Страница 12 из 49
Гибсон быстро произвел в уме подсчеты.
— В 73-м или 74-м.
— Я и не знал, что так давно. Но это частично все объясняет. Космические путешествия тогда только начинались, и все ими интересовались. У тебя было имя в фантастике, и «Марсианская пыль» очень хорошо поймала восходящую волну этого интереса.
— Это только объясняет, почему она тогда продавалась. Но не отвечает на другой вопрос. — Она все еще довольно популярна, и я думаю, что марсианская колония сделала несколько копий, несмотря на описания Марса, который никогда не существовал вне моего воображения.
— Я объясняю это блестящей рекламой твоего издателя, твоим имиджем, который ты сумел сохранить в глазах общественности, и — вполне возможно — тем фактом, что это лучшая вещь, которую ты когда-либо написал. Более того, как сказал бы Мак, ей удалось запечатлеть дух 70-х годов, это придает ей сейчас особую ценность.
— Хм, — сказал Гибсон, обдумывая ситуацию.
Некоторое время он молчал, потом его лицо расплылось в улыбке, и он начал смеяться.
— Ну, поделись своей шуткой. Что тут смешного?
— Мне стало интересно, что бы подумал Герберт Уэллс, если бы узнал, что в один прекрасный день двое мужчин будут обсуждать его рассказы на полпути между Землей и Марсом.
— Не преувеличивай, — усмехнулся Норден. — Пока что мы прошли только треть пути.
Было уже далеко за полночь, когда Гибсон внезапно очнулся от сна без сновидений. Его потревожил шум похожий на далекий взрыв, где-то далеко в недрах корабля. Сел в темноте, натянув широкие эластичные ленты, удерживающие его на кровати. В иллюминаторе виднелся лишь слабый отблеск звездного света, потому что его каюта находилась на ночной стороне лайнера. Он слушал, приоткрыв рот, задерживая дыхание, чтобы уловить самый слабый шепот.
Ночью «Арес» издавал много звуков, и Гибсон различал их все. Корабль был жив, а молчание означало бы смерть всех, кто находился на борту. Ободряюще звучало неспешное дыхание воздушных насосов, приводящих в движение искусственные пассаты этой крошечной планеты. На этом слабом, но непрерывном фоне слышались другие — прерывистые звуки: редкое «жужжание» моторов, выполняющих какую-то таинственную, автоматическую задачу, «тиканье», через каждые тридцать секунд, электрических часов, а иногда звук воды водопроводной системы. Конечно, ничто из этого не могло разбудить его, потому что они были так же хорошо знакомы, как биение его собственного сердца.
Все еще только наполовину проснувшись, Гибсон расстегнул ремни, подлетел к двери и некоторое время прослушивал коридор. Все было совершенно спокойно, видимо он был единственным проснувшимся. Какое-то мгновение он раздумывал, не позвонить ли Нордену, но потом передумал. Может быть, ему что-нибудь приснилось, а может быть, шум был вызван каким-то оборудованием, которое раньше не работало и вдруг включилось.
Он уже лежал в постели, когда ему вдруг пришла в голову мысль. Неужели шум был далеко? Таково было его первое впечатление, но ведь шуметь могло и рядом. В любом случае не стоит об этом думать. Ведь если бы что-то действительно пошло не так, автоматическая сигнализация предупредила бы всех. Она была испытана неоднократно и могла бы разбудить даже мертвого.
Гибсон обладал абсолютной, трогательной верой в приборы корабля и заснул, уверенный, что его покой охраняют с неослабевающей бдительностью. Он был совершенно не прав, хотя ему и не суждено было узнать об этом никогда, а проснувшись «утром» он о «ночном» происшествии забыл.
Камера вылетела из потрясенного Зала Совета, следуя за похоронной процессией вверх по бесконечно вьющейся лестнице, а затем на продуваемые ветром зубчатые стены над морем. Музыка рыдала в тишине, на мгновение камера запечатлела скорбные фигуры с их трагической ношей на фоне заходящего солнца, неподвижные, — на крепостных валах Элисинора.[17]
— Спокойной ночи, милый принц…
Действие закончилось.
Внезапно в крошечном кинотеатре зажегся свет, и до датского государства оказалось четыре столетия и пятьдесят миллионов километров. Неохотно Гибсон заставил себя вернуться мыслями в настоящее, освобождаясь от магии, которая во время просмотра фильма держала его в плену. Интересно, подумал он, как отнесся бы Шекспир к этой интерпретации его произведения, которое так же не тронуто временем, как и еще более древние великолепия бессмертной поэзии? А главное, как бы он отнесся к этому фантастическому залу с решеткой из сидений, ненадежно парящей в воздухе на тончайших опорах?
— Очень жаль, — сказал доктор Скотт, когда публика из семи человек очутилась в коридоре, — что у нас никогда не будет такой прекрасной коллекции фильмов, как сейчас. Эта партия предназначена для Центральной марсианской библиотеки, и мы не сможем ее прикарманить.
— Что будем смотреть в следующий раз? — спросил Гибсон.
— Мы еще не решили. Это или современный мюзикл, или мы можем продолжить классику и поставить «Унесенные ветром».
— Мой дедушка всегда был в восторге от «Унесенных ветром», и я хотел бы этот фильм посмотреть, раз у нас есть такая возможность, — попросил Джимми Спенсер.
— Очень хорошо, — ответил Скотт. — Я передам это дело в «Комитет по развлечениям» и посмотрю, можно ли это устроить.
Поскольку этот комитет состоял из Скотта и никого другого, эти переговоры, по-видимому, должны были быть успешными.
Норден, о чем-то напряженно думающий на протяжении всего фильма, подплыл к Гибсону сзади и нервно кашлянул:
— Кстати, Мартин, помнишь, как ты уговаривал меня, чтобы я разрешил выйти тебе в космос в скафандре?
— Да. Вы тогда сказали, что это строго против правил.
Норден слегка смутился, что было в общем-то ему не свойственно:
— Ну, в каком-то смысле да, но это не обычный рейс, и практически ты не пассажир. Я думаю, что мы все-таки можем это провернуть.
Гибсон был в восторге. Он всегда задавался вопросом, каково это — он в скафандре в пустоте, а вокруг звезды. Ему даже не пришло в голову спросить Нордена, почему тот передумал, и за это Норден был ему очень благодарен.
Проблема назревала уже неделю. Каждое утро в каюте Нордена происходил небольшой ритуал. — Хилтон приходил с ежедневным отчетом по техническому обслуживанию, подводя итоги работы корабля, работы всех его многочисленных машин за последние двадцать четыре часа. Обычно там не было ничего важного, и Норден просто подписывал отчеты и делал отметку в бортовом журнале. Но не так было эту неделю.
— Послушай, Джонни, — сказал Хилтон (он был единственным, кто называл Нордена по имени, для остальной команды тот всегда был «шкипером»). — В цистернах с воздухом падение давления практически постоянно, примерно через десять дней мы выйдем за пределы допустимого, теперь это совершенно ясно.
— Черт побери! Надо что-то предпринять. А может дотянем до конца рейса?
— Боюсь, что не можем ждать, записи будут переданы комиссии по космической безопасности, когда мы вернемся домой, и какая-нибудь нервная старуха обязательно начнет кричать, если запас воздуха в цистернах будет меньше аварийного.
— Как ты думаешь, где беда?
— В корпусе, почти наверняка.
— Эта та утечка у Северного полюса?
— Сомневаюсь, это что-то другое. Я думаю, что в корпусе приличная дыра где-то в другом месте.
Норден выглядел раздраженным. Пробоины из-за метеоритной пыли случались два-три раза в год на кораблях такого размера. Обычно им позволяли накапливаться до определенного предела, но эта оказалась слишком большой, чтобы ее можно было игнорировать:
— Сколько времени потребуется, чтобы найти утечку?
— В том-то и беда, — в голосе Хилтона было недовольство. — У нас только один течеискатель и пятьдесят тысяч квадратных метров корпуса[18]. Возможно, потребуется пара дней, чтобы все проверить. Вот, если бы это была просто хорошая большая дыра, автоматы моментом бы ее обнаружили.
17
Эльсинор - замок в Дании, именно здесь, волей шекспировской фантазии, разворачивается действие пьесы «Гамлет»
18
Эта цифра говорит о диаметре сферы «Ареса» — 126 м. (F = 3.14 x D2)