Ружичка

"Золотая серия" основана в 2006 году.

Оформление серии В. Панкратов

Обложка. Автор идеи, дизайн В. Панкратов

На обложке живописная работа Дм. Жилинского «Молодая семья»

В.В. Панкратов. Ружичка – Москва: 2017. – 50 с.

© Владимир Панкратов. 2017.

РУЖИЧКА

киносценарий

мигает красный, нам не повезло

С. Лаврентьева

Оглавление

От автора

Часть I

Пролог

Оказия

Эпилог

Часть II

Пролог

Письмо

Эпилог

От автора

Да ******* тебя Божий конь!

** твою мать.

Автор

Часть I

Пролог

В марте одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в кладовке у бабушки я нашёл Евангелие и картину.

Растрёпанное Евангелие начиналось с третьей страницы, по верху которой шла каллиграфическая надпись «Начальникъ учебной команды Штабсъ Капитанъ» и витиеватая неразборчивая подпись.

Картина представляла собой небольшое полотно, размером, примерно, 60 на 80 см., заключённое в широкую, некогда золочёную раму.

Живописец изобразил коронацию Николая II в 1896, кажется, году. Не являясь, естественно, знатоком той эпохи, я мог и ошибиться – картина была не подписана автором, и названия не имела. Худого человека с короной в центре картины я нарёк Николаем II исключительно из-за его усов и бороды. По моим представлениям лицо последнего монарха Российского государства украшала растительность именно такого рода. Ну, и горностаевая мантия, конечно.

Во время коронации у Набокова, который нес корону, сделался понос, и он напустил в штаны…

Сама картина сохранилась плохо. Видимо, сказались условия непочтительного, можно сказать, варварского хранения. Краски поблекли, потрескались, и разглядеть детали удавалось с большим трудом. С изнанки полотно представляло собой рассохшуюся холстину, густо покрытую разноцветными пятнами тусклой плесени.

- Ба, откуда это сокровище? - спросил я. Мария Петровна взглянула на картину и поджала губы.

- Дед твой, покойник, с линии «Margaret» привёз, полковник Миклош подарил. С тех пор и лежит, - она покачала головой и пошла на кухню.

Я понял. И на стену такую не повесишь, и выбросить жалко. Одна рама чего стоит.

Евангелие я оставил в кладовке, картину поставил на книжный шкаф, а сам улёгся на диван и принялся её рассматривать. Потом встал, перевернул её задником к себе, и снова лёг. С изнанки она мне нравилась больше. Пятна на холсте казались клубами тумана, скопившегося в узкой низине, куда ещё не дотянулись лучи восходящего солнца.

То был синий сизый дым мглы над именем моим…

Оказия

С бабушкой я поссорился уже утром. Как обычно бывает в таких случаях, неправы были оба. Или оба правы, если посмотреть с другой стороны. Но, так или иначе, Мария Петровна обиделась. Я тоже надулся, взял из тумбочки десять рублей и пошёл на бульвар. На улице Кирова вывешивали траурные флаги.

- Кто-то умер, - подумал я.

Улица Кирова в своей серединной части (от Мархлевки до бульвара) – самая ленинградская из всех московских улиц. Ни одного деревца. Пройти по ней, что в Питер съездить. Портит картину только магазин «Чай» в девятнадцатом доме.

Сторонний наблюдатель из какого-нибудь заросшего липами московского переулка, попадая в Петербург, испытывал в минуты внимания сложное чувство умственного возбуждения и душевной придавленности…

Около грязной подворотни стоял дворник Фёдор Евгеньевич. Несмотря на ранний час, он был прилично пьян.

- Как дела, Евгеньич?

- Нормально, - сказал он, - а ты чего?

- С бабушкой поссорился.

- Дурак ты, Ветер, - сказал дворник, назвав меня дворовой кличкой, и высморкался, - Петровна - золотой человек. Он вытер грязные пальцы о штаны.

- Сам знаю.

- Чего тогда ругался?

- Так получилось.

- Вот, я и говорю, дурак.

- Чего флаги развешивают? – перевёл я разговор на другую тему.

- Так, Гагарин помер.

- Иди ты.

- Вот те крест.

- Ни *** себе. Ты, случаем, Сергея Рудольфовича не видел?

- Не-а. Ты бы не подошёл, и тебя бы не увидел, - Евгеньич имел склонность к философским обобщениям.

- Бывай в таком разе, - сказал я и отправился к метро.

Я обогнул большую холодную лужу и подошёл к газетному киоску, одиноко стоявшему посреди площади. Во всех его витринах киоскёрша развесила журнал «Венгерские новости» с фотографиями озера Balaton на обложке. Ничего иного, кроме конвертов и почтовых открыток, в киоске обнаружить не удалось. Я сунул руки в карманы куртки и пошёл дальше. Где может быть Сергей Рудольфович? Да везде.Честно говоря, Сергей Рудольфович мне на **** не нужен. Просто, кроме как с ним, в Москве и поговорить не с кем. Других друзей у меня нет, а Константин уехал. На всякий случай я зашёл к Валентине.

Валентина оказалась дома, она сидела на некрашеной табуретке и читала книгу, разлохмаченные листы которой лежали на самом краю кухонного стола, покрытого старой клеёнкой.

- Ты чего не на работе? – спросил я вместо приветствия. Валентина подняла голову.

- Да так, - сказала она, - болею.

- Что читаешь?

- «Дикая собака Динго или Повесть о первой любви».

- Вот, вот! - заорала Нинка, высунувшись из другой комнаты, - о первой любви читает. Читай, читай! – снова заорала она, почувствовав, что Валентина собралась ей что-то возразить, - а потом расскажи человеку, почему ты, **** паршивая, дома сидишь, матери не помогаешь.

Я стоял, глядел на них обеих, понимая, что не туда попал.

- Кровотечение у неё открылось, - уже спокойно сказала Нинка, - после аборта, *****, а она про любовь читает, потаскуха сопливая.

- Так в больницу надо, срочно.

- Была уже, выписалась, жить без ******* своего не может, а тот носа не кажет, - под ******** Нинка имела в виду Сергея Рудольфовича.

Валентина сидела, уткнув лицо в книгу, не смея поднять глаз. Сергей Рудольфович её любил, но отцовства не признавал и переводил стрелки на Константина. Я знал, что так иногда бывает.

Наконец, запал у Нинки окончательно иссяк.

- Выпить хочешь? – спросила она, утирая мокрым передником раскрасневшееся лицо. Я кивнул.Откуда-то из-под стола Нинка достала бутылку креплёного вина без этикетки и поставила её на клеёнку.

- Нет в жизни счастья, - с этими словами она разлила по стаканам мутноватую жидкость бурого цвета, похожую на кровь.