Ружичка

Комендантский взвод не мог этому воспрепятствовать. Поэтому безжалостный и беспощадный процесс самочинного опознания родителями тел своих погибших детей он старался провести в домашних условиях, чтобы уже на этом этапе отсеять всех слабых и нестойких. Непосредственно до могилы добирались люди покрепче. Там возникали свои заморочки. Не каждая скорая успевала быстро приехать на кладбище, особенно куда-нибудь в Тмутаракань.

После похорон Фаине дали грамоту и много денег, на которые дядя Гриша без просыпу пил несколько дней. Потом ему стало плохо с сердцем и всем остальным, что у него было в организме, Фаина думала, что он умрёт, даже ходила в церковь Феодора Стратилата, что в Архангельском переулке, чтобы договориться об отпевании, но вмешалась бабушка. Выходила. Весной 1944 года она (без вызова) ездила к своему Владлену в Рыбинский эвакогоспиталь, поэтому знала, как это делается. Владлен застрелился уже в 1947 году, а бабушкин двоюродный брат Герман (генерал МООП СССР) - и того позже.

В шкафу я как-то наткнулся на толстую пачку старых пропусков, которые военные коменданты внутренних войск НКВД СССР оформляли Марии Петровне на каждой железнодорожной станции по дороге в Рыбинск и обратно.

Дети должны хоронить своих родителей, а не наоборот. По-моему, это очевидная вещь.

По принципиальным соображениям папа с мамой меня не крестили. Однако бабушкина младшая сестра упросила Марию Петровну на полчаса доверить ей орущего младенца, поклявшись страшной клятвой, что три раза обойдёт с ним вокруг храма Рождества Богородицы и тут же вернёт. Так я впервые попал в руки бабушки Наташи. Крещёный я или нет, знала только она.

Временами Мария Петровна проводит со мной и дядей Гришей профилактические беседы о вреде пьянства. После Владлена она отказывается верить в Бога и не признаёт алкоголь, хотя в выпивке разбирается. По её мнению портвейн «Ереванский» мужчины не пьют. Тем более, ворованный.

Дядя Гриша внимательно слушает и со всем соглашается. Потом идёт и также регулярно напивается. Бабушка прекрасно понимает, куда дядя Гриша употребит ту пятёрку, которую берёт у неё взаймы, но, тем не менее, каждый раз даёт ему деньги.

Похоже, что дед и дядя Гриша контачили друг с другом не только как соседи по дому. Тут есть какая-то тайна. Бабушка её знает, но молчит. Однажды дядя Гриша по пьянке ******** что-то про Лангфельдера, так в момент протрезвел, якобы случайно уронил со стола пустую тарелку и потом полчаса ползал по полу, собирал осколки и матерился.

Не было случая, чтобы он не возвратил долг. Во-первых, дядя Гриша честный человек, а, во-вторых, знает, что Константин – отрезанный ломоть, поэтому мы живём на бабушкину пенсию, а точнее, на пенсию деда, которую она получает по случаю потери кормильца, и на мою стипендию, когда мне её дают. Да, просрочки бывали, дня на два-три, не больше, но для нашего бюджета это не критично.

Как-то он украл на работе большую упаковку хозяйственного мыла и принёс её в подарок многоуважаемой Марии Петровне. Она так его наладила, что дядя Гриша единственный раз в жизни пропустил срок и не явился в следующей половине месяца просить у неё денег.

Часть этого мыла потом обнаружилась у Нинки.

- И вот ещё что, - обращаясь ко мне, продолжил он свою мысль, - коли залез на горшок, никогда не держи рукой дверь, если на неё неткрючка или задвижки. Я тут видел картину Рембрандта (дядя Гриша сделал ударение на первом слоге).

В четверг, в прошлый, залетает ко мне парень, весь взмыленный. Кинулся к первой кабинке – заперто, кинулся ко второй – заперто. Подбежал к третьей и рванул, а там мужик на горшке сидел, интеллигентный такой, в очках-половинках.

Ну, и сидел бы себе. Так, нет, он, орёл степной, дверь за ручку держал, чтобы с унитаза не упасть, а, может, стеснительный был, на всякий случай придерживал. Вот, его с горшка и сдёрнуло. Вылетел он со спущенными штанами аж на центр зала (дядя Гриша упорно именовал туалетное помещение залом), и смех, и грех, - закончил он своё немудрёное повествование.

Дядя Гриша рассказывает эту историю уже много лет (впервые я услышал её года четыре тому назад). Я каждый раз интересуюсь, почему на вверенном ему объекте у дверей неисправные задвижки. И каждый раз в ответ дядя Гриша исправно посылает меня на ***.

Az Isten lova bassza meg!

Всяко-разно, но как только он начинает своё повествование, воодушевление разглаживает морщины на его лице. Возможно, ему и в самом деле кажется, будто всё произошло всего несколько дней назад.

А может, картина Рембрандта воспроизводится в художественном пространстве общественного туалета с завидным постоянством, ведь по неизвестным мне причинам задвижку на двери третьей кабинки дядя Гриша так и не починил.

Впрочем, портвейн, известный на Руси и в качестве терапевтического средства, сам по себе обладал сильными декоративными и косметологическими свойствами, которые могли менять лица его потребителей до полной неузнаваемости.

Ладно, - подвёл итог дядя Гриша, - давай, допьём и туалет откроем, а то несчастные, небось, всю подворотню затопили. Мы чокнулись.

- Только Петровне не говори, - попросил он на прощание.

- Хорошо, - согласился я, - не скажу.

У памятника Грибоедову на длинной садовой скамейке, надвинув кепку на нос, сидел похмельный Сергей Рудольфович. Воротник серого плаща был поднят. Чувствовалось, что его знобит.

- Привет, - поздоровался я, подходя к скамейке, - где ты пропадал?

- Привет, - ответил Сергей Рудольфович и улыбнулся, - на даче у Верки (Верка – его старшая сестра, с её мужем-болгарином Рудольфыч иногда квасит). Наверное, от выпитого вина мне стало тепло и дышалось легче, не сравнить с тем, что раньше.

– Послушай, - сказал я, - пошли ко мне домой. Мне с бабушкой мириться надо, да и чаю попьём.

- Пошли, - согласился Сергей Рудольфович, он любил сладкое, - но сначала пива выпьем. Пиво он любил больше.

Походка у него была быстрая и подпрыгивающая, как у воробья. Я за ним еле поспевал.

-Погоди, Рудольфыч, не гони так, я стих сочинил.

- Жги, - сказал он, не оборачиваясь.

- Свою пропаль мне в тот раз сосед занёс, очевидно, что нас с ним попутал бес. И пошёл мой скорый поезд под откос, мимо станции в овраг и тёмный лес…

Сергей Рудольфович в изумлении остановился, минуту помолчал, потом громко продекламировал:

- Будет плакать следователь на моём плече. Он забыл последовательность, что у нас за чем…

В ответ я только развёл руками.

Ладно, - сказал Сергей Рудольфович, - пошли. Он повернулся, и я вынужден был рвануть с места, чтобы не отстать от него.

В пивном зале гардероб не работал, Сергей Рудольфович сходу пошёл мыть руки, а я сел за грязный стол и ладонью сдвинул в сторону лохмотья сухой рыбьей чешуи, которой кто-то обсыпал давно не стираную красную скатерть. Официант принёс пять открытых бутылок пива и поставил их передо мной в ряд. Потом принёс два стакана. Пиво было невкусным.

- Опять дерьмом всяким поят, - подумал я, наливая себе второй стакан. За стеной прогрохотал вынырнувший из-под земли поезд метро. Вернулся Сергей Рудольфович.

- Три часа, - сказал я и стал пить пиво из горлышка. Потом оглянулся и посмотрел, чем торгуют в буфете. В морозильном прилавке стояла небольшая тарелка. На тарелке горкой были сложены жареные тёмно-коричневые котлеты. Вид они имели неважнецкий. Всё же я встал и подошёл поближе. Большая чёрная цифра «26» на ценнике обозначала стоимость одной порции.