Страница 40 из 49
Джимми в притворном отчаянии всплеснул руками.
— Да, тебя не проведешь.
— Давно нужно было сказать, подумай, сколько бы времени сэкономили. Но скажи мне откровенно, Джимми —насколько серьезно ты относишься к Ирэн?
Джимми посмотрел на него ровным, пристальным взглядом, который сам по себе был достаточным ответом:
— Говорю совершенно серьезно, и ты должен это знать. Я хочу жениться на ней, как только она станет достаточно взрослой, а я смогу зарабатывать себе на жизнь.
Наступила мертвая тишина, затем Гибсон продолжил:
— Что ж, намерение благородное, она очень милая девушка. Ей конечно же было бы очень полезно провести год или около того на Земле. Я сделаю все возможное, но, сейчас просить Хэдфилда… во-первых он очень занят и… ну, я уже его кое о чем попросил.
— О чем же? — сказал Джимми, с интересом поднимая голову.
Гибсон прочистил горло.
— Когда-нибудь это должно выйти наружу, но пока никому ничего не говори. Я подал заявление, чтобы остаться на Марсе.
— Боже Мой! — воскликнул Джимми. — Это — ну, в общем, совсем другое дело.
Гибсон подавил улыбку.
— Как ты думаешь, правильно?
— Ну да, конечно. Я тоже бы хотел!
— Даже если бы Ирэн собиралась на Землю? — поддел Гибсон.
— Это нечестный прием! А как долго ты собираешься здесь оставаться?
— Честно говоря, не знаю, это зависит от слишком многих факторов. Во-первых, мне придется осваивать профессию!
— А какую?
— Ну, что-нибудь приятное и полезное. Есть идеи?
Джимми некоторое время сидел молча, сосредоточенно наморщив лоб. Гибсону было интересно, о чем он сейчас думает. Сожалел ли он о том, что вскоре им придется расстаться? За последние несколько недель напряжение и предубеждение, которые когда-то отталкивали и объединяли их, исчезли. Они достигли того эмоционального состояния равновесия, которое было приятным, но не настолько, как хотелось Гибсону. Возможно, это была его собственная вина; возможно, он боялся показать свои более глубокие чувства и прятал их за шутками и даже иногда сарказмом. И он боялся, что ему слишком хорошо удалось их спрятать. Когда-то он надеялся заслужить доверие Джимми, а теперь, похоже, Джимми приходил к нему только тогда, когда ему что-нибудь было нужно. Нет — это не так, это не правда. Джимми определенно любит его, возможно, так же сильно, как многие сыновья любят своих отцов. Этим можно гордиться. Он мог бы также поставить себе в заслугу то, что с тех пор, как они покинули Землю, характер Джимми заметно улучшился. Он больше не был неуклюжим и застенчивым, хотя по-прежнему был слишком серьезен, но он уже не был таким угрюмым. Да за это я могу себя похвалить. Но сейчас было ясно, что Джимми отдаляется от него, — только Ирэн сейчас имела для него значение.
— Боюсь, что у меня нет никаких идей, — сказал Джимми. — Ну, можешь занять мое место… О, что я услышал в админке на днях. — Его голос понизился до заговорщического шепота, он наклонился через стол. — Ты когда-нибудь слышал о проекте «Рассвет»?
— Нет, что же это такое?
— Именно это я и пытаюсь выяснить, это что-то очень секретное, и я думаю, что очень важное.
— Да? — сказал Гибсон, внезапно насторожившись. — Возможно, я что-то такое слышал. Ну-ка расскажи мне, что знаешь.
— Так вот, однажды вечером я заработался допоздна в картотечном отделе и сидел на полу между шкафами, разбирая бумаги, когда вошли шеф и мэр. Они меня не заметили, и продолжили разговор. Я не хотел подслушивать, — случайно вышло. Тут мэр Уиттакер сказал нечто такое, что заставило меня вздрогнуть. Вот его точные слова: «…но ты дорого заплатишь, как только Земля узнает о проекте «Рассвет», — в любом случае — даже если он будет успешным.» На что Шеф издал странный смешок и сказал: «победителей не судят». Вот и все, что я услышал, вскоре после этого они ушли. Что ты об этом думаешь?
Проект «Рассвет»! — В этом слове было какое-то волшебство, от которого у Гибсона участился пульс. Почти наверняка это имеет какое-то отношение к исследованиям, проводимым на холмах за городом, но вряд ли это могло оправдать замечание Уиттакера. А может быть, и нет?
Гибсону было кое-что известно о непростых политических отношениях между Землей и Марсом. По редким замечаниям Хэдфилда и комментариям в местной прессе он понял, что колония сейчас переживает критический период. На Земле раздавались громкие голоса протеста против ее огромных расходов, которые, казалось, будут продолжаться бесконечно в будущем без каких-либо признаков их сокращения и какой-то отдачи.
Хэдфилд не раз с горечью говорил о планах, от которых он был вынужден отказаться из соображений экономии, и о других проектах, на которые вообще нельзя было получить разрешения.
— Я посмотрю, что можно узнать из моих… э-э… различных источников информации, — сказал Гибсон. — А ты кому-нибудь еще об этом говорил?
— Нет.
— На твоем месте я бы не стал этого делать. В конце концов, это может быть и не так уж важно. Я дам знать, что мне удастся выяснить.
— Ты не забудешь поговорить об Ирэн?
— Как только представится такая возможность. Но это может занять некоторое время — я должен буду поймать Хэдфилда в нужном настроении!
В качестве частного детектива, Гибсон успеха не имел. Он сделал две довольно неуклюжие попытки, прежде чем понял, что прямыми вопросами узнать ничего не удастся.
В первую очередь он обратился к бармену Джорджу, который, казалось, знал все, что происходило на Марсе, и был одним из самых ценных осведомителей Гибсона. Однако на этот раз от него не было никакой пользы.
— Проект «Рассвет»? — переспросил бармен с озадаченным выражением лица.— Никогда о нем не слышал.
— Уверен? — спросил Гибсон, пристально наблюдая за ним. Джордж погрузился в глубокие раздумья и затем произнес:
— Совершенно уверен.
На этом все и закончилось. Джордж был таким прекрасным актером, что совершенно невозможно было догадаться, лжет он или говорит правду.
С редактором «Марсианских Таймс» Гибсон действовал немного тоньше. Вестерман был человеком, которого он обычно избегал, так как тот всегда пытался получить от него что-нибудь для публикации в своей газете, а Гибсон неизменно нарушал все сроки и по своим земным обязательствам. Поэтому двое сотрудников с некоторым удивлением подняли головы, когда Гибсон вошел в крошечный офис единственной газеты Марса.
Для того, чтобы предстоящий разговор проходил в доброжелательной атмосфере, Гибсон вручил Вестерману для публикации копию статьи, которая еще ждала своей очереди на отправку на Землю. Затем завязал беседу о местных проблемах и затем, как бы между прочим закинул удочку:
— Я пытаюсь собрать всю возможную информацию о проекте «Рассвет». Я знаю, что она все еще не для печати, но хочу, чтобы материал был уже почти готов, когда его можно будет опубликовать.
На несколько секунд воцарилась тишина. Затем Вестерман заметил:
— Думаю, тебе лучше поговорить об этом с Шефом.
— Не хотелось его беспокоить — он так занят, — невинно сказал Гибсон.
— Ну… я ничего не могу тебе сказать.
— Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь?
— Да. И хочу тебе сказать, что на Марсе вряд ли больше десяти человек знают о том, что такой проект вообще существует.
По крайней мере, это была ценная информация.
— А ты случайно не один из них?
Вестерман пожал плечами:
— Просто я держу глаза открытыми, и у меня есть кое-какие догадки.
Это было все, что Гибсон смог вытянуть из него. Было сильное подозрение, что Вестерман знает немногим больше, чем он сам, но очень старается скрыть свою неинформированность. Однако беседа подтвердила два основных факта. Проект «Рассвет» определенно существовал, и был засекречен. Гибсон мог только следовать примеру Вестермана, — держать глаза открытыми и строить догадки.
Он решил на время отказаться от расследования и отправился в биофизическую лабораторию, где Скрип был почетным гостем. Маленький марсианин сидел на корточках и наслаждался жизнью, а ученые стояли в углу переговариваясь, решая, что делать дальше. Как только Скрип увидел Гибсона, то радостно чирикнул и бросился через всю комнату, опрокинув при этом стул, но, к счастью, не задев ни одного ценного прибора. Биологи отнеслись к этой демонстрации с некоторым раздражением — вероятно, они никак не могли примириться с психологией марсианина.