения, которое всегда сопровождает взлет ракеты с химическим двигателем. «Арес» мог со своей нынешней орбиты медленно перейти на гиперболу — траекторию, которая должна была привести его на Марс. Огромная мощь атомного двигателя в настоящий момент сдвигала массу в две тысячи тонн с ускорением всего лишь в одну двадцатую от «g».
Гибсон быстро привык к новой реальности, — его движения практически ничто не ограничивало, по ощущениям он весил около четырех килограммов[7], настолько низким было ускорение корабля.
Космическая станция выглядела неподвижной и ему пришлось ждать почти минуту, прежде чем он смог обнаружить, что «Арес» действительно медленно удаляется от нее. Он запоздало вспомнил о своей камере и начал записывать отъезд. Когда он, наконец, решил (как он надеялся) сложную проблему правильной экспозиции, станция была уже заметно дальше. Менее чем за десять минут она превратилась в далекую светящуюся точку, которую было трудно отличить от звезд, и Гибсон перебрался на дневную сторону корабля, чтобы запечатлеть удаляющуюся Землю. Это был огромный, тонкий полумесяц. Пройдет добрый час, прежде чем Земля станет заметно меньше, и за это время она снова превратится из «Новой» в «Полную».
Ну вот и все, подумал Гибсон. Там, внизу, вся моя прошлая жизнь и жизнь всех моих предков, вплоть до первой капли желе в первобытном море. Ни один колонист или исследователь, отправляющийся в плавание от берегов своей родины, никогда не оставлял после себя столько, сколько я оставляю сейчас. Под этими облаками лежит вся человеческая история; скоро я смогу мизинцем закрыть то, чем владеет человек и все, что его искусство спасло от времени.
Этот резкий переход от известного к неизвестному был почти равносилен смерти. Обнаженная душа должна, оставив все свои сокровища позади, выйти в эту темноту и ночь.
Гибсон долго еще стоял на наблюдательном посту. Через час «Арес» наконец достиг скорости убегания и оторвался от Земли. Заметить это было нельзя. Нельзя было сказать, что этот момент наступил и прошел, потому что Земля по-прежнему господствовала в небе, а моторы продолжали издавать приглушенный отдаленный гром. Им потребуется еще десять часов непрерывной работы, прежде чем они выполнят свою задачу и замолчат до конца путешествия.
Когда этот момент настал, Гибсон уже спал. Внезапная тишина, полная потеря даже той небольшой гравитации, которой корабль наслаждался последние несколько часов, вернули его к сумеречному ощущению осознания происходящего. Он мечтательно оглядел темную комнату, его взгляд наткнулся на узор из звезд в рамке иллюминатора. Они, конечно, были совершенно неподвижны. Невозможно было поверить, что «Арес» сейчас удаляется от орбиты Земли с такой скоростью, что даже Солнцу не под силу удержать его.
Сонный, он потуже затянул ремни, чтобы не уплыть в комнату. Пройдет почти сто дней, прежде чем он снова почувствует вес своего тела.
Глава 3.
Тот же самый узор звезд заполнял иллюминатор, когда колокольный перезвон, раздавшийся из корабельной системы громкой связи, пробудил Гибсона от сравнительно спокойного сна без сновидений. Он поспешно оделся и поспешил на смотровую площадку, гадая, что же случилось с Землей за ночь.
7
Отсюда можно сделать вывод, что поскольку сила прямо пропорциональна ускорению, то «земной вес» Гибсона составляет 80 кг. (ускорение - одна двадцатая «g» и 4х20=80)