Страница 42 из 49
Он испытал огромное облегчение, когда Джимми больше не стал говорить на эту тему, видимо в душе счел, что так и нужно сделать. Мальчик должен считать, что он принял это решение сам, у него не должно быть ощущения, что ему его навязали. Гибсон понимал, что в своем стремлении помочь он не должен допустить, чтобы Джимми потерял уверенность в себе.
Одно из достоинств Хэдфилда заключалось в том, что каждый всегда знал, где его можно найти в любое время, хотя горе тому, кто беспокоил его рутинными официальными делами в те несколько часов, когда он считал себя свободным от вахты. Это дело не было ни рутинным, ни официальным, и это не было полной неожиданностью, поскольку Хэдфилд не выказал ни малейшего удивления, увидев, кого Гибсон привел с собой. Ирэн нигде не было видно, она благоразумно испарилась. При первой же возможности Гибсон сделал то же самое.
Он ждал в библиотеке, просматривая книги Хэдфилда и гадая, сколько же из них шеф успел прочитать, когда вошел Джимми.
— Мистер Хэдфилд хотел бы тебя видеть, — сказал он.
— И как же вы с ним поладили?
— Пока не понятно, но все оказалось не так плохо, как я ожидал.
— Не волнуйся. Я дам самую лучшую рекомендацию, какую только смогу, не прибегая к лжесвидетельству.
Когда Гибсон вошел в кабинет, Хэдфилд сидел в одном из кресел и смотрел на ковер так, словно никогда в жизни его не видел. Он жестом пригласил гостя сесть в другое.
— Как давно ты знаешь Спенсера? — спросил он.
— Я никогда не встречал его до посадки на «Арес».
— Думаешь, этого времени достаточно, чтобы составить ясное мнение о его характере?
— А разве для этого достаточно целой жизни? — возразил Гибсон.
Хэдфилд улыбнулся и впервые поднял глаза.
— Не уклоняйся от ответа, — сказал он, хотя и не без раздражения. — А что ты на самом деле о нем думаешь? Ты согласился бы принять его в качестве своего зятя?
— Да, — без колебаний ответил Гибсон. — Я бы с удовольствием это сделал.
Хорошо еще, что Джимми не мог подслушать их разговор — хотя с другой стороны, пожалуй, это было бы не плохо, он узнал бы гораздо больше о чувствах Гибсона.
Своим тщательно продуманным допросом Хэдфилд пытался узнать все, что мог, о Джимми, но он также проверял и Гибсона. Гибсону следовало бы это предвидеть; тот факт, что он упустил это из виду, служа интересам Джимми, свидетельствовал в его пользу. Когда допрос Хэдфилда внезапно сменил направление атаки, он оказался совершенно не готов к этому.
— Скажи мне, Гибсон, — резко сказал Хэдфилд. — Почему ты так беспокоишься о юном Спенсере? Ведь ты познакомился с ним всего пять месяцев назад.
— Это совершенно верно. Но через несколько недель я обнаружил, что очень хорошо знал его родителей — мы все вместе учились в колледже.
Это сорвалось с языка, прежде чем он смог его прикусить. Брови Хэдфилда слегка поползли вверх, без сомнения, он недоумевал, почему Гибсон так и не получил диплома. Но Хэдфилд был слишком тактичен, чтобы продолжать эту тему, и просто задал несколько вопросов о родителях Джимми, и о том, когда они познакомились. По крайней мере, это были обычные вопросы — как раз те, которые ожидались, и Гибсон ответил на них достаточно откровенно. Он совсем забыл, что имеет дело с одним из самых острых умов в Солнечной системе, который, по крайней мере, не хуже его самого разбирается в причинах и мотивах человеческого поведения. Когда он понял, что произошло, было уже слишком поздно держать язык за зубами.
— Мне очень жаль, — сказал Хэдфилд с обманчивой мягкостью, — но вся эта твоя история просто лишена убедительности. Я не утверждаю, что то, что ты рассказал, — неправда. Вполне возможно, что ты проявляешь такое участие в судьбе Спенсера, потому что очень хорошо знал его родителей двадцать лет назад. Но ты слишком много пытаешься скрыть, и совершенно очевидно, что вся эта история затрагивает тебя на более глубоком уровне. — Он внезапно наклонился вперед и ткнул пальцем в сторону Гибсона. — Я не дурак, Гибсон, и разбираться в людях — входит в мои профессиональные обязанности. Тебе не нужно отвечать на этот вопрос, если не хочешь, но… Джимми Спенсер — твой сын, не так ли?
Бомба упала — взрыв произошел. И в наступившей тишине единственным чувством Гибсона было огромное облегчение.
— Да, — сказал он. — Он мой сын. Как же ты догадался?
Хэдфилд улыбнулся, он выглядел довольным, как будто только что разрешил вопрос, который беспокоил его уже некоторое время.
— Удивительно, что люди не могут оценивать себя со стороны — и как легко они полагают, что никто другой не обладает какой-либо наблюдательностью. Есть небольшое, но отчетливое сходство между тобой и Спенсером, когда я впервые встретил вас вместе, я подумал, не родственники ли вы, и был очень удивлен, когда узнал, что это не так.
— Очень любопытно, — вмешался Гибсон, — мы провели вместе в «Аресе» три месяца, и никто там этого не заметил.
— Неужели? Это любопытно! Вероятно все думали, что хорошо знают прошлое Джимми, и им никогда не приходило в голову связать его с тобой. Поэтому и не заметили сходства, которое я — у которого не было никакой предвзятости — сразу же заметил. Но я бы счел сходство чистой случайностью, если бы ты не рассказал мне свою историю. Это дало недостающие улики. Скажи мне — Спенсер знает об этом?
— Уверен, что он даже не подозревает.
— Почему ты так уверен? И почему ты ему ничего не сказал?
Допрос был безжалостным, но Гибсон не обиделся. Никто не имел большего права, чем Хэдфилд, задавать эти вопросы. А Гибсону нужен был кто-то, кому он мог бы довериться — точно так же, как Джимми нуждался в нем тогда, когда это раскрытие прошлого только начиналось. Подумать только, он сам все это затеял! И уж конечно, он никогда не представлял себе, к чему это приведет…
— Пожалуй, мне лучше вернуться к самому началу, — сказал Гибсон, беспокойно ерзая в кресле. — Когда я провалил экзамены в колледже, у меня был нервный срыв, и я больше года пролежал в больнице. Выйдя оттуда, я потерял всякую связь со своими Кембриджскими друзьями, хотя некоторые пытались поддерживать со мной контакт, но я не хотел, чтобы мне напоминали о прошлом. В конце концов, конечно, я снова столкнулся с некоторыми из них, но только через несколько лет узнал, что случилось с Кэтлин — матерью Джимми. К тому времени она уже была мертва.
Он сделал паузу, все еще помня, что все эти годы испытывал удивление и недоумение из-за того, что эта новость так мало взволновала его.
— Я слышал, что у нее есть сын, и не придал этому большого значения. Мы всегда были… ну, осторожными, во всяком случае, так нам казалось, и я просто предположил, что мальчик принадлежал Джеральду. Я просто хотел забыть обо всем этом деле и выкинул его из головы. Сейчас я даже не могу вспомнить, приходило ли мне в голову, что этот мальчик мог быть моим. Вам может быть трудно в это поверить, но это правда.
А потом я встретил Джимми, и все вернулось на круги своя. Сначала мне было его жалко, а потом он стал мне нравиться. Но я никогда не догадывался, кто он такой. Я даже поймал себя на том, что пытаюсь проследить его сходство с Джеральдом — хотя сейчас я его почти не помню. Бедный Джеральд! Он, конечно, все знал, но он любил Кэтлин и был рад жениться на ней не смотря ни на что. Возможно, его следовало бы жалеть так же сильно, как и ее, но так ли все это было, кто теперь скажет.
— И когда же, — настаивал Хэдфилд, — ты узнал правду?
— Всего несколько недель назад, когда Джимми попросил меня засвидетельствовать официальный документ, который он должен был заполнить, — это было его заявление о приеме на работу здесь. Именно тогда я впервые узнал дату его рождения.
— Понятно, — задумчиво протянул Хэдфилд. — Но даже это не дает стопроцентной уверенности, не так ли?
— Я совершенно уверен, — ответил Гибсон с такой явной досадой, что Хэдфилд не смог сдержать улыбки, — что по другому быть не может. Даже если бы у меня и оставались какие-то сомнения, ты сам их развеял.